Генезис Мрака

Глава 1

(Саббатон)

Словно безбрежный океан из серой ваты, небо растекалось над горизонтом, непрестанно орошая землю противным дождём. Холодные струи, словно слезы небес, хлестали по лицу, заполняя распахнутые глаза и стекая по вискам к ушам, смывая в грязь последние проблески надежды.

В ржавой железной клетке, где ржавые прутья, словно хищные пальцы, казалось, впивались в его плоть, Саббатон чувствовал себя беззащитным пленником. Сколько дней и ночей он трясся в этом кошмаре под проливным дождём, он уже не помнил. Время словно растворилось в серой пелене дождя и безысходности.

Детство, беззаботное и безмятежное, словно ускользающая тень, давно покинуло его, оставив лишь пустоту и горечь утраты. Юношеские бури и терзания, положенные каждому мальчику на пути к взрослению, давно угасли в его душе, оставив лишь пепел разочарования и равнодушия. Взрослость, манящая и пугающая одновременно, казалась ему недостижимой вершиной, окутанной туманом неизвестности. Всё давно перебродило внутри и испарилось вместе с желанием стать взрослым. Ведь старшие такие гадкие. Отвратные. Мерзостные…

Образ брата Кардана, погибшего тридцать лет назад, терзал его душу, не давая покоя ни днем, ни ночью. Его грозный силуэт с окровавленным мечом навис над мальчиком, изгоняя его из замка в жалкую унылую жизнь будущего пажа ведьмы.

В его душе клокотала яростная буря. Злость, тлеющая в нем долгие годы, разгорелась с новой силой с появлением в его судьбе Юлии, убогой племянницы.

«О, Тёмный Властелин, за что ты обрушил на меня это испытание? Неужели это очередная насмешка судьбы, посланная мне мёртвым братом? Чтобы окончательно сломить меня, втоптать в грязь жалкие крохи моей гордости?»

В отчаянии он взывал к неведомым силам, не в силах смириться с несправедливостью судьбы.

Вспомнив о потерянной руке, Саббатон ощутил, как в нем с утроенной силой вскипает ярость, словно клубок раскалённых змей. Фантомная боль пронзила его, и он, стиснув зубы, сжал воздух, словно сжимая в ней свою утраченную руку. Зуд, словно рой голодных мух, терзал его даже в объятиях сна. А по ночам ему снилось, что на месте раны вырастает нечто мерзкое и чужеродное, предвестник новых мучений и изгнания.

Страх сковывал его, не позволяя сорвать с культи окровавленную повязку. Взглянув на рану, он с ужасом увидел: из лоскутов окровавленной плоти и запёкшейся крови, словно из кошмарного сна, проступало нечто уродливое и противоестественное. Он с дрожью в руках забинтовал культю, стараясь утаить от самого себя мерзкое изменение, что творилось под повязкой. С тех пор он не решался снять повязку, чувствуя, как под ней что-то шевелится, словно зарождалась новая, жуткая жизнь.

Зажмурив глаза, Саббатон смыл с них ледяные струи дождя и, свернувшись в комок, попытался согреться. Холод пробрался до самых костей, и он инстинктивно свернулся в клубок, ища хоть каплю тепла. Вокруг него заворочались люди, недовольно бормоча во сне.

— Тихо ты там! — прошипела сквозь сон обнажённая женщина.

Где-то рядом всхлипнула маленькая девочка. Кто-то грубо толкнул его ногой в спину, а затем, не церемонясь, закинул на него свою тёплую ногу. Тепло чужого тела немного согрело Саббатона, но он все ещё дрожал от холода и отчаяния.

Стиснув зубы, Саббатон проглотил обиду. По вине Юлии он стал невольником, бездомным рабом, которого везли на продажу. Позади остались Кагода, развалины родного замка ди Ванэско, Оурден и ещё несколько деревень. Повозка монотонно катила на запад. Куда именно — неизвестно. Солдаты, управлявшие этими тюремными повозками, что-то бормотали о Катре и невольничьем рынке, организованном там на скорую руку. С каждой лигой вереница этих тюрем на колёсах становилась все длиннее. Ловили всех, кого могли, без разбора.

В который раз Саббатон мысленно прокручивал события тех дней, пытаясь понять, как он так глупо попался в руки мародёров. Разбитые на поле боя, они сбились в шайки и, не найдя иного применения своим «боевым» навыкам, пустились в охоту за людьми. В его памяти, словно в тумане, вновь и вновь проносились те роковые события...

От вида мальчика конь вначале шарахнулся, словно от чудовища, но потом успокоился и фыркнул, обнюхав здоровую руку Саббатона. Мальчик запрыгнул в седло, крепко зажал поводья культей и ударил пятками по бокам.

Энея и Яон провожали его призрачным светом, пока не растворились вдали. Конь мчался, повинуясь лишь инстинктам. Дважды он спотыкался, и Саббатон едва не вылетел из седла, но обмотанная вожжами культя удержала его. Невыносимая боль пронзила руку, возвращая мальчика в реальность. Он пришпорил коня, и тот скакал до изнеможения, пока не рухнул замертво, едва не придавив Саббатона. Пронзительная боль вновь пронзила руку, и где-то рядом прозвучал тихий шёпот, показавшийся мальчику угрозой: «Ты будешь страдать...».

Лишь эхо того голоса, что тридцать лет терзало его душу, умоляя открыть дверь в этот мир.

— Плевать! — прошептал Саббатон, высвободив культю из вожжей. Он поднялся и растворился в непроглядной тьме. Сколько бы он ни вглядывался в неё, пытаясь разглядеть хоть что-то, тщетно.

Вокруг царила тишина, будто конь унёс его далеко от поля битвы, где стихли стоны и лязг оружия. В измученном сознании мальчика роились образы чудовищ, но чем могли они его напугать, видавшего кошмары куда страшнее за тридцать лет жизни с Жанной?

— Жрите, да не подавитесь! — бросил Саббатон в темноту, обращаясь к неведомым тварям, и упал рядом с мёртвой лошадью. Он прижался к тёплому, сырому боку животного, обнял культю, словно младенца, и почти сразу же заснул.

И впервые в жизни ему не снился ни Азраид, ни Кардан, ни другие кошмары, терзавшие его все эти годы. Будто с исчезновением Владыки Мрака ушли и его жуткие посланники.

Саббатона разбудил громкий чавкающий звук, словно рядом пировали дикие звери. Он открыл глаза, но тьма была непроглядной. Значит, сон был так короток, что ночь не успела укрыться своим покрывалом. Лишь яркие звезды давали понять, что он еще жив, а не растворился в вечной темноте, как все живое.