Теория газового света

98-й. глава 6

«Око... Око... Око за око... – слова танцевали в голове. – Око за око – и весь мир слеп!..»

Микроавтобус сильно тряхнуло на колдобине, Кирилл моргнул, и буквы в голове вздрогнули, перемешались и рассыпались, исчезнув, как в омуте, в глубинном колодце мыслей. Откуда, наверное, и взялись – спросонья он все еще не был уверен.

Зябко поежившись, Кирилл сонно огляделся. Из подступающей по бокам темноты, словно контуры на переводной картинке, медленно проявлялись окружающие предметы. Два ряда темно-серых автомобильных кресел оставляли между собой узкий неудобный проход, застеленный выцветшей ковровой дорожкой проход. Низкий серый потолок, полки над головой, в глубине которых виднеются какие-то вещи (кажется, на одной из них должны быть его куртка и рюкзак). Водительское и переднее сиденья отделены от остального салона глухой перегородкой.

Окна закрыты плотными занавесками, слегка покачивающимися в такт движению. Сквозь просветы между ними временами вспыхивает под светом мелькающих вдоль обочины фонарей забрызганное водой и жидкой грязью стекло.

«Был дождь», – как-то встревоженно пронеслось в голове, и Кирилл снова вздрогнул, не понимая, то ли от страха, то ли оттого, что в салоне действительно за прошедшие часы стало прохладно и зябко.

Нет, на самом деле он любил дождь. Только этот таил в себе тревожащую неизвестность. Впрочем, как и все вокруг. Прошлое осталось позади, в почти пяти часах езды от города, где проходила его прежняя жизнь, а будущее еще ждало впереди – кто знает во скольких километрах?

А настоящее было пустотой. Тягучей и гибкой, растянутой между двумя жизненными пунктами, двумя далекими друг от друга контрольными точками, и отсутствие у этой пустоты определения пугало, волновало... и завораживало его одновременно.

Автобус последний раз гулко тряхнуло, ритм хода выровнялся, а потом и вовсе затух. Колеса, мягко пружиня, вкрадчиво зашелестели по дороге, словно та была сплошь покрыта древесной хвоей, и вскоре остановились.

От неожиданности, от такой долгожданной и обещающей, Кирилл вздрогнул, даже не сразу поняв, что произошло.

Отогнув шторку, он выглянул наружу, но это мало помогло: темная, сизо-седая от туч ночь прижалась вплотную к стеклу, словно сама старалась заглянуть внутрь, и тусклый желтый свет далекого фонаря где-то вне зоны видимости выхватывал из нее лишь кончики раскидистых еловых лап да край асфальтового тротуара.

Кирилл точно помнил, как они выезжали еще днем из города, помнил широкое шоссе и длинную, всю в ямах, размытую узкоколейку, на которую они свернули. Но это хмурое место показалось ему по-настоящему диким, враждебным... Чужим.

В передней части салона щелкнул замок и громко начала отъезжать в сторону тяжелая металлическая дверь, пропуская внутрь обрывки оранжевого света и звуки чьих-то незнакомых голосов.

– Берем вещи и на выход! – донесся откуда-то спереди властный, громкий голос сопровождающей.

Бультерьериха (Кирилл забыл ее настоящее имя, хотя явственно помнил, что отец несколько раз произносил его при нем) любила произносить слова во множественном числе, если нужно было обратиться к нему, словно рядом постоянно был кто-то еще. Кто-то, чье общество нравилось сопровождающей гораздо больше, чем общество мальчика, потому что даже взгляд ее постоянно скользил по нему поверхностно и рассеянно, будто ища кого-то за его спиной.

– Что копаемся? Ну-ка! – сдержав обреченный вздох, женщина протиснула свою обширную фигуру в тесный проход, в полумраке нащупывая на полке вещи. – Давай! – снова требовательно повторила она, протягивая плоскую ладонь с короткими пальцами, и это была первая ее прямая просьба и прямое обращение к Кириллу за все время знакомства. Взгляд на мгновение зафиксировался на том месте, где еще минуту назад топтался мальчик, но он уже торопливо лавировал между сидений к распахнутой, залитой янтарными сполохами фонарного света, двери.

На улице, в свете светлого пятна, услужливо падающего на крошечный пятачок у кованой ограды ворот, стояли двое.

Высокая женщина постбальзаковского возраста с темными, с проседью, волосами, зализанными сзади в высокий гладкий пучок.

Скуластое лицо с волевым твердым подбородком казалось навеки застывшем в помеси безразличной холодности и непробиваемой строгости. А остальные черты только подчеркивали создаваемое впечатление: идеально прямая осанка, круглые, размашистые плечи и крепкие, жилистые ноги в старомодных узконосых туфлях-лодочках.

Черная узкая юбка сидела на даме в обтяжку, светло-розовая блузка с бордовым жабо и высоким воротником под самое горло казалась идеальной в каждой блестящей атласной складочке. Да и весь ее сдержанный строгий вид был больше актуален для каменной статуи века Микеланджело, нежели для живого человека.

Мелкая худая девчушка лет двадцати, волнительно мнущаяся с ноги на ногу рядом, казалась по сравнению со строгой, непрошибаемой дамой Моськой рядом со слоном. Она была одета то ли в платье, то ли в непонятную светло-голубую ночнушку, пестрящую узором из россыпи разноцветных мелких цветочков, и поспешно накинутый на плечи махровый розовый халат.

Было заметно, что она продрогла, тщетно пытаясь согреть друг об друга покрытые гусиной кожей голые руки, но надеть халат до конца почему-то стеснялась. И так и мялась возле автобуса, ожидая дальнейших приказов.