Гаруда

Гаруда

Гул за окном заставил магистра выйти на улицу. В каменном круге с почтовой пентаграммой бушевал настоящий смерч. Еще раз похвалив себя за то, что догадался не размещать эту пентаграмму в доме, Варрнах дождался, пока воронка рассыпется, и только тогда позвал:

− Сигур! Иди-ка сюда!

Практикант выскочил из двери, сжимая в одной руке колбу с недоделанным составом, а в другой – лист пергамента с инструкцией:

− Звали, магистр?

− Разумеется! Оставь в покое колбу, я отсюда вижу, что ты наделал ошибок, которых уже не исправить… Вас вроде учат читать…Ладно, вернемся к твоему образованию позднее, а сейчас ты займешься тем, что ума не требует. Осторожно, я повторяю, очень осторожно перенесешь вон те тюки в дом, распакуешь и расставишь на столе всё, что там будет.

Сигур метнулся в лабораторию: брось он на улице рецепт и колбу − магистр его убьет, а Варрнах не спеша зашел в круг и забрал маленький сверток, скатившийся с груды в самый низ.

Пока ученик суетился и бегал между лабораторией и пентаграммой, магистр осторожно вскрыл письмо. Старый товарищ слал привет и целую прорву редких ингредиентов для экспериментов. Изучив список, Варрнах вздохнул:

− Это, конечно, замечательно, но мог бы и сам заглянуть, посидели бы, молодость вспомнили…исключительно под травяные отвары. Эх!

− Магистр, тут кристаллы синей соли!

− Это замечательно, но орать мне в ухо не нужно.

− Магистр, тут их… много!

− Отлично, значит ты сможешь приготовить безоткатное зелье бодрости, а я прослежу, чтобы ты не перевел зря такой ценный ингредиент. И работай молча.

Сигур, подавившись очередным вопросом, продолжил выставлять на стол мешочки с травами и порошками, деревянные ящички, набитые соломой, в которых покоились пузатые бутылочки с бирками, и гадал, кто мог прислать такое богатство. Пусть магистр и считал его бестолковым и безруким, но кое что в алхимии ученик понимал, например, что кристаллы синей соли можно достать только очень высоко в горах, куда человеку не забраться, да и остальная часть присланного была из категории редких и труднодоступных товаров.

Варрнах же предавался воспоминаниям. Помнится, это была их последняя с Руннеем практика, им оставалось всего ничего до получения звания мастера. Магистр Донга (кстати, до сих пор бегает шустрее молодых, не зря про него болтали, будто умеет готовить зелье юности) убыл куда-то с самого утра, сказал, не будет неделю. Обрадовались мы тогда знатно. Ещё бы! Неделя свободы!

Решили начать с главного: прикатили с ближайшей корчмы бочонок эля. На него денег хватило, а вот на закуску − нет. Хозяин корчмы, правда, посмотрел на нас, ухмыльнулся каким-то своим мыслям, да и велел притащить служанке полкаравая хлеба да кусок соленого сала. Мы, конечно, не отказались.

Закатили бочонок прямо в лабораторию. Пить тоже начали там: наливали в широкие глиняные плошки и пили. Закуска так и осталась лежать на столе нетронутая.

Когда бочонок достиг неопределенного состояния наполовину-пустой-наполовину-полный, Рунней, с трудом сфокусировав взгляд на товарище, шепотом сообщил:

− А что у меня есть…

Не менее пьяный Варрнах в этот момент размышлял о вечном: выйти во двор, или сначала еще одну плошку – и тогда выйти? Другое его на текущий момент не волновало.

− Нет, ты посмотри, что у меня есть! − Рунней оторвался от табуретки и потянул на себя друга.

− Нну?

− Вот! − на стол лег холщевый мешочек, из которого после долгой тряски вывалился обломок пера и пара крупных когтей?

− Нну?!

− Перо и когти гаруды! Настоящие! Братец троюродный раздобыл, вот!

Будь Варрнах трезвым, содержимое мешочка его бы впечатлило, но вместо этого мысли, совершив невероятный кульбит, приняли странное направление:

− Давай состав сварим!

− Какой состав? − Рунней всё еще смотрел на свое сокровище и никак не мог сообразить, при чем тут неизвестный состав.

− Любой! Сварим?

− А давай!

С энтузиазмом, которому бы очень удивились преподаватели, два товарища установили котел, разожгли под ним огонь и начали творить. Что, когда и сколько они бухнули в котел, кто и какие заклинания вливал в зелье, Варрнах потом не смог бы сказать и под страхом смерти. Кажется, туда даже влили полплошки эля, потому что процесс изготовления неизвестного зелья сопровождался уничтожением второй половины бочонка. Под горячую руку в котел полетели и драгоценные когти с пером.

Устав от трудов праведных, оба будущих мастера алхимии улеглись спать прямо на полу лаборатории. Последнее, на что хватило Варрнаха, пассом погасить в очаге огонь.

Утро после пьянки добрым не бывает, это общеизвестный факт. Первым продрал глаза Рунней, сел на полу, постучал по стоявшему рядом бочонку и трагическим голосом произнес:

− Пусто!

Варрнах, у которого от этого стука заломило в висках со страшной силой, шепотом пообещал:

− Убью! Еще раз стукнешь − убью!

− Надо было оставить хоть по кружке…О, водичка! − в котле над очагом действительно на самом дне было немного кристально прозрачной жидкости, которую Рунней немедленно зачерпнул прямо плошкой и с наслаждением выпил:

− Какая вода вкусная, ммм… Будешь?

А до Варрнаха внезапно дошло, что в котле не вода. Остатки хмеля вымело из головы как ураганом.

− Не пей…− только и успел выдохнуть он, да так и замер с открытым ртом.

С его другом происходили странные метаморфозы: плечи раздавались вширь, грудь выпятилась колесом, ноги становились короче и крепче, но не это, а лицо, на котором проклюнулся цыплячий пух, а нос и рот слились и напоминали клюв, заставили Варрнаха потерять дар речи.

А вот его друг никакого неудобства не испытывал. Наоборот, ему сильно полегчало. Правда ненадолго. Решив вытереть рот, он поцарапал тыльную сторону ладони о … клюв?! Да и на спине что-то неприятно давило, и, дернув плечами, он едва не разнес половину лаборатории крыльями.

Еще какое-то время у Руннея ушло на осознание простого факта, который он выразил в полувопросе: