Германцы

Битва с германцами

Империя наступала. Римский орел жадно простер свои хищные крылья над миром. Держава раздувалась, беременея новыми замыслами и рожая новые походы. Она расползалась все дальше и дальше, куда хватало взглядов, не думая, сможет ли проглотить, а проглотив, переварить новые обширные территории. Рим много ел; и для этого пол миру приходилось много работать и гнать бесчисленные обозы по запыленным бескрайним дорогам. Тысячи тысяч телег с провиантом, рабами, мрамором, сукном....да много с чем - все было нужно ленивому обжоре-Риму. И неужели мало? Да, мало. Римский волк, разогнавшись за добычей, уже не хотел, да и не мог остановиться. Сметя Карфаген, приручив Египет, Испанию, часть Африки, Галлию, Фракию, все италийские племена и греческие и многие-многие другие; подавляя бесконечные, беспощадно-кровавые восстания непокорных народов, он вплотную придвинулся к северным окраинам Европы. Жил один сосед, войны с которым Рим избегал сотню лет, но сейчас оставлять на своих границах столь дикие и буйные племена было уже нельзя.

Ту битву нельзя было выиграть, как и почти все битвы с вышколенным, железным строем римлян. Германцы дрались отчаянно. Волосатые, с диким блеском глаз, с детской радостью смерти в бою; любой из них стоил пары-тройки римлян в давящей мясорубке. Не было равных бойцов, также презирающих боль, холод, смерть. И тогда они бились достойно, и тогда даже женщины плевали в лицо римлянам, получая мечом в живот.

Стояло пасмурное промозглое утро, когда римская стальная змея, охватывая лес, растекалась по оврагам, пригоркам, залескам. Вождь германцев, гигант с руками-бревнами, сжимая громадную палицу, заорал. Приподняв щит, он издал особый звук - баррит; этот слоновий крик еще пару сотен лет будет наводить ужас на старушку Европу. Лес ответил сотнями... нет, тысячами таких же звуков. У римлян, шедших впереди, противно засвербело внутри. Слишком знаком им этот надрывный трубный рык, от которого цепенели неопытные воины, а опытные поеживались: « Проклятые варвары » Разносился этот жуткий стон, и горе было племени, слышавшему его. Сотни косматых чудовищ вылетало из леса и крошило мечами, палицами, топорами. Каждый из них, брызгая пеной, бесноватый, с жадностью кидался в толпу чужаков (как будто боялся, что враги кончатся и ему не хватит). Под этот крик соседи-галлы, кичившиеся своей смелостью, мышами забивались в норы и боялись пискнуть, пока те, прожорливые и ненасытные, не забирали все и неспеша угоняли повозки с награбленным добром. Вождь заорал еще, и с лесистого склона, набирая разгон, в звериных шкурах неслись разъяренные варвары. Он во главе кабаньей морды, взвинчивая скорость, отбросил щит. Крылья кабана раскрывались - по флангам, выравниваясь с вождем, летели со страшными длинными копьями-фрамами, в медвежьих и волчьих масках поверх голов, самые отборные, бешеные дружинники и родичи предводителя. Кровожадный трубящий клин неотвратимо приближался. Большинство римских новобранцев обмякли при виде мохнатого стотонного катка, который вот-вот нахлынет, сомнет, раздавит. И только спокойствие ветеранов, не раз спасавшее римского орла, да цепкий, всевидящий взгляд центуриона победили слабость внизу живота и бившие мелкой рябью колени.

Первый ряд римлян встал, германцев накрыл шквал дротиков и стрел; уже умирая, утыканные иглами, как ежи, они добегали до легиона, отталкивались ногами и камнем в прыжке проламывали строй, подминая под себя легковесных солдат. В воздухе, напарываясь на мечи, в агонии, тяжелой кувалдой с размаха за удар успевали замесить в кровавую кашу троих врагов; и на земле, истерзанные, затоптанные, намертво впивались зубами в ногу солдата, калеча навсегда. В бреши, пробитые первыми, влетали другие лохматые дьяволы, и за миг орущей мельницей дробили четкую римскую стену, расшатывая дыры. Напрасно римлянин поднимал щит - пудовый молот колол их как орехи, втаптывая в землю. То там, то здесь лопалась римская шеренга, оголяясь пещерами. Германцы прыгали на копья и, хохоча, с выпученными зрачками умирали. Даже мертвые, они внушали ужас; и шедшие позади легионеры благоразумно добивали на всякий случай.


В центре ядро варваров во главе с вождем смяло передний строй римлян - разогнавшиеся кабаны длинными тяжелыми копьями, за раз протыкавшими до двух человек, как жуков, пропахали полосу; и не в силах вытащить ставшие бесполезными неуклюжие палки из обмякших тел, схватились за ножи и топоры. Куда щуплому римлянину тягаться в давящей толкотне мясобойни с матерым варваром, в безнадежно-жуткой сече с плечистым лесным великаном. Для германца же это - родная стихия. Они будто плясали, посвящая себя Водану, суровому богу воинов. Четыре ряда римлян осталось до просвета, чуть-чуть - и конец когорты. Но не зря центурион Ксандр ест хлеб, и не зря его ценит консул. В последние, решающие все ряды поставил он отборные, надежные, как гранит, прошедшие галлов, фракийцев, африканцев и еще черт знает кого, самые стойкие части. И не зря за последней шеренгой в середине оставил в резерве он пять когорт.

Встречался же раньше с германцами Ксандр и давно узнал цену адского, сминающего все на своем убойном пути тарана варваров по центру, который разнес тогда в щепки непобедимую хваленую армию. С позором был вбит в землю гордый римский орел, и страшны были медвежьи морды, преследовавшие его, Ксандра, и жалкие остатки легионеров. И именно за ту битву был разжалован Ксандр. Его передернуло от воспоминаний, крик дикарей вернул в настоящее.

Завязшие в строе кабаны с поразительной ловкостью делали римлянок вдовами - ударом в шлем сминалась железо, а под ним спелой тыквой лопалась голова. Но и маститые, все видевшие ветераны Рима недаром прошли полмира. Была переколота через шкуры короткими римскими клинками треть варваров - азартному запалу противостояло хладнокровие. То там, то здесь медведь, занесший тяжелый меч, попадал под ловкий, выверенный нырок легионера - и в груди торчит рукоять, и душа германца несется к Водану. Падая, обессиленный, он еще успевал напоследок до пояса развалить обидчика - и со спокойным сердцем улетал пировать к предкам. Чаша весов выровнялась. Темно-бурая смесь варваров вливалась в стальную римскую кашу.

Консул вдалеке мерил поляну шагами. Взмыленные гонцы мчались со всех сторон - он, не слушая, гневным окриком: « Что-о-о?!» отгонял их прочь. И так все ясно, к чему испуганные, бредовые, невнятные доклады. Все решалось уже не здесь - там, там, где по колено в крови гибла римская гордость. Растерянные гонцы, не выпросив помощи или даже приказа, уносились прочь, бледные, к таким же растерянным центурионам.

Консулу вдруг захотелось не командовать армией, нет; легче исполнять чьи-то приказы, легче в бою. Цена ошибки придавила немыслимым, непосильным грузом. « Помоги мне Марс» - вяло попросил консул, зная, что никто ему не поможет. Лес, разгневанный грубым вторжением римлян, сердито выплевывал все новых и новых кошмарных германцев. Измотанным легионерам казалось - деревья рожают косматых упорных бойцов; еще немного - и не знавшая поражений прославленная римская линейка треснет и разлетится на осколки. Дрогнул шестой и седьмой ряды, и только упертые острия копий в спину своих же, римлян, да грозный рев консула перебороли желание бросить щит и бежать, бежать, бежать. И уже совсем обреченно смотрел римский командир на битву. Против неполного легиона варваров пришлось выставить - свидетель Юпитер! - три, три полновесных легиона. И, несмотря на то, что половина дикарей не добегала до строя, тот, кто миновал стрелы, копья, мечи и вгрызался в когорту, уносил по пять-семь человек на конце топора или палицы. « Треклятые демоны! Так я останусь без армии». Он резким кивком подозвал центуриона, глянул пустым, невидящим взором и указал на вождя германцев:
- Ксандр, возьми лучших людей, делай что хочешь, но убей этого медведя; или мы все останемся в этом лесу. Ты меня понял? - консул вопросительно поднял бровь. Центурион ухмыльнулся - он не дурак, давно все понял, иначе и не приказал бы ты, консул, именно ему. Легко сказать - убей медведя. Ксандр с манипулой всадников вперемешку с пехотой помчался к холму. На холме с залитым кровью лицом стоял великан-урод. Его громадная палица ухала полукругом, мозжа конские головы. Вторым ударом он милосердно отправлял всадника к праотцам. Римлян двадцать уже венком распластались вокруг; хрипели кони, в судорогах копытами добивая наездников. Из рваной раны в боку вождя стекала на землю породистая алая кровь. Справа и слева от него, оберегая дощатыми щитами, обитыми кожей, умирала поредевшая гвардия. Центурион рысью приближался.

Аларикс, сын вождя, такой же высокий, русоволосый, с орлиным носом и гордой посадкой головы, с набухшими буграми мышц, бился недалеко от отца. Он выбросил руку с мечом - опытный римлянин, ветеран, в последний момент каким-то чудом уклонился, а другому римлянину клинок снес голову. Грозное оружие, любимое с отрочества, мелькало в руках Аларикса. Меч прыгнул в плечо солдата, чвякнув, - германец с силой выдернул и отскочил в сторону от всадника. С приседом хлестко рубанул по коню; тот, заваливаясь на бок, уронил наездника. Кулак Аларикса с двух ударов превратил лицо солдата в бордовое желе. Он легко вскочил. Острая боль прошила тело. Меч римлянина обжег спину, раскаленной вспышкой прокрался под шкурой, и пеленой сдавило виски. Аларикс упал. Клинок солдата вспорол землю в ладони от головы. Рука наугад поймала ногу, Аларикс дернул на себя, как букашку и, еще слепой от боли, на ощупь нашел горло солдата своими железными пальцами.

Запасы леса иссякали. Варваров-булыжников оказалось слишком мало для римской стены. Не веря в чудо, армия потопталась и пошла вперед. Римский стальной удав, охватив германцев кольцом, сжимал объятия. Все меньше и меньше звериных шкур металось по лесу, все меньше и меньше родных криков. Аларикс увидел отца, окруженного всадниками - те с десятка шагов бросили дротики. Вождь, гигантский дикобраз, покачнулся, упал на одно колено. Безрассудный римлянин, решивший прославиться, подбежал слишком близко с занесенным мечом. Вылет палицы раздробил колени. Вождь вложился последний раз и опрокинулся на живот. Центурион на скаку спрыгнул с коня и вогнал меч в спину великана; вогнал еще и еще, вышибая фонтаны крови. Аларикс, шатаясь, бежал к холму - поздно. Тело, совершенная машина мускулов, до этого не устававшая никогда, от коварного удара сзади предательски подвело. Последнее, что увидел Аларикс - лицо Ксандра, с усмешкой смотрящее на него.
- Этот как? - центурион откровенно любовался сложением варвара.
- Мертвее не бывает, уже на пути к Эребу, - процедил старый ветеран, указывая на рваную спину. - С него крови налило, как со слона.
- Я говорю - добей, - центурион подошел вплотную, обдав винным духом.
- Исполню, - недовольно подчинился ветеран, осатаневший от тяжелейшей битвы. Ксандр удалялся, ветеран проворчал в усы:
- Тебе надо - сам и добивай, я уже оружие почистил. Ты-то вина успел попить, а у меня маковой росинки во рту не было со вчерашнего дня. И так яснее ясного - варвар остыл, или я не видел жизни.

Сознание возвращалось по капле. Спину будто изгрыз медведь. Тело закоченело, превратившись в статую. Аларикс разлепил веки. Удар клювом в голое мясо раны огромного ворона заставил судорогой изогнуться туловище. Германец зарычал, ворон, недовольный, с обидой отпрыгнул к другой жертве. Лес был усеян трупами воинов, над которыми начинали свой тяжкий труд крылатые падальщики. Ослабший от потери крови, Аларикс попытался встать. Холодный пот прошиб от перенапряжения. Он стиснул зубы от стыда за свое бессилие, попробовал еще раз. « Отец, почему я не погиб вместе с тобой? Неужели мне, как собаке, суждено умереть вот так. Только не это». Глухой стон вырвался наружу. « Духи леса, огня, воды - только не это». Он попытался ползти - тщетно, словно кто-то сверху колом пригвоздил через раскаленную спину. Германец затих, в кровь кусая губы. Отдышался, осмотрелся вокруг. На залитом луной холме мелькнула тень - он напряг зрение, пытаясь разглядеть. « Кто бы ты ни был, подойди и добей - дай умереть как воину» Он заревел, поначалу тихо, потом все громче и громче. Тень шарахнулась в кустарник. Аларикс от отчаяния впился зубами в землю. Спустя вечность от кустов медленно отделился темный силуэт и пугливо, осторожно стал подкрадываться к нему. Германец ждал - щуплая тень приближалась. Ребенок, вот подходит ближе - нет, девушка, совсем юная гибкая девушка из его племени. Он вспомнил ее, вспомнил и как посмеивался, ловя на себе восторженные, восхищенные взгляды. Она всегда выходила провожать их в походы; и столько нежности, обращенной к нему, било из этих голубых глаз. Она узнала, вскрикнула и бросилась рядом на землю:
- Аларикс! Все, все мертвы; а ты...
- Т-с-с-с, - засипел германец. - Воды...
Тень пропала и скоро вернулась с римской флягой. Аларикс жадно прилип к сосуду, глотая красное ароматное вино.
- Разбавленное, - хмыкнул он. - Римляне как женщины, портят водой такое золото.
- Тихо, молчи, - она увидела рану, пропитанную кровью шкуру - ее пошатнуло. Верда быстро пришла в себя.
- Тихо, - властно и твердо сказала она. - Я скоро. Только не вздумай умирать, слышишь?
Вино ненадолго живительным бальзамом согрело суставы, и Аларикс провалился в целебное забытье. Его короткий сон потревожил шум костра и девушка с кувшином пряных трав. Она улыбнулась - светловолосая, стройная, с огромными голубыми глазами, упрямой струной губ:
- Зашью рану.
- Так зашивай, мне надо спешить, - Аларикс попытался встать.
- Куда, ты говорить не можешь.
Она впервые за свои шестнадцать зим почувствовала себя счастливой. Счастливой от того, что спасает единственную надежду племени, надежду, которая нужна как воздух. Она упивалась властью над этим беспомощным великаном, таким далеким и недоступным раньше - и близким, родным сейчас. Она живо принялась за дело, недаром ее бабка, одноглазая Гурнара, с детства поведала секреты заговоров, настоев трав, залечивания ран. Верда зашила большущую, с ровными краями дыру, наложила противно-пахнущую мазь, обвязала сверху мхом, заставила выпить душисто-горячий настой - как мать у постели ребенка, металась Верда вокруг Аларикса. Ночь, день, ночь... или день? Он спал, пил, пил, спал. Иногда, в бреду от бессонницы, ей казалось, что не вырвать из цепких лап смерти этого беспомощного, исхудавшего исполина; слишком бледен был Аларикс, и плохое, неровное дыхание колыхало его могучую грудь. Тогда она с утроенной силой гнала зловещие мысли, порывисто, с демонским блеском глаз срывала с себя одежду и, прислонившись к самому большому дереву, просила духов о чуде.

