Гаркуша

Гаркуша

Гаркуша.

Когда мы вышли из юрты, солнце только выглянуло из-за гор и, казалось, его лучи скользят параллельно хребтам, освещая розовым светом выступающие над ними скалистые вершины. Юрта стояла в небольшой плоской седловине. С двух сторон склоны покато уходили вниз. Там еще сохранялся синий ночной мрак, прикрытый сверху серой, легкой дымкой предрассветного тумана.

Мы вышли и остановились завороженные тишиной, опьяненные глотками свежего воздуха, настойного на цветах и травах, очарованные чистыми утренними красками. Стояли и оглядывались. Отсюда открывался прекрасный вид, и весь мир находился где-то ниже.

За нашими спинами что-то оживленно говорил хозяин юрты, складывая предложения из понятной смеси русских и киргизских слов. Говорил громко и без умолку.

Поток его слов невозможно остановить. Шесть месяцев он живет на высокогорье со своим стадом, и наше появление дало ему возможность высказать нам весь запас неистраченных им слов. Он хочет говорить и не хочет с нами расставаться. Но пути наши разные. Впереди нас ждет охота на горных куропаток – кекликов, а его - повседневная работа.

Мы помахали ему на прощание руками и поспешили вниз по направлению, которое он нам указал. Вскоре пастух и его юрта скрылись за склоном. Перед нами лежал длинный спуск, открытое место, волнистая поверхность в морщинках родников.

- Вместе ходить, толку мало! – объявил мне мой товарищ. – Давай разбежимся. Ты иди прямо, а я пойду вон к тем скалам.

Мы разбежались. Почти сразу я попал в густые заросли колючего, невысокого кустарника. Продравшись сквозь них, я оказался на поляне среди стада молодняка. Мое неожиданное появление возбудило на данном участке гор огромный интерес! Все головы как по команде повернулись в мою сторону. Когда я проходил мимо, какой-либо особи, она прекращала жевать и в задумчивости упиралась в меня взглядом, вспоминая, где мы с ней могли встречаться. Всеобщее внимание положительным образом повлияло на мое настроение. Мне нравилось все, что меня окружало. А как прекрасно ложится пение куропатки в ее название: «Кек – лик, кек – лик, кек – лик!»

Ноги сами несли меня вниз. Губы сложились в трубочку, и полилась веселая мелодия.

Прямо на моем пути оказался молодой бычок. Мельком взглянув на него, я не мог оторвать от него свой взгляд. Он тоже смотрел на меня. Расстояние между нами сокращалось, и одновременно необычным образом менялся облик бычка. Удивление в его взгляде сменилось сначала недоумением, а потом гневом. Глаза стали загораться. До этого сонный, обвисший, он вдруг начал надуваться, словно резиновая игрушка, и скоро стал гладким, лоснящимся. Голова наклонилась к земле и в мою сторону. Два острых слегка изогнутых рога выставились вперед. Хвост вытянулся параллельно земле. Бычок запрыгал на прямых, как у циркуля, широко расставленных ногах. Дрожь мелкой волной пробежала по его шкуре.

- Во! Набычился, как бык! - удивился я и весело засмеялся.

Но смех мой оборвался на самой высокой ноте. Попрыгав на месте, бычок пошел на меня, разгоняясь и раздувая ноздри. Расстояние между нами стало стремительно сокращаться. Я не мог остановить свое движение так же резко как смех. Склон здесь все больше наклонялся вниз, и я невольно перешел на легкий бег. Мы неслись друг другу навстречу. Из нас двоих только я понимал, что мне эта встреча ни к чему и стал уклоняться в сторону. Когда мы оба вышли на один уровень склона, у бычка отпала необходимость бежать вверх, и его скорость стала стремительно возрастать. Вскоре он оказался у меня за спиной. Мои чувства обострились, и я ощущал, как из меня мелкими камушками высыпается веселое настроение. Краями глаз я видел, что молодые коровы оторвались от травы. Они даже прекратили жевать, с интересом ожидали, когда Он меня догонит.

Ружье на плече мешало моему бегу и, чувствуя спиной горячее дыхание, я на бегу снял его, взял в руки, и понесся со скоростью, на которую и не подозревал, что способен. Я смог остановиться только когда влетел в очередные густые заросли. Оглянувшись, я увидел, что бычок стоит далеко от меня, не понимая, почему я так быстро убежал. Воздух из него вышел. Обида и недоумение были нарисованы во всем его облике.

От бега я долго не мог перевести дыхание. Меня трясла нервная дрожь. Я осознавал, что на этот раз именно я выступил в роли беззащитной дичи. Пытаясь оправдать себя и снять с себя покров позора, я прокричал бычку, глядевшему в мою сторону, все нехорошие слова, которые учил с самого детства.

- Был бы ты дикий, а не частная собственность, и были бы у меня патроны заряжены картечью, а не мелкой дробью, я бы тебе показал, как за мной бегать! – успокоил я себя окончательно.

Я выбрался из кустарника и пошел в сторону серых каменных осыпей. Мир вокруг уже не выглядел таким радостным.

Тишину разорвала звонкая трель кеклика. Охотничья страсть поднялась во мне и вытеснила все остальные чувства.

Над освещенным солнцем склоном промелькнули тени, и я увидел, как несколько птиц понеслись вниз, не взмахивая крыльями. Они неслись по прямой траектории, словно быстрые распушенные стрелы, пущенные из лука. Склонившись к самой земле, я зарядил ружье и стал осторожно пробираться вперед. Склоны ожили. Звенящая кекличья дробь неслась со всех сторон, отдаваясь эхом.

Полный напряжения я вышел к осыпи и ступил на нее. Все во мне отмерло. Я шел готовый моментально вскинуть ружье и выстрелить. И все равно шумный взлет кекликов недалеко от меня, был неожиданным. Заставил вздрогнуть и присесть на землю. Их было пять. В выводке обычно десять – пятнадцать птиц и значит, остальные еще не взлетели. Если они не убежали, то сидят рядом со мной. Я осторожно приподнялся. Несколько кекликов сбившись в кучу, стояли недалеко на открытом месте, вытянув вверх шеи и тревожно оглядываясь. Светло коричневые мотки пуха, с красными полосками ожерелий, с белыми и черными крапинками на крыльях. Они так смотрелись на фоне скал! Их тревожная озабоченность была так трогательна, что многие бы стали ими любоваться. Но я был охотник! Тело мое охватила нервная дрожь, и я прикидывал, как мне расположиться, чтобы удобнее было стрелять. Можно приподняться и дать по ним сидячим из двух стволов - вдоль земли по головам. Тогда все они останутся лежать на земле. Но это больше походит на простое убийство, чем на охоту и этика мне не позволяла так низко опуститься.