Где звёзды взять?

Где звёзды взять?

Только и слышно повсюду, что о звездах. Только и твердят вокруг люди да людишки, что надо бы всем смельчакам лезть на небесный купол за этими блестяшками. А как же иначе? Да кому ж ты без звезд-то нужен?.. Шеей своей рисковать боишься, коли лезть наверх не хочешь? Трус, трус! Как в глаза родителям взглянешь? Как невесте объяснишь, что желаешь спокойно на земле оставаться? Видели же людей со звездами — ярко они светятся. А ты что?

Ну я и собрался в путь, надо так надо. Что ж я, хуже других?

На небо путь вел через Темную Чащу. И многие, многие отважные искатели серебряного света, которых прельстила чужая слава или же красота сияющих, теряли путь среди густых теней и колючих веток да возвращались назад ни с чем, попадая под град насмешек. Сами виноваты ведь, что заплутали! Слабаки!.. А некоторые из таких вот слабаков, кстати, и пропали здесь с концами. Но не принято о них было говорить и вспоминать, и лишь немногие жалели несчастных. На слова о пропавших в Темной Чаще даже семьи этих бедных глупцов морщились и руками махали — не достали им звезд, так что и говорить смысла нету.

Но я ничего. Иду себе, иду, посвистываю — темно, холодно, страшно. Все знают, что по звезды надо выходить с первыми лучами нарождающейся луны, так что мгла стоит вокруг кромешная. Дорожка петляет, прячется, снег под ногами хрустит. Деревья мертвые скрипят, ровно вслед подхихикивают. Да я про звезды свои думаю, как они у меня за пазухой сверкать станут да как я этим близких своих порадую.

И тут — бах! — как явится передо мной чудовище! О трех головах, о трех хвостах, здоровенное, страшное до жути! Сияет все, искрится, как будто день ясный в миг наступил, и зубами своими огромными лязгает. А глазищи-то, глазищи! С два блюда величиной, пустые, черные — и прямо в душу вгрызаются сразу.

Я оробел — так сердце в пятки и ушло, дыхание сперло. Стою и сам не ведаю, живой или мертвый. А мне монстр и говорит скрипучим голосом металлическим:

— Звезду хочешь? Хочешь звезду?

Я кивать давай — а что поделать? Хочу ведь! Как домой-то без звезды воротиться? Видеть не захотят, прогонят, насмеются! Погибну без звезды, погибну!

— Будет тебе на небо дорожка, — сказало чудовище. А сияет-то как! Снег вокруг бликами горит, аж смотреть больно! Голос — ледяной, бездушный, как шестеренки скрипят. — Покажу. Ты мне взамен сверху покидай звездочек, а то я дорожку-то знаю да забраться сам не могу, тяжел слишком. Нажрусь светом — отпущу домой и одну звезду забрать позволю. А не накормишь меня — тебя самого растопчу и растерзаю.

Поднялся я по дорожке, что монстр мне указал. Ступаю, а сам от ужаса трясусь — кости под ногами! Кости иссушенные, белые, ломкие! Жуть! Монстр внизу ждет, зубами щелкает. Но я ничего. Ступаю себе, все о серебряном сиянии мечтаю. Думаю, что вот закончится все скоро, домой героем ворочусь, счастья себе сыщу.

Поднялся на самое небо. Гляжу — а там все те, кого я со звездами видал! Ходят, рыдают, и собирают что-то в гуще темноты вокруг луны. Я к ним — они отворачиваются, слезы утирают, но ни слова ни говорят. Пригляделся я, значит, как следует, и понимаю вдруг — стекляшки собирают наши счастливцы! Стекляшки все в слезах, переливаются, да сияние шкуры монстра отражают, вот издалека на звезды и тянут.

— А звезды настоящие где? — кричу от ужаса, трясусь весь. — Звезды-то вы куда подевали?

А они как набросятся — сердце из моей груди достали, да давай вытряхивать. И посыпалось из него что-то яркое-яркое, серебристое, мерцающее. Они подобрали все, да давай монстру вниз швырять, рыдают от облегчения: «Вот тебе звезды, вот!». А он зубами клацает внизу, да сжирает весь свет.

***

Я уж и сам не рад, что когда-то сунулся за чудом. Все из груди вытряс, пусто там. Хожу теперь, как проклятый, рыдаю. Из груди достаю стекляшки, слезами моими облитые, да монстру сбрасываю — сожрет ведь иначе, растерзает, растопчет… Чудовище клыками лязгает, шестеренки в горле его гудят, пуская гулять сказки о том, что никак без звезд нельзя приличному человеку обойтись. А монстр ест и ест, да с каждым разом ярче и ярче светится — стекляшки, отражающие сияние его шкуры, тоже ярче и ярче.

И поднимаются иногда, следуя за сказками, на небо молодые сердца, пришедшие по этот яркий свет. Другие счастливцы на них набрасываются тотчас, растаскивают, а я потом тихонечко по костям шарюсь, подбираю оставшиеся звездочки. Плохенькие, маленькие, но сил моих нету грудь чужую рвать.

А мне так и сказали — ребра другим раздвигать не сможешь, так и не вернешься домой со звездою никогда. Нельзя, говорят, иначе, нечего жаловаться. Так все герои и храбрецы делают — из себя все выковыривают, зверю скармливают, а как все закончатся, так на других набрасываются. А если же ты костьми легкими сляжешь раньше, чем звезду свою у монстра заслужишь, так ты сам виноват, слабак и трус.

Горько мне, горько.