Ночами Верда не спала, окружая наспех сооруженный шалаш кольцом костров, через которые не решались прыгать волки. К утру, измотанная, она ложилась рядом с мокрым от жара, терпко пахнущим германцем и, стыдясь саму себя, просовывала руку под шкуру, впервые гладя мужское тело: « Мой, мой, мой...» Римский короткий меч всегда лежал рядом. Три дня и две ночи метался Аларикс от мира живых к миру мертвых; наконец, очнувшись, вперил в нее тяжелый, давящий взгляд серо-стальных глаз - духи леса услышали девушку. Она понемногу, все больше и больше совала в рот куски мяса, траву, мятых муравьев. На пятую ночь германец учился ползать, на седьмую, как новорожденный, пошел, а через долгие десять дней после битвы отвыкшая рука встретилась с родным мечом.
- Тяжеловат, - хмыкнул Аларикс. И тут Верду прорвало. Сквозь безудержные рыдания слышался шальной хохот, сменяющийся всхлипываниями. Потом она рухнула без чувств на подстилку, где и проспала беспробудно от рассвета до заката под благодарным взглядом германца.
- Где тело отца?
- О нем позаботились, - ответила девчонка.
- Наши?
- Ушли вглубь леса.
- Римляне? - выпытывал Аларикс.
- Разбили лагерь за озером. Нашим нужен вождь, - с робкой надеждой заглянула в глаза.
- А мне - римлянин, - отрезал Аларикс. - Послушай, женщина, племени не нужен вождь, не отомстивший за отца. Ты спасла меня, - он погладил ее волосы, - иди и скажи остальным, чтобы ждали. Скажи всем, - палец Аларикса уткнулся ей в нос, в голосе зазвенел металл, - пусть будут готовы. Пусть гонцы обойдут племена, старейшины соберут советы и не теряют римлян из вида. Я, Аларикс из рода Теодориков, знаю, как победить. А кто тебе не поверит, - страшно сверкнул глазами германец, - то я скоро буду. Луна два раза нальется и опадет. Иди, - отправил кивком в сторону леса. Потом внимательно посмотрел, шершавой ладонью провел по щеке:
- Иди, красивая, как весенний лес, женщина сейчас мне только помешает.
Скупая ласка вождя придала смелости.
- Иди, - выкрикнула, передразнивая, Верда. Ее губы задрожали, кулачки сжались. - Я спасла тебя, и в награду требую положенного.
Германец нахмурился:
- Хм, и какую же награду ты хочешь от потерявшего все? - горько усмехаясь, Аларикс подошел вплотную. Глаза в глаза.
- Сына; сына от вождя, - не веря словам, слетевшим с языка, покраснела девушка.
- Я еще не вождь.
- Ты им будешь.
- Ты что, видишь будущее? - недоверчиво закачал головой германец.
- Да, - серьезно ответила Верда. Вождь застыл, рука легла на ее плечо. Она прижалась и шепнула: « Мой...» Он растерянно смотрел, не зная, как поступить. Медленно провел рукой по ее спине - одежда зашелестела вниз, открывая острые груди с коричнево-розовыми сосками, упругий живот и треугольник - пушок волос. Верда легла, раскидав девичьи стройные ноги, и закрыла глаза. Германец, раскачиваясь, тараном проникал в распахнутые ворота под шапкой-треугольником. Девушка схватила его за шею, Аларикс прижал ее к себе узлом рук - они одновременно вскрикнули. Лес подхватил этот крик и понес дальше.


На следующее утро он старательно обошел поле боя вместе с Вердой, собрал оружие, включая римское, вырыл большую яму и схоронил сверху кучей хвороста.
- Ладно, мне пора. Иди, красивая, я не забуду, что ты сделала.
Она уткнулась ему в грудь:
- Все напуганы. Только ты можешь объединить оставшихся.
- Сейчас - нет. Они суеверны и разговоры ни к чему не приведут. Вот когда они услышат о победах.
- Но - как? Ты один, - напомнила Верда.
- Я ухожу, чтобы не быть одному. Если я сейчас вернусь, начнутся бесконечные советы старейшин, болтовня, все передерутся и римляне передавят последних как зайцев. Я должен прийти хоть с небольшой, но победой; а кто пойдет за проигравшим, неудачником среди равных? - объяснил германец.
- Ты не только силен, но и умен.
- Приходится. Я бы с большим удовольствием дней пять провел здесь, на тебе.
Она стала пунцовой - германец расхохотался:
- Ладно, ладно, ухожу.
Шаг, второй...
- Вождь, - тихо вслед произнесла Верда, - я не знаю, когда ты вернешься. Может, - она опустила глаза, - для верности мы еще раз попробуем .... ну, чтобы наверняка.
Вождь широко улыбнулся. Верда была намного смелее, чем в первый раз, и долго скакала на изумленном германце. Неугомонная распоясовшаяся девчонка так заездила Аларикса, что он только на следующее утро смог покинуть лагерь.


Глава вторая. Славься, великий Рим

Клавдий ликовал. За пару десятков лет скитаний по миру во славу Рима он не помнил такой трудной битвы. Даже себе, щадя самолюбие, не хотел признаться - был момент, что казалось, все. Только он, да, пожалуй, опытнейший Ксандр, затаив пульс, поняли, на каком тонюсеньком волоске сегодня висела победа; и слава богам, ветер качнул этот волосок в сторону Рима. Клавдию было за пятьдесят - прямой нос, решительная, тонко-сжатая линия рта, волевой, резко очерченный подбородок. Высокий, худощавый, похожий на старую, но еще крепкую мачту - в нем чувствовался стержень, присущий людям, рожденным править. Вошел Ксандр.
- Ну, проси чего хочешь - в разумных пределах, разумеется, - Клавдий сделал широкий жест. - Да, кстати, ты опять переведен в офицеры - приказ будет позже. В армии ты второе лицо, после главнокомандующего.
- Не стоило. Я лишь исполнил свой долг, - высокий плечистый Ксандр сам мало походил на римлянина - скорее на варвара, невольно поймал себя на мысли консул. Твердый взгляд, широкие плечи, вечно хмурое, обветренное лицо - старый рубака, который ничего, кроме как воевать, и не умеет.
- Ну, твоя скромность равняется твоей доблести. На таких, как ты, и держится армия.
- И на таких, как ты, консул.
- Да, Ксандр, да. Эти боровы в сенате, торгующие должностями, когда-нибудь погубят Рим. Дайте боги не дожить до этого дня. Слушай, старина, я мог бы похлопотать - безбедная старость и усадьба в Испании тебе обеспечены; а, что скажешь, вояка?
- Нет, консул, - закачал головой Ксандр, - я старый солдат, и покою предпочитаю лязг мечей. Когда-нибудь в прекрасный солнечный день я сгину где-нибудь на краю земли, не зная за что. По приезду в Рим - да продлит Юпитер его дни! - позаботься о моих стариках; о себе я позабочусь сам. Но, конечно, немного деньжат никогда не помешает - любовь стоит дорого.
Консул усмехнулся:
- Военная касса к твоим услугам. Рад был воевать с тобой.
- И я, консул, - расчувствовался солдат.
- Выпей вина - говорят, самое лучшее.
Ксандр отхлебнул:
- А ты чем займешься?
- Искупаюсь в славе и уйду на покой.
- Я думал, ты более честолюбив, - сказал Ксандр.
- Лет пятнадцать назад - может быть. А так.… Не хочу повторить судьбу Цезаря. Мне надоели эти бесконечные походы, осточертела и визгливая суета Рима. Я устал носить орла по миру, разбивая все новые и новые народы, которые, впрочем, вполне прекрасно живут и без Рима. Двадцать лет я был карающей рукой империи — хватит, пора на отдых. Буду разводить виноград.
- ….и пробовать новых рабынь? Если уголок на земле, куда не заглядывал твой алчный взор?
Клавдий кивнул:
- У каждого свои слабости; и, клянусь Меркурием, моя слабость ничуть не хуже других. Да, пока не забыл, - голос консула стал суровей. - Сюда едет новый главнокомандующий. Вся надежда на тебя - претор болван. Когда-то он с целым легионом разогнал сотню пьяных пастухов Фракии - и возомнил себя Помпеем Великим. Ты, и только ты в ответе за жизни парней - и я тебе не завидую.

