Теория газового света

2018-й. глава 15

«Дорогой дневник... Фу, какая банальность! Это надо вычеркнуть...»

«Есть сны, в которых сложно распознать подкрадывающуюся исподволь реальность.

Каждую из последних ночей мне снятся вороны – я просыпаюсь со вкусом пепла на губах, задыхаясь от гари, которой нет в действительности. Меня зовут Артем Леонтьев.

Я не переношу подворотен, темных дворов и ночи, которую раньше любил. Мне кажется, что за мной наблюдают. Постоянно. Скрытно. Я слышу звуки шагов, подкрадывающихся к двери комнаты, когда меня там нет, и приглушенные смешки и отзвуки голосов по углам. Я надеюсь, это пройдет.

Все ведь когда-то проходит…»

За балконным окном его комнаты растет огромная липа, практически закрывшая собой стекло, с густой кроной и зелеными гроздьями распускающихся цветов, к тому же занавеска почти полностью задернута до стены, и он не может разобрать по свету, сколько сейчас часов, но знает только одно – больше ему сегодня не уснуть.

Занавеска, застилающая окно, почти золотистая – с чередованием темно-коричневых, почти бронзовых завитушек и крендельков узора, – и свет, проникающий сквозь, – тоже золотистый, с рыжевато-желтым отливом. Облаком стелется за окном во внутренней части комнаты, стараясь проникнуть глубже, смешивается с сероватыми предрассветными тенями тонкими полосами как в слоеном пироге, дробится искристым сиянием в рое пылинок за стеклом книжных полок.

Два ободранных, замусоленных прикосновениями зеленых кресла под большим ковром, стол-тумбочка в центре, на половину разложенный, а в полном преображении превращающийся в большой обеденный стол на праздники. Мелкий диванчик, кренящийся вдавленным сиденьем вперед.

Старые книги. Фарфоровые бабушкины статуэтки. Часы с кукушкой.

Комната похожа больше на гостиную, чем на чью-то собственность, и в ней вряд ли сохранится что-нибудь от него, если он уйдет, но она по-прежнему родная. Его родная.

Это сентиментальность, сущая банальность, но ему нравится так думать. Здесь его дом: его стены и его обстановка, в которую он втесался. Он любит его, хоть и никогда не говорит об этом вслух. Только здесь он может чувствовать себя спокойнее.

И то – не всегда.

«Есть мысли – как капкан. В них попадаешь один раз и не можешь вырваться, изводишь себя, а им все равно: они не движутся, не реагируют, не меняются. Только пара зациклившихся картинок в голове, добивающих сознание: гулкая подворотня и старый длинный дом углом, у которого, вероятно, больше и нет историй, кроме этой, и... «Нет!!!» – острый, надрывно-пронзительный крик, ножом вспарывающий окружающую ночную темноту.

Я все время чего-то боюсь: первым заговорить с кем-то, сказать о своих чувствах, пойти с любимой девушкой на дискотеку, зная, что весь вечер придется строить из себя беспечного весельчака и заводилу, выдавливать эмоции из себя этим же беспечным смеющимся голосом, чтобы не отличаться от остальных. Я не умею этого и не понимаю, как это можно делать, но есть люди, в которых солнечное веселье бурлит и переливается через край.

Люди-счастье, люди-солнце.

Как минимум с одним таким человеком я знаком.

Кристина никогда мне не скажет, как научилась этому – выживать в этом сером мире с неподдельной улыбкой на лице. Я знаю – это ее тайна.

Иногда мне вообще кажется, что я знаю даже большее ее тайн, чем она сама. И немного стыжусь от того, что продолжаю молчать.

И кляну себя за то, что тем вечером, два дня назад, не смог помочь ей: только подставился сам, нарвавшись на то, чему противостоять сил у меня априори не было. Если бы не блок, слетел к чертям – поминай, мама! Наши блоки – это единственное, что мне доступно. Не считая Небесного Огня, который я вижу через раз и то лишь пару секунд.

Мы с мамой живем вдвоем. Мой отец – дай боже ему совести! – ушел от нас, когда мне было три года, оставив на память о себе пару свадебных фотографий в рамках, свой Дар и пару не стираных носков на проводах сушилки на балконе. И то, мне кажется, что последние он просто-напросто забыл.

Фотографии были запрятаны мамой в дальний альбом – выбросить бы рука не повернулась, хотя ей явно хотелось; я их видел один раз в жизни – для информативности. А отцовский Дар перешел ко мне, немного затерявшись в наборе хромосом, и до тринадцати с лишним лет я его в глаза не видел и даже не подозревал о наличии оного.

Я не запомнил точную дату, когда я начал видеть это.

«Это» проявлялось бледной светлой дымкой в пространстве, концентрируясь цветными облаками вокруг голов одноклассников, дрожало над партами, рассыпалось искрами от чужих прикосновений, оставляя за собой мерцающие следы.

Впечатленный статьями в интернете, я, не задумываясь, назвал это аурами, хотя в действительности называлось оно по-другому. Мама сказала, что это – естество, сама суть живого, отображающая только истину и не умеющее лгать, ключ ко многой информации в умелых руках.

И еще – что более сильные могут видеть такие отсветы непосредственно в пространстве, в небе, и что вся наша планета - сплошной живой дышащий организм, сохраняющий наши мысли, чувства, любой след, оставленный нами, но и карающий за это, если не уметь подходить к делу с умом. Действительно, Небесный Огонь.