Теория газового света

98-й. глава 19

Он подкараулил ее с утра в коридоре первого этажа возле лестницы, где Траурница прохаживалась – как всегда, в гордом одиночестве. При виде темного бархатного силуэта в конце коридора сердце стало биться чаще, и он задыхаясь кинулся следом.

– Скажи мне, что здесь происходит! – проговорил Кирилл ей, стараясь сдержать сбивающееся дыхание. Не добежав, остановился в нескольких шагах. Не посмел подойти слишком близко. Девочка тоже остановилась. Обернулась.

Недалеко от того места, где она замерла, в стене белела запертая дверь медпункта с нарисованным крестом посередине. В углублении под лестницей темным железным прямоугольником виднелась массивная дверь в подвал. Закрытая. Потому что Кирилл уже успел проверить вчера. На пыльной, заржавленной поверхности металла каждый раз оставались отпечатки от его пальцев. Как же здесь грязно!..

За ее спиной на высоком постаменте в виде колонны виднелась гипсовая голова Александра Македонского. Спокойные, блестящие темные раковины-глаза. У девочки. По-птичьи склоненная головка. У девочки. И ленточки на руках – у нее же.

Слушает.

«А она, кажется, совсем не удивлена моим присутствием. Даже как будто наоборот...»

– Что. Здесь. Происходит? – уже спокойней повторил Кирилл, глядя ей прямо в бездонные темные глаза. При солнечном свете они казались еще более глубокими и беспросветными. Как космос.

Сегодня он опять проснулся в комнате один. И ни Юли, ни новой знакомой, ни ненавистного теперь всей душой Степанова с его компанией со вчерашнего дня нигде не было. Вообще никого не было.

– Что ты тогда говорила про Юлю? Я не видел ее весь вчерашний день.

– Это потому, что ты искал, – пожала плечами Траурница, непринужденно глядя на него. – Когда специально не ищешь, то всегда найдешь, это все знают...

Совсем другого он ожидал от нее ответа – какого-то пояснения, рассказа, но лучше всего: удивления от того, что он все еще держит ее слова в голове. Ведь Кириллу до сих пор иногда казалось, что все сказанное в коридоре, ночью, было всего лишь банальным неумным розыгрышем.

Но Траурница, не мигая, смотрела на него широко распахнутыми глазами, даже не пытаясь сощуриться от ярких солнечных лучей, упрямо бьющих в заляпанные стекла.

– Так же, как с телефоном?

– Телефон?.. А-а, – и помедлила, задумавшись. – Это должно быть в кабинете директора. Или у психологички.

– Так она мне прям его и дала! Она вообще сказала, чтобы я не лез не в свое дело и не шлялся без присмотра по коридорам!

Вот так. Припечатал так припечатал. Интересно, что посоветует на этот раз?..

– ...А ты больше Пиковую Даму слушай. Она тебя еще и не в такое поверить заставит, – пожала плечами Траурница. Ростом она была Кириллу едва по плечо. – Например, в то, что ты – будущий сумасш-шедший... – последние слова она произнесла таинственно-страшным шепотом, привстав на цыпочки, чтобы быть ближе к его лицу. И захихикала, хотя на сумасшедшую смахивала больше сама.

А глаза по-прежнему оставались серьезными.

Кирилл нахмурился, не зная, как реагировать.

– Я вчера с девочкой познакомился, Олей... – выверяя слова, хотя где-то в глубине сознания все равно предполагал, что несет чушь, медленно произнес он. – Она-то по-твоему нормальная? Или с ней тоже что-то не так?..

– Я ее не знаю...

– Я вас познакомлю.

– Не надо! – внезапно испуганно вскрикнула девочка и попятилась, едва не задев у стены все ту же громоздкую белую колонну. Покачнулась – и тут же снова стала непроницаемо спокойной. Как было. Но теперь Кирилл увидел ее настоящие, живые эмоции. И решил давить до конца:

– Да это же не лагерь, а помойка какая-то... – сжимая и разжимая от напряжения кулаки, начал он сквозь зубы, глядя на осыпавшиеся с колонны крошечные чешуйки мела. – ...здесь же все - все! – как будто прошлого века! Дыхнешь неправильно и не в том месте, и оно обвалится!.. Тут у обитателей от плесени и пыли помрачение рассудка случается... Ты спросишь, где они, куда подевались, почему никто не ищет меня, хотя я должен вот прямо сейчас быть в столовой, на улице, у черта на рогах?! Где эти отряды? Группы? Да тут же нельзя находиться детям, здесь же все разваливается!..

Он подбежал к ближайшему окну и резко рванул от себя заклеенную створку. С чудовищным скрипом рассохшаяся рама подалась навстречу, в покосившемся оконном проеме, и чуть было не вырвалась напрочь, оставшись у него в руках. От внезапной легкости, с которой это произошло, Кирилл едва удержался на ногах, покачнувшись в опасной близости от внешнего края подоконника и, только когда порыв ветра снаружи с силой ударил ему в лицо, наконец пришел в себя.

А потом он очнулся. На улице не было никакого ветра.

Только шелестели слегка листья чахлых кустов, да прозрачные тени теснились внахлест над бетонной отмосткой крыльца, создавая иллюзию сложенной детской аппликацией слоящейся реальности. Не-настоящей. Анти-жизни...

Упершись локтями в подоконник, Кирилл почувствовал, как безумно заколотилось сердце в груди, и этот шум эхом разнесся по всему организму, возвещая об отмеряемом жизненном времени. Так он стоял, прислушиваясь к себе, пока сквозь гул не различил другой звук – короткую, все более настойчиво повторяющуюся нетерпеливую фразу, задача которой, по-видимому, заключалась в том, чтобы привлечь наконец его внимание.