Верда вернулась в племя понурая - не так, лежа в шалаше с Алариксом, она представляла свое возвращение. Она нашла избушку старейшины; постояла, раздумывая, на крыльце и, решившись, прошла внутрь. За вместительным столом, угрюмо свесив головы на могучих шеях, в тяжелых, черных мыслях сидели остатки воинства; последняя его сила и спасение. Все молчали. Что говорить - иногда молчание гуще и красноречивее тысячи слов. Верда и сама сейчас услышала глухую боль в этих опущенных головах; ощутила и разделила наравне с мужчинами тревогу за будущее, которого могло и не быть. Она почувствовала себя неловко.
- Ну, что тебе? - без церемоний спросил старейшина.
- Я от Аларикса.
- Во как! Аларикс, сказывают, давно уже там, - глаза старейшины показали наверх.
- Нет, вовсе нет, - улыбка осветила красивое лицо девушки. - Он жив.
- Жив? - с сомнением глядел глава. - Ты сама видела?
- Да, я выхаживала его десять дней.
- Клянусь водой, если бы меня выхаживала такая красотка, я не торопился бы к предкам, - бросил один воин - остальные, усмехаясь, кивали. Румянец украсил щеки девушки, мужчины засмеялись.
- Хм, - одобрительно глянул старейшина. - Ну, и что Аларикс?
- Он передал, чтоб уходили дальше в леса и были готовы...
- Что дальше в леса - ясно и младенцу. Готовы к чему? - Все, теряя терпение, уставились на Верду. Что несет эта девчонка и где действительно храбрый, сильный, как медведь, но такой непредсказуемый, да простят духи леса, Аларикс?
- К войне с Римом.
- Ха-ха-ха, - кисло рассмеялись воины. - Аларикс выбрал дурное время для шуток. То ли его слишком сильно ударили по голове, то ли ты свела его с ума. Ладно, иди отдыхай, ты принесла радостную весть. Да, кстати, а где он сам - сейчас нужен как никогда.
- Пошел к римлянам - наверно, следит за ними. Он сказал, что должен отомстить за отца.
Воины переглянулись, Верда выскользнула.
- Что скажете, достойнейшие? - старейшина обвел всех взглядом.
- Надо уходить, угонять скот, запасаться дичью.
- Да, вглубь леса. Сделаем засеки - ни человек, ни конь не пройдет, - высказывались по одному.
- А Аларикс?
- Он знает, что делает. Ненависть и боги помогут ему, - изрек воин с глубокой бордовой канавой на лице.
- Прав ли он, гоняясь за римлянами, когда племя брошено? - спросил старейшина.
- Не нам судить - он поступает, как велит закон. И когда раздастся его клич, моя палица поможет ему, - уверенно произнес со шрамом.
- Я не о том. Жалко, если такой боец пропадет ни за что, - старейшине невдомек, что все-таки задумал сын вождя.
- Ты знаешь, мы с ним недолюбливаем друг друга, но вот что я скажу. Если сейчас кто-то что и может, то только Аларикс.
- Почему? - интерес блеснул в хитрых глазах старейшины.
- Он всегда был особенный, странный, что ли. Ему не хватало законов - пытался что-то найти, сделать не так. Мы - предсказуемы, а он - нет. - Объяснил со шрамом.
- Наверно, ты прав. Но он молод, - спорит глава.
- А вот это как раз и неплохо. Опыт помогает ходить, но мешает летать, - упорствует Левбор.
- Ладно, сделаем так. Отправим женщин, стариков и детей с десятком воинов на север - в семи днях пути есть посреди болота обширная роща.

Верда шла по улице. Десять дней заботы о вожде сделали из беспечной девушки взрослую, серьезную женщину, полноценного члена племени. Она вспомнила его запах, тяжесть тела - сладкой, новой истомой задурманило голову. Как он смотрит своими серыми, холодными, как туман, глазами. Что с ним, где сейчас? Тревожно забегали нехорошие мысли. Да нет, все нормально - не для того поднялся Аларикс в шалаше, чтобы тут же сгинуть. Надо ночью сходить в рощу, попросить за него. Верду грубо схватили под локоть. Дребомир, молодой парень с колючими глазами и бегающим взглядом, не дающий последние полгода девушке прохода, вырос из-под земли.
- Отпусти, - сжалась Верда.
- Не гони меня - мужчин мало, - он скользко улыбнулся с намеком.
- Мужчины легли там, - девушка махнула на лес. - А не мужчин, - она пробежала по нему глазами, - и даром не надо.
- Ты, девка, сирота, как смеешь так разговаривать со мной? - Дребомир напрягся.
- Ты с женщинами, я смотрю, отважный; только в битве тебя никто не заметил.
Дребомир пошел пятнами:
- Меня лихорадка била, а ты поберегись. За тебя некому заступаться, и ты станешь моей. Будешь извиваться подо мной, - он схватил ее за плечи и рывком дернул к себе. Неожиданно Дребомир побледнел, опуская вниз взгляд. В его живот уперся нож.
- Слушай сюда, сын свиньи, - Верда зашипела. - Знал бы ты, навозная куча, кто может за меня заступится. А если когда-нибудь ты еще раз подойдешь ко мне, то я сумею наслать на тебя лихорадку, и в этот раз самую что ни на есть настоящую.
- Значит, правда, что про тебя болтают?
- Правда, правда; и не советую проверять.
Дребомир, опасливо озираясь, с видом побитой собаки отошел - Верда ругнулась. Как люди недоверчиво-пугливы к тем, кто общается с лесом. И тебя же первую зовут на помощь, случись недуг. Да, люди суеверны, сказал тогда Аларикс. Только ему одному все равно, будет знамение свыше или нет, как будто он сам бог. Для него боги - полоска стали в руке. Верда снова в мыслях улетела в шалаш.

Назавтра скрытно, без лишнего шума племя родами покидало облюбованные предками места, проклиная неуемных римлян. Люди последний раз оглядывали родные поляны, стараясь запомнить, и с вечным страхом к переменам трогались в путь. Что там ждет, на новых местах? Хотя германцам не привыкать. Еще кимвры, тевтоны, амбры, теснимые водой (или жаждой неизведанного) снялись и кинулись в путь, продолжая цунами племен по Европе - и вряд ли отыщется нация, где не присутствует малая капля германской крови. И правы те историки, утверждавшие, что прародителями свирепых викингов тоже были германцы, осевшие на скалистых просторах северных полуночных земель. И тогда становится понятна беспримерная смелость сынов севера, неутомимая страсть к далеким походам, сражениям - и не будет равных бойцов, способных выстоять с незнающим жалости викингом один на один, кроме, пожалуй, такого же безбашенно-лихого в драке русича. Но это потом, лет так через семьсот-девятьсот.

Верда ночью направилась в лес. Как стемнело, она вышла на тропу и, не оглядываясь, уверенно зашагала в черноту деревьев. Лишь раз, обернувшись и заметив крадущуюся за ней фигуру, улыбнулась краешком губ. Вспомнила о цели - губы сложились в упрямую струну. В племени давно привыкли к странностям девушки, тем более ее доброта и отзывчивость прочно заслужили всеобщее уважение. Ну бегает девка в лес, ну и пусть, никому ведь от этого не худо. А что странная... Да кто в лихое время не странный? Что она не такая, как все, Верда узнала рано, в детстве. Как-то вечером на пути встал, оскалившись, матерый волк - шерсть дыбом поднялась на загривке. Зверь зарычал, готовый броситься на маленькую, беззащитную жертву - слюна с клыков протянулась к снегу. Верда застыла, смотря хищнику прямо в глаза; в голове застучало: « Уйди-и-и..» И серый, вдруг заскулив, маханул в кусты как от проклятой. Потом, взрослея, Верда обнаружила, что мысли людей для нее чисты; и как-то раз, смотря на пастуха, шепнула про себя: « Домой» Пастух, исправный и надежный до сей поры, бросил стадо и во сне засеменил в селение через бурелом. Девушка так же легко повернула его назад. Бабка подтвердила ее опасения:
- Ты не такая, у тебя - сила. Но запомни - никто не должен знать, никто. Иначе заклюют. казались волшебными, тянули, тащили к себе. Он прерывисто задышал. Вспомнил обидные слова, презрительную улыбку - ярость с похотью, борясь меж собой, толкнули к ней. Дребомир на ватных ногах подкрался, поднял ткань, вдыхая сводящий с ума запах - под ногой хрустнула ветка. Верда обернулась:
- Стой, - сонно сказала она. - Посмотри мне в глаза, - почти ласково, настойчиво попросила. Дребомир против воли подчинился - взгляд ее пробрался внутрь, щекоча голову. Он попытался отвести глаза - не удалось. Дребомир будто прилип, растворился в змеиных угольках Верды.

