Теория газового света

2018-й. глава 11

– Что?.. Что ты сказал...

Голос дрогнул – фраза повисла в застоявшемся воздухе, оборвавшись незримым вопросительным знаком, и замерла над головой, тугой пустотой отдаваясь в барабанных перепонках.

Тим молчал, глотая слова вместе с подступающими к горлу вздохами. Да и не нужны были – не могли сейчас существовать – никакие оговорки, утешения и доказательства собственной неправоты.

Только истинные объяснения, а не доводы и лихорадочно всплывающие отговорки, пытающиеся их заглушить.

– Это невозможно! Они ведь даже не похожи!.. – неуверенно пролепетала девушка, пытаясь придать голосу максимальную твердость, но гадкий, назойливый, зудящий червячок страшной догадки продолжал ворочаться и царапаться изнутри, напрочь забивая все мысли.

Еще сильнее потемневший за время разговора серый прямоугольник окна, затянутый облачной слежавшейся ватой, слабо качнулся и поехал в сторону, смещая угол зрения и будто заваливаясь набок вместе с неподвижными шторами, стенами и домом в общем. Кристина почувствовала, как ощущение реальности и действительности происходящего стремительно переворачивается вверх ногами, вызывая приступ нестерпимой тошноты и дисбаланса в легких, словно наглотавшихся жидкого аммиака.

«Этого не может быть. Не может. Я всю жизнь росла одна, никому не было до меня дела. Да и не было никого, кроме сестры отца. Не-мо-жет!»

«Может», – хладнокровно отчеканил внутренний голос, и Кристина запоздало почувствовала, как начинает медленно сползать, оседая, на пол.

– Кристин!.. – воздух, выдохнутый в лицо, пах жгучей перечной мятой и капельками влаги кристаллизовался на коже; сильные руки цепко схватили за плечи, оттягивая обратно к себе. «Я хочу упасть, не трогай меня».

Сознание уловило ощущение сочувствующего беспомощного взгляда, скользящего по ресницам, жалостливого, взволнованного и бездейственного одновременно, и это оказалось последней каплей:

– НЕ СМЕЙ. МЕНЯ. ТРОГАТЬ! – выпростав руку, Кристина хлестко вытянула Тима по щеке, одновременно пытаясь схватиться за край стола, удерживая равновесие. Под руку, комкающую скатерть, попалось что-то: твердое и тяжелое, завернутое в расползшийся носовой платок.

Еще прежде, чем девушка успела это осознать, острый конец металлического черного стержня задрожал на уровне Тимофеиного подбородка.

Парень отпрянул. Словно мгновенно откатился назад, разжав пальцы, и, потеряв опору, Кристина опрокинулась вместе со стулом назад, больно приложившись затылком о стоявшую сзади тумбочку. Из глаз фонтаном брызнули слезы, но даже сквозь них она заметила, каким опешившим и непонимающим, обиженным, сделалось выражения глаз парня.

Тим медленно отлип от столешницы, так же медленно, не отрывая глаз от пола, вышел в коридор.

И пусть. Пусть идет, пусть катится, проваливает вместе со всеми остальными, со всеми их странностями, недоговорками и застывшими лицами. Пусть.

Она не плакала. Она хотела плакать, но слезы словно мутными сгустками застыли в уголках глаз, не желая показываться на свет. Сквозь солоноватую застенку воды, лишившую сейчас зрения, девушка не видела – чувствовала, будто спиной, мурашками, холодком по лопаткам, ощутила, как Тим прошел вдоль узкого коридора в темноте по направлению к входной двери.

Потом неожиданно замер, остановившись напротив гостиной, задержался возле дверей на пару секунд и вернулся снова, помаячив в кухонном дверном проеме черной прямой тенью. Не задумываясь, свернул в боковое ответвление коридора, пройдя мимо спальни сестер, и, не задерживаясь, уверенно направился в сторону ее – Кристины – комнаты.

Пальцы свело тревожащей судорогой, будто в напоминание. Девушка опустила глаза, не с тревогой – с каким-то отсутствующим, отстраненным любопытством, будто видела впервые, разглядывая острые грани лезвия в руке. Раскаленный горячий металл вибрировал, дрожал, притягивая будто магнитом, сквозь пальцы, кончики ногтей, и кожу иступленно сковывая внутри покалывающей, зудящей, царапающей дрожью ладонь.

Словно живой - пульсирует и мерцает в темноте, отражая тусклым светом блики и странно приковывая к себе взгляд, завораживая.

Кристина почувствовала движение, только когда из-за плеча к ней протянулся рукав черной куртки, и знакомые узловато-тонкие длинные пальцы с обрезанными ногтями осторожно перехватили из ее рук осколок кухонным махровым полотенцем.

– Не надо. Мало ли что этим можно сделать. Я не знаю до конца, - голос, до того заботливо-рассудительный, успокаивающий, что хочется плакать только от одной щемящей тянущей тоски, которую он пробуждает в сердце.

– Пошли. Я кое-что вроде придумал. Попробую воплотить в жизнь. По расчетам должно... – рука Тима скользнула вдоль плеча, мимолетно коснувшись закрученного колечка волос за ухом, и девушка едва сдержалась, чтобы не обернуться, не дрогнуть, не заплакать снова. Уже по-настоящему.

Сквозь провалы в памяти навстречу качнулась, падая под ноги, собственная комната – минималистическое пространство со скудным набором основной мебели: только письменный стол с парой навесных полок, двустворчатый шкаф, тумбочка и узенький раскладной диванчик, притулившийся бочком к светлой стенке; та, что напротив него, белеет в сумрачно-темном пространстве неестественной голой пустотой.