Теория газового света

2018-й. глава 4

«Если постоянно оглядываться на прошлое, то неминуемо начинаешь теряться в настоящем...» – еще одна нелепая мысль. Как не вовремя. И как болезненно правдиво.

Кажется, последние одиннадцать лет Кристина старательно жила мыслью о прошлом. Всегда одна и та же. Одно и то же зацикленное само на себе воспоминание, не дающее покоя.

Это случилось в сентябре. В самом начале, когда прогретая земля еще не успела до конца остыть, а листья уже трепетали на шальном ветру воздушной радужной позолотой, ловя на себе полупрозрачные оранжевые лучи. Кристина еще помнила то лето: продержавшаяся от начала июня насквозь пролитая сизыми дождями, сырая и ненастная, погода оставила в памяти девочки ощущение отпечатка ладони на влажном, запотевшем стекле – липкое и холодное.

А сентябрь пылал. Плыл в облаке бронзового зарева подсвеченных низким солнцем огненных листьев, и ждал, с какой-то устало-снисходительной улыбкой взирая на распластавшийся под ногами пестрый кленовый ковер.

Ждал какого-то нечаянного мгновения, чьего-то волшебного чуда, маленького и прекрасного, как крылья промелькнувшей в воздухе поздней бабочки, как гомон всполошившихся птиц, собиравшихся со своими птенцами в дальнее путешествие. Как звенящий в нагретом воздухе пряный сухой ветер.

Но чуда не случилось. Случилось другое...

Те выходные, после которых жизнь никогда больше не была прежней, они с родителями провели за городом, в деревне у бабушки.

Старый, просевший в землю приземистый домик, удивленно уставившийся распахнутыми ставнями вглубь заросшего сада. Ветхие яблони с ярко-красными и золотыми сладкими плодами. Покосившее деревянное крыльцо с облупившейся на перилах солнечно-желтой краской и старый седой кот. Пыльный сервант со старинным фарфоровым чайным сервизом и крутобокий отполированный самовар...

Все это сохранилось в памяти далекими, помутневшими от времени образами-картинками, лишь терпкий, душистый запах сухого дерева, смолы и красных яблок, которые они собирали с мамой в саду в последний день, словно был до сих пор с ней, напоминая... и лаская своей давней, сладостной сказкой. Доброй, нежной. Сказкой, в которой нет ни лжи, ни страха, ни горя.

Запах осенней влажной прелости листьев, пролитых недавним ночным дождем, и сладкий аромат яблочной корзинки были с ней и по дороге домой, наполняя тесный салон автомобиля еще живыми воспоминаниями о старом уютном домике.

Темно-серые штанины девочки еще сохраняли на себе седые волоски со спины бабушкиного кота – перед отъездом он долго терся о ее ноги во время прощания, словно не желая отпускать, и его янтарно-оранжевые загадочные глаза отпечатались в памяти подобно поблескивавшим при свете двум золотым монеткам.

Она заснула потом, убаюканная мирным перешептыванием гонимых ветром листьев за окном, звуками полусонного, утомленного осенним увяданием природы, радио – чьи-то едва различимые незнакомые голоса и музыка в эфире, тихими разговорами родителей и их планами на будущую неделю.

Кажется, все произошедшее потом Кристина тоже увидела во сне. Неподвижно зависнув где-то в воздухе, словно поддерживаемая упругими нитями, она наблюдала все как-то со стороны, безучастно. Тяжелый бензовоз, выныривающий из-за поворота прямо на встречную полосу, скрип шин и визг тормозов – и страшный удар, буквально смявший их машину в груду покореженного железа...

* * *

Ветер шептал.

Послеполуденное солнце плавило лучами суетящийся, вечно движущийся город, но как-то вяло, неуверенно, словно догорающая в последние минуты накалившаяся до предела лампочка, и что-то незаметное на первый взгляд – темнеющие облака на самой кромке горизонта, дуновения прохладного ветра, пришедшего словно из ниоткуда, глубина и серость низкого неба – говорило о том, что через пару часов стоит ждать смены погоды.

Стеклянная входная дверь подъезда распахнулась, и Кейл стремительно вышла – почти вылетела – из здания, все еще сжимая в побелевших от напряжения пальцах пластиковую ключ-карту от лифта. Длинный белый подол блузки разметался ветром, и в этот момент девушка была похожа на странно мечущуюся прекрасную белую бабочку-птицекрылку.

Ветер скользнул вдоль длинной улицы, мимо распахнутых настежь дверей магазинов и кафе, вверх, ближе к его стекло-бетонным сверкающим в солнечных лучах панелям, взвился, упал, ловко прокрутив в воздухе крутую петлю, и, снова заходя на вираж, мазнул Кристину по лицу, словно пытаясь взбодрить.

Все то, что с высоты казалось игрушечным, здесь неожиданно преобразилось и приобрело масштабность. Центр Москва-Сити дыбился десятком строек, топорщился ограждениями, зиял раскопками. В сияющих стеклах башен, снизу занимающих почти все обозримое пространство неба, осколками дробилось раскаленное солнце. В воздухе стоял гул, рокот отбойного молотка, сигналы рабочей техники, зычные не русскоязычные крики рабочих. Пахло пылью, бетоном, раскаленным асфальтом и выхлопными газами.

Обычный городской коктейль.

Машина Тима обнаружилась за углом, припаркованной возле края тротуара.

«Носатый» автомобиль с хищно вытянутыми, узкими фарами. Цвета, среднего между черным и темно-шоколадным. Стекло со стороны пассажирского места опустилось, и Кристина увидела за рулем Тимофея.