Верда шла, думая о своем - фигура кралась следом. Вот и поляна. Она скинула льняную накидку, подошла к дереву, зашептала. Дребомира бросило в жар от обнаженного силуэта. Луна облизывала спелое, созревшее тело Верды - в полумраке ее формы
- Я не просто так позвала тебя за собой. Твоя сестра рассказала все.
- Ты - позвала?
- Да, теперь говори, зачем ты собрался к римлянам?
Дребомир, как бык, отгоняющий слепней, замотал головой, стряхивая оцепенение - глаза змеи жгли, клещами вытягивая правду.
- Я так и думала. Ты не мог силой и отвагой завоевать достойное место в племени и решил всех сдать в обмен на золото и меня. Глупый, трусливый - ни то, ни другое не принесло бы тебе счастья. Ты стал бы изгоем, твое имя прокляли бы все - но я спасу тебя от позора.
- Спасешь? - еле выдавливая слова, заплакал Дребомир.
- Да, дай сюда нож - он больше тебе не нужен.
Рука сама разжала пальцы.
- Теперь, - скомандовал голос, - иди прямо, никуда не сворачивая, прямо-о-о... - Слова гнали вперед. Он рванул напролом, продираясь сквозь ветки. Ноги стали вязнуть. С трудом выдергивая из жижи, проваливаясь все глубже, Дребомир шел на голос: « Иди-и-и..» Дурман спал, звук смолк - Дребомир очнулся по пояс в густой каше болота. Он рванулся - мутная жижа не отпускала, заглатывая глубже. Веером разошлась рябь, когда парень начал метаться, расшатывая вонючее тесто. Грязь подступила к горлу. Дребомир дергался - нет, зловонная липучая каша намертво склеила туловище, засасывая в яму. Над болотом разнесся отчаянный крик.

Пять дней он шел через лес. Шел и вспоминал детство, юность. Первого врага он убил в восемь. И пусть это был раненный кем-то из взрослых кельт, решающий смертельный удар нанес Аларикс. Теперь он понимал - это отец, дабы сын поскорее влился в мир воинов, приказал родичу подставить уже умирающего, неопасного противника под Аларикса, но все равно. После этого пришла уверенность в себе, зависть старших мальчишек. Аларикс видел все как вчера. Рыжий длинноволосый воин, шатаясь, надвинулся горой, закрыв солнце. Он хватает ртом воздух, его синее раскрашенное лицо страшно со вздутыми жилами на лбу. Кельт идет, припадая на ногу, и заносит меч. Брат отца кивает мальчишке, готовый тут же прийти на помощь.

Алариксу немного страшно. Он зажмуривается, бросается наугад под жуткого дядьку и всаживает кинжал в живот. Кельт рухает. Мальчишку колотит, его обступают воины. Сам отец гогочет, хватает на руки, подкидывает вверх. И он понимает - свершилось. Теперь он равный этим бородатым грозным мужчинам, он - один из них. Как было легко тогда, все ясно и понятно. Несколько раз в год набеги на треверов, батавов - Аларикс с нетерпением ждал каждого. И вот старый мир сломан. Отца больше нет, две трети лучших германцев уже никогда не сожмут топор, оставшиеся прячут глаза как обесчещенные прилюдно девы. « Водан, я понял. Клянусь, ты не пожалеешь, что не дал сгинуть в позоре. Теперь - понял » Мысли стали чисты, как синее небо. Аларикс присел спиной к дереву. « Ты, и только ты. За тебя некому. Ты » - шелестела листва. « Я знаю» Он еще не полностью окреп, но... С каждым шагом, с каждым свежим куском кабанины тело копило утраченные силы - наливались былой упругостью потрепанные мышцы. На шестой день он набрел на костер, вокруг которого сидело десятка два бородатых воинов. При его появлении они вскочили, хватаясь за топоры.
- Аларикс! - хмурые лица просветлели. - Говорили, ты погиб.
- Еще не время.
На лица набежала тень:
- Что нам делать? В своем лесу мы как воры, лучшие перебиты.
- Что делать? - задумался предводитель. - Скулить, как собакам, и зим тридцать прятаться от людей, чтоб те не тыкали пальцем: « Вон те, кто опозорил честное имя германцев » И тогда даже рабы будут плевать вам вслед.
Головы опустились. Кто-то скрипнул зубами. Повисла тишина.
- Или...
- Или что? - встрепенулись воины.
- Или ваши сыновья скажут: « Да, это были лучшие бойцы в мире » Они расскажут детям своих детей, как те, улыбаясь смерти, бросались в битву. Кто хочет постыдную старость в постели, зная, что сегодня может шагнуть в вечность?
В отблеске костра грузные фигуры вскочили с горящими глазами, обступили Аларикса. Самый пожилой, с сединой германец обнял его:
- Веди, вождь, и не рассказывай никому, как мы, свесив бошки, позволили страху затмить разум.
- Я пока не вождь, совет не выбрал.
- Выберут, никуда не денутся, - потряс топором седой. - Я помню тебя ребенком, я первый вложил в твою руку меч - дай же старику честь умереть, сражаясь справа от тебя.
Вождь улыбнулся:
- Погоди умирать, старина, у нас много дел. Если бы все убитые тобой могли говорить, они поведали бы, что палица в твоей руке по-прежнему крепка. Слушайте все. Римляне сильны, организованны, прекрасно обучены, они - лучшие солдаты в мире, после нас, конечно. Но... В нашем лесу, поодиночке, они слабы. Мой раб, грек Деметрий, рассказывал о скифской войне.
- Это как?
- Война набегами, без открытого боя, с порчей коней, ночным нападением, отступлением.
- Нам, германцам, отступить? - с вызовом крикнул молодой горячий Тевтобид.
- Да, если так будет надо. Назови это отходом, чтобы заманить в ловушку. В общем, я вам обещаю трудную работенку, еще обещаю кучу римлян.
Аларикс обвел всех испытывающим взглядом. Пожилой, Дар, произнес:
- И то правда, давно пора помахать мечишком.
- А ты, - взгляд вождя уперся в Тевтобида, - запомни: мои приказы не обсуждаются. Ясно?
Тевтобид, не выдержав, кивнул. Дар спросил:
- Но римлян - тьма.
- Уже нет. Консул посчитал, что война закончена, и половину отправил в Рим.
- И сколько осталось?
- Сорок по сто, - не моргнув, соврал Аларикс. Большинство все равно не умеет считать, да и ни к чему это воину. От правды часто болит голова. Дар понял и спрятал в усы улыбку.
- Почему не ушли в племя?
- Как раз собирались, - Дар задумчиво гладит бороду. - Но я так думаю, теперь мы остаемся?
- Ты правильно думаешь, - они оба захохотали, остальные германцы громко подхватили.
- Лугий, ты пошаришь в лесу в трех днях пути - кого встретишь, сюда. Ты, Багорик, караулишь римлян. Всем спать. Пять остается здесь, я с остальными к римлянам.
Лагерь скоро захрапел. Лес склонил ветки, оберегая сон своих неразумных лохматых питомцев.

- Вождь, обоз, - шепнул Багорик. - Подарк римлянам готов.
- Вижу. Скажи всем - главное, чтобы никто не ушел, слышишь - никто.
Меж холмов по дороге показался обоз из пяти возков. Кони тяжело волокли прогнувшиеся телеги. Полтора десятка всадников ехали рысью позади. Пластины доспехов резали глаз на солнце.
- Давай, - махнул Аларикс. Надрывный, тягучий треск - и вековой дуб обрушился на первый возок, раздавив крякнувшего возницу и намертво заклеив проход. Позади еще не успевших ничего понять римлян с таким же треском хлопнула ель. Тут же со склона на их головы пролился каменный дождь, дробя кости. Солдаты спешились, подняли щиты - сверху сыпались камни. Аларикс зауважал, глядя, как молча погибали римляне. « Поэтому римский орел и побеждает...» Когда в живых осталось пять солдат, вождь лениво кивнул вниз - молодым германцам не помешает размяться. Со склона в ущелье покатились, ревя, кривоногие бойцы.
- Куда! - взревел Дар, но было поздно. Юный безусый германец опрометчиво набегал на щиты - копье легионера выскочило между лопаток. Так с наивной улыбкой и пропал, не отведав даже прелестей какой-нибудь озорной германки, так и не пожил. Багорик, отбив выпад копья (в последний момент рука отвела нацеленное в грудь древко), чирканул мечом в землю у ног солдата - тот, обманувшись, роняет щит. С другой, из-за спины скрытой руки взмах - и римлянин с топором в переносице валится навзничь. Тевтобид с разбегу бросил молотом в щит - солдат опрокинулся. Припал к земле, подхватывая молот, с размаха уронил на шлем вставшему противнику, сам пропуская копьем в плечо - Дар, смотревший с пригорка:
- Ничего, умнее будет.
Один из молодых, мощный Косориг, атаковал римлян с двух рук, топором и ножом. Солдат выбросил меч, целя в лицо - германец, полуразвернувшись, роняя нож, поймал руку, впечатал головой в нос и в уже оседающего, поплывшего римлянина вколотил топор - хрипя, с красной пеной, солдат ненавидящим взглядом просил добить. С последним легионером пришлось повозиться. Окруженный с трех сторон, обреченный на смерть, он сам ею плевался. Поворотом корпуса принимая удары, парируя, уходя от них, полоснул потерявшего осторожность Багорика, поймал на край щита Косорига - германец выплюнул зубы.
- У нас мало времени и людей, - недовольно заметил Аларикс. Дар кивнул, кряхтя, швырнул дротик.
- Зачем ты рисковал молодыми, ведь можно было перебить и так?
- А я думал, ты понимаешь. Одно дело - закидать камнями, другое - в бою. Гляди, как раздулась грудь у них. Теперь всем расскажут, как победили непобедимых, приврут, что каждый одолел по десятку. А ты и поддакивай: да, мол, слабоваты-то римляне против наших.
- Хитер, хитер, - одобрил Дар.
- Вождь, там вино, припасы и это...
Темное, как сажа, существо испуганно лопотало. Воины обступили, трогали:
- Вроде баба, только больная или порченная.
- Хилая, вон, руки как веточки — такая работать не сможет. Да и по-нашему не понимает. Что с ней делать, Аларикс?
- Что,что. С горы скинь, отблагодари духов леса за победу. Тьфу, и зачем римлянам всякая дрянь?
Загадочное неведомое существо с протяжным криком полетело вниз, смешно дрыгая ногами - духи леса будут довольны.

Консул Клавдий последнее время часто бывал не в духе. Творилось непонятно что: то обоз пропадет, то табун лошадей неизвестно куда исчезнет. Только-только отправил Клавдий в Рим один из двух легионов с радостной вестью об окончании изнурительной, непосильной войны с германцами; только заслужил он почести, славу и похвалу сената за нужный, своевременно важный в другом месте, на другом конце света свободный легион - началась какая-то чехарда. « Ладно, дела сданы, варвары разбиты, пора в родную провинцию - претор пусть разбирается здесь» Оставшийся на границе гарнизон быстро усмирит жалкие шайки волосатых дебоширов. А дома... Дома Клавдия ждет триумф, красивая молодая жена, сын, податливые, владеющие в совершенстве умением ублажить господина белозубые крепкотелые эфиопки, не знающие усталости в постели. И где там эта нумидийская рабыня, об изысканных ласках которой все бахвалился Гарпал и которую гурману Клавдию обещал прислать с ближайшим обозом? В избу влетел центурион:
- Германцы!
Консул от неожиданности подпрыгнул:
- Какие германцы?
- Там, в лесу.
Консул внимательно присмотрелся:
- Ты пьян, Граний? Ну-ка, подойди.
- Никак нет, командир. Мы с сотней солдат пошли за дровами. Доспехов, конечно, не одели, но все, как ты распорядился, взяли мечи. Они налетели со всех сторон - половину перебили сразу, остальных - потом.
- А ты? - допрашивает консул.
- Я на лошади был неподалеку, когда услышал шум - вижу, варвары добивают раненых.
- Так, - пронзительно взглянул Клавдий. - А теперь - правду.
Центурион замялся - консул в упор смотрел.
- В общем, есть там у меня молоденькая германка. Когда я прискакал, все было кончено, клянусь.
- Кто знает о том, что это были именно германцы? - выпытывает Клавдий.
- Три солдата еще были живы.
- Сколько их? - подгоняет консул.
- Около ста.
- Так, - крепко задумался Клавдий. - Вот что, Граний. Я знаю тебя давно, с твоим отцом я бился плечом к плечу. Да и ты всегда первый шел в атаку. Если сейчас до Рима дойдет весть, что сотня германцев у нас в тылу вырезали нехотя вооруженную манипулу, - Клавдий покачал головой. - Ты знаешь что я, как командир, обязан сделать с дезертиром, который бросил своих солдат?
Граний побледнел, растерянно глядя на консула.
- Что же делать?
- Не знаю, - консул быстро соображал. Откуда взялись, будь они неладны, германцы? Неужели недобиты? Да нет, скорее всего, в панике солдаты ошиблись. Нарвались на кочующих в поисках наживы разбойников, утратили бдительность. Но одно имя германцев способно все изменить. Нет, не здесь - там. Как некстати именно сейчас. Морщины съежились на лбу консула. Его триумф, слава таяли, как дым, затягивая возвращение. Сенат будет в бешенстве. И все потоки славы мигом обернутся потоками грязи, направленной на его, Клавдия, голову. Все горлопаны Рима, толстозадые сенаторы и прочая гражданская шелуха, ни разу не побывавшая в бою, будет тыкать пальцем и вопить о чести, достоинстве, долге. Консулу даже худо стало. Так... Претор прибыл сегодня, назавтра Клавдий покинет, провались она в тартарары, эту забытую богами границу империи. А если у претора и возникнут трудности, то это даже на руку Клавдию. « Да, при консуле-то был порядок, а стоило появиться этому » Клавдий, забыв о центурионе, хохотнул и потер руки.
- Ах, да, - бледный, потерянный Граний мысленно попрощался с карьерой и приготовился к трибуналу. Теплилась призрачная, крохотная надежда, что суд учтет былые его заслуги и заменит бесславную казнь на... Это как боги решат, один из них стоит напротив.
- Где те трое, что видели германцев?
- Все умерли, - опустил голову от стыда.
- Ну, ну, ну, - консул обнял, как сына. - Значит, так, но только в память о твоем отце. - Он вытащил меч центуриона:
- Терпи, солдат, в гладиаторской школе похуже будет, - и полоснул по шее и ребрам Грания - кровь моментально хлынула ручьем.
- И запомни - вы, славные сыны Рима, отчаянно бились с двумя сотнями... нет, тремя сотнями кельтов. К ним подоспела подмога, они забрали своих покойников. Ты, дождавшись ухода, вылез из-под кучи тел. Ты понял - кельты, кельты пришли грабить германские... тьфу, что я говорю. Теперь уже римские земли. К-е-л-ь-т-ы... И по возвращении в Рим я упомяну о твоем мужестве в сенате.
Растроганный Граний бросился на колени, целуя руку.
- Встань. И запомни - в память о погибших никогда, слышишь, никогда не бросай своих, - до боли сдавил его голову консул. - Иди, а то и вправду умрешь от потери крови.
Граний выскочил, Клавдий прищурился. Какая-то тревожная муха сомнений закопошилась в мозгу, какое-то недоброе предчувствие. Ты просто устал, консул, лесные грязные бродяги уже давно унесли ноги. А если нет, им же хуже. Случись попасть вам в лапы Грания - кожу снимет с живых, лично спросит щипцами с каждого - уж в этом консул уверен.

Весть о набеге кельтов мигом облетела лагерь. Были посланы пять манипул вдогонку - те как в воду канули, забрав оружие погибших римлян. Своих с почестями проводили в последний путь - Клавдий в присутствии претора произнес пламенную речь, завещал тому отомстить (претор кивнул) и под одобрительный рокот солдат покинул лагерь. Караулы удвоили, местность прочесывали конские дозоры. Рим пышно праздновал победу над германцами.

Глава третья. Возмездие.

Аларикс объезжал окрестности, встречаясь со старейшинами. С каждым из них он подолгу спорил, топая ногами, срываясь, бывало, на крик, подмасливая, хитря, угрожая.
- Племени нужен вождь, - твердо чеканил Дар.
- И что будет делать вождь - заберет последних воинов, оставив в селениях женщин и стариков? А если уже узнавшие о нашем поражении галлы решат пограбить обескровленных соседей? Да, раньше одно наше имя заставляло трепетать самых сильных, и недалеко ушло бы племя, осмелившееся напасть на германские земли, но сейчас? - старейшина боролся с отчаянием.
- Не нападут - здесь римляне, - убеждал Аларикс.
- Но ты поссоришься с ними! Заберешь молодых, сильных, которыми и так удобрена земля в этом году, которые и так на вес золота. И ты сам знаешь - римлян море; в случае проигрыша, когда оставшихся ты угробишь в тяжелейшей битве - а по-другому не будет - римляне покарают последних. В случае выигрыша цена победы все равно будет непомерно высока. У нас нет сил драться с орлом. Племя не выживет без воинов.
Аларикс встал:
- Веришь, что я разобью римлян? Посмотри вокруг. Мы не хозяева нашей земли. Мой отец говорил: « Лучше умереть волком, чем жить собакой » Неужели тебе, германцу, не стыдно смотреть людям в глаза, зная, что ты предал павших?
Старейшина отводил глаза:
- Твоя правда, Аларикс. Но я думаю о своих людях - что будет с ними? В какую кашу ты нас кинешь? - сомневался глава. Гордый нрав воина боролся с осторожностью старосты.
- Понял. И чтобы тебе и всем доказать, что не безрассудному мальчишке вы доверяетесь, я клянусь дорожить каждым воином. Я не хуже тебя знаю германского мяса - сам стучался к Водану.
- Ну, и как?
- Не пустили - сказали, рановато. - Они скупо посмеялись.
- Верь, - Аларикс железными пальцами впился в плечо, - я не безумец, чтобы снова вепрем кидаться на римские копья.
- Ты что-то знаешь, или кто-то подсказал, - грозил пальцем опытный, много видевший глава.
- Знает, знает, - подмигивал Дар. - Если я, старик, иногда прошу у него ума в долг.

Весть о победах Аларикса над закованными в железо римлянами расползалась по землям, из уст в уста, приумноженная, обросшая домыслами, «…а Аларикс с сотней разбил десять», моментально пробуждала ото сна поникших германцев. По всем селениям затаившие на империю обиду варвары точили мечи, мастерили щиты; а когда он сам во главе своей немногочисленной дружины появился в начищенных до блеска римских доспехах, все, даже любопытные, вездесущие дети, высыпали на улицу. Аларикс ехал на вороном коне; большой меч свисал сбоку, топор у пояса, римский надежный щит. Из ниоткуда появилась Верда, пошла рядом, любуясь Алариксом. Он свесился с коня:
- Красивая, может еще раз, ну, чтобы наверняка.
Она, счастливая, залившись краской, загадочно-жарко зашептала:
- После совета племен буду ждать, - и нырнула в толпу. Германец улыбнулся, вспомнив шалости в шалаше. Дар подъехал справа:
- Все готово, пошли.
Самые знатные, мудрые и влиятельные члены племен съехались на совет. Обычно каждое племя само решало свои дела, но сейчас - особый случай. Надоело свободолюбивым германцам прятаться; и где - у себя, на своей земле. На поляне образовали живой круг - Аларикс пробежался по лицам. Многих он убедил, но еще больше выжидало. Ревность одного племени к другому, набирающему силы; старые размолвки, наконец, римляне - некоторые надеялись отсидеться за спинами соседей. Да, у половины горели глаза, а вот другая сверлила из-под насупленных бровей - и неверие, подозрительность сквозило во взглядах. Дар подтолкнул Аларикса в центр:
- Давай!
- Уважаемые, не буду ходить вокруг да около, скажу лишь - пора.
- Да, Аларикс, - привстал самый старый вождь, - сегодня не время для слов - говори дело. В нашу берлогу залезли и не хотят уступать.
- Скажу дело. Я, и только я знаю, как отбросить римлян; поэтому, не мешкая, решайте. - Аларикс скрестил на груди руки.
- Я так понимаю, ты спрашиваешь, быть ли тебе главным в походе на римлян?
- Да.
- А что взамен? - допытывается вождь.
- Что тебе надо взамен, старый кувшин? - выступил Дар. - Только за ним пойдут воины. Ты просил без слов, но я скажу. Взамен - честное имя германцев, взамен - слава и честь, взамен - римский меч тебе в живот. Не гневи Водана - тебе, старику, торговаться сейчас.
Все загалдели: - Молод, горяч, нет, только он, подальше в леса.
- Тихо! - нарушая многолетние традиции, взревел Аларикс. - Если прямо сейчас вы не примите решения, то я приму его за вас. Я пройду по селениям, заберу силой бойцов, перебью без жалости тех, кто возит припасы в римский лагерь и сожгу все на своем пути.
- Ты угрожаешь? Мы тоже можем драться, - недобрый огонек засветился в глазах.
- И тогда мы перебьем друг друга, и эта кровь будет на вас, - тихим, страшным голосом пояснил Аларикс. - Готов ли к этому ты, а быть может, ты, - он развернулся. - Я же клянусь, - он сунул руку в костер, - что завтра так и сделаю.
- Погоди, Аларикс, не все еще готовы, - самый старый вождь снова встал. Он вытащил из пламени его руку:
- Тебе она сгодится, и очень скоро. Пусть часть подумает; но никто, - замычал он, обводя всех бычьим взглядом, - никто не посмеет тебе мешать. Что же насчет меня… - Он хитро сощурил глаза, оценивая Аларикса, и взорвался:
- Да, провалиться мне тут, да!
- Да!
- Да!
- Да! - понеслось по кругу.
- А взамен - полное подчинение, - добавил Аларикс. Резать так до конца. - Только так мы выиграем.
- Мои воины слушаются только меня, - приподнялся длинноволосый гигант, поигрывая бугристыми плечами.
- У тебя больше нет воинов, - Аларикс выхватил нож и прыгнул. Гигант выбросил руки навстречу, Аларикс пригнулся.
Руки великана поймали воздух, Аларикс снизу вверх пырнул, потом еще, всаживая нож по рукоять в грудь. Хрипя, тот выкашлял струю темно-бордовой лужи, гулко втыкаясь в землю.
- Я сказал - полное подчинение. Сегодня же, как вернетесь, пришлите всех, всех до единого воинов сюда, снарядив едой.

Вечером, уже вождем, Аларикс ввалился к Верде в избушку:
- Ну, какую награду ты хочешь сейчас?
- Ту же. - Она с разбегу прыгнула на него, обняла, повисла:
- Я так боялась, что ты не вернешься. Пошли, я тебя обмою - пахнешь, как лошадь.
После она жарко дышала под грузным вождем, проверяя того на выносливость.
С утра они все никак не могли проснуться. Заспанная Верда была особенно красива.
- Я знала, что выберут тебя.
Аларикс усмехнулся:
- Духи сказали?
- Да. Ты надолго? - придвинулась к нему.
- Завтра уходим.
- Завтра, - погрустнела Верда. Потом улыбнулась - озорные искры в голубых глазах:
- У нас целая ночь впереди и попробуй меня одолеть.
Она щебетала, готовя завтрак - вождь вернулся домой. Он слушал светловолосую жрицу - и ком теплоты подкатывал к горлу. Давно так спокойно не было на душе. Под ночь Верда опять лукаво стреляла взглядом - он схватил ее, потащил на кровать. Она немного, чуть-чуть, распаляя его, посопротивлялась, когда сильные руки стащили одежду. Резко толкнула, взобралась, оседлав, сверху. Девчонка заскользила по нему, обжигая кожу губами. Прерывисто дыша, прижалась острыми грудями - Аларикс смял ее сочно-выпуклые ягодицы, плюща в ладонях. Пылающее личико Верды, туманно-пьяный взгляд - вождь перевернул, как пушинку, навалился. Осторожно развел в стороны ноги и толчком, ворвавшись внутрь, стал раскачивать кровать. Верда обхватила ногами спину - с ее губ сорвался стон. Аларикс с размаха, нависнув над ней, вогнал себя как меч - мокрая, разбухшая пещера раздалась и вобрала без остатка орудие воина, юркнувшее в скользкий грот. Аларикс обмяк — Верду била дрожь. Как клещами, сжимая шею, она долго не выпускала его из себя, жадно отнимая и впитывая силы и соки.
- Ты совсем отбилась от рук, - жаловался вождь. Верда, довольная, прятала лицо.

Римский гарнизон мирно спал. Опершись о древки копий, зевали часовые. Из темного леса появились тени. Несколько фигур, пряча в горшках тлеющие угли, с разных сторон лагеря незаметно подкрались под бревенчатый частокол. Следом выросли из-под земли тени с вязанками хвороста, позади них ползли воины. Огонь лизнул бревна разом со всех сторон гарнизона. Часовые заметили, глянули вниз - оттуда, невидимые в дыму, ударили топорами и дротиками. Половина дозорных со стуком и стонами попадали вниз; остальные, задетые, корчились внутри стен. Новые вязанки хвороста приползали под бревна, ветер размазывал огонь по стене, гоня выше. Крики часовых услышали в крепости. Топот сапог по лестницам, лица в шлемах готовы к бою.
- Воды, быстрее! - Тени отползли от лагеря и пропали. Претора разбудили:
- Атака! Варвары под стенами!
Он спросонья долго соображал, мутным взором смотря на офицера. Ксандр нагнулся и по слогам загудел в ухо:
- Нас атакуют!
Претор, проклиная все, натягивал доспехи. И так уже три дня снились какие-то немыслимые, панические кошмары. И так со вчерашнего обеда жутко, нестерпимо раскалывалась голова. И вдобавок ко всему, как ни старалась вспотевшая куртизанка Лаверия ночью, так и не смогла расшевелить безжизненную, поникшую от чревоугодий и возлияний плоть претора - а как поговаривали в Риме, Лаверия могла разбудить и мертвеца. Претор вспомнил, как она попрощалась, почтительно склонив голову, направилась к выходу - и в зеркале мелькнула ее насмешливо-брезгливая улыбка. Взобравшись на стены, страдая от одышки, претор вгляделся в ночь - ни звука, только дым ел глаза.
- Отступили, - загудел Ксандр. - Сегодня больше не сунутся.
- Клянусь Меркурием, консул не зря торопился в Рим. Завтра, слышишь, прочеши все окрестности. Да потушите вы, наконец, стену.
- Что они хотели? - решал загадку Ксандр. - Ладно, разберемся утром.

Аларикс из леса наблюдал.
- А если не выйдут?
- А ты бы не вышел? Медведь в ярости, когда его кусает собачонка...
- Ну-ну, - Дар с недоверием смотрел на ворота крепости. Глянул на гордый, хищный облик вождя. Вообще, если он сказал, что выйдут, то очень может быть.
- Выйдут, - читая мысли, Аларикс улыбнулся Дару. И было что-то в этой улыбке-оскале такое, от чего седой германец поежился. – Выйдут, пусть наши заканчивают ров.

Утра ждать не пришлось. Спустя пару часов, когда встревоженный гарнизон успокоился и провалился в вязкую негу сна, вновь под стены полезли варвары. Вновь в часовых полетели дротики, не причиняя урона. Вновь с трудом просыпался разомлевший от бессонной ночи лагерь, и снова с титаническим усилием поднимали вконец очумелого претора.
- Ну что там еще? - ревел наместник. - Разрази меня гром, если это опять варвары, они дорого заплатят.
Он спросонья тыкался во все углы, устало взбираясь наверх. Ксандр громыхал следом. Вдалеке, у самой кромки леса, в предрассветных сумерках стояло войско. Виднелся неправильный квадрат римских щитов.
- Римляне? - не веря глазам, претор обернулся к Ксандру.
- Нет, конечно, скорее всего кельты в захваченных трофеях. Сотен пять-семь.
- А-а-а, кельты, - злорадно прищурился претор. - Сомни этот сброд конницей и пригони сюда, хотя бы сотню живыми - я должен в цепях провести их по Риму.
- Претор, - твердо ответил Ксандр. - Тут дело нечисто. Кельты, конечно, сумасшедшие, но они не идиоты, чтобы так подставляться. Я бы вывел тихонько две когорты через северные ворота, впереди – разведчиков, и через час мы возьмем их в клещи.
Претор, брызгая слюной, заорал:
- Это приказ! Какие-то разукрашенные грязные обезьяны режут наших солдат, плюют Риму в лицо и, обнаглевшие, являются прямиком ко мне в руки? И я, наместник империи, буду играть с ними в войну? - налитые кровью глаза буравят Ксандра. - И запомни - сотня нужна живой, - сквозь зубы бросил претор.

Конники бряцали оружием. Их командир, щуплый бесстрашный Плиний, презрительно смерил взглядом блестевшие вдалеке щиты. Всадники вспомнили невинно пропавших товарищей и с каменными лицами прыгали на коней. Еще немного - и те, кто стоит там, хвастаясь трофеями, будут смяты, раздавлены, развеяны пылью - и этого мало за дерзость. А оставшаяся в живых сотня - приказ претора - позавидует мертвым, позже они сами будут молить о милосердной смерти, но нет. Сначала с ними позабавятся солдаты, а после... До Рима их будут беречь, заботиться, чтобы в дальней дороге не дай бог кто не захворал или умер в клетках. А там... Рим умеет ласково, понемногу, карать наглецов на потеху толпы. Будет тебе сотня, претор, подожди чуть-чуть.

Ворота лагеря распахнулись, и оттуда тягуче полилась закованная в железо конница. Она построилась, с копьями наперевес, и, шипастая, двинулась, набирая разгон. Аларикс ждал. С самого вечера, как стемнело, приказал копать он глубокий ров у края поля. Перед этим рвом на две сотни шагов одовременно ползали воины, втыкая заостренные колья. И ров накрыт сверху тонким слоем кустарника. Как знать, не заболи голова претора - и не было бы нелепой атаки конницею на потайную канаву. Но и с северных ворот ждал подарок римлянам - сегодня он не пригодился. Сотня шагов осталась - слышен грохот копыт, земля гулко ходит под громоздкой кавалерией. Пятьдесят - щиты подались назад, вытягиваясь в шеренгу. « Что-то не так...» - пронеслось в голове командира, его конь споткнулся. Римлянин с ходу врезался в землю, ломая позвонки. Рядом, слева и справа, сыпались кони; доспехи, сминаясь, пороли плоть. Оставшаяся невредимой половина всадников с разбега, который не остановил бы и сам сенат, влетела в скрытый ров, корежа ноги, спины, головы. Конский крик боли прорезал воздух. Щиты ринулись в канаву, добивая раненых.

Претор со стены наблюдал за поступью кавалерии, самодовольно улыбаясь, и так и остался стоять с отвисшей челюстью.
- Ксандр, провалиться мне в Эреб, что происходит? - ошалелые глаза с мольбой смотрели на офицера.
Боль за нелепую гибель солдат плясала во взгляде Ксандра:
- Нету у нас больше конницы; не-е-ету, - надрывно застонал вояка. Претор еще долго стоял наверху, посылая проклятия безмолвному лесу. Часовые, видевшие близко его лицо, отшатывались. Он в эту ночь постарел лет на двадцать. Черты обострились, седина пеплом посыпала волосы. Походкой старика, шаркая, спустился со стен. Полночи он пил неразбавленное вино, под утро его сморило. В кошмаре увидел претор падающую, ныряющую в преисподнюю конницу и грозное лицо консула: « Что ты доложишь в сенат? Полководец называется. Ухлопать несколько сотен отборной кавалерии. Да за это на галеры, гребцом» Ему под вечер стало плохо - командование принял самый опытный из офицеров, Ксандр.

В римском лагере запахло унынием. Оно пропитало воздух, тараканом забираясь во все углы. Солдаты стояли хмурые -0 дисциплина зашаталась. Да еще претор, ходивший по краю рассудка, ночными протяжными воплями не добавлял духа. Ксандр не спал уже третьи сутки, бегая по гарнизону. Вошел Граний:
- Командир, у меня дурные вести.
- А что, - кисло улыбнулся Ксандр, - последнее время бывают хорошие? Выкладывай.
- Германцы перестали подвозить провиант.
Ксандр застыл: - А вот это похлеще поражения будет. Видимо, до них дошли слухи о наших неудачах. Сдается мне, это были не кельты - тех мы давно приручили. Да и драться-то по-настоящему они не способны. Ну поплюют, покривляются издалека. При одном нашем появлении всегда удирают. Граний, - в глазах Ксандра был лед, - необходимо с особой жестокостью провести карательную экспедицию, чтобы и после нашего ухода варвары нами пугали детей. Наведайся в лагеря германцев, сожги несколько селений и попробуй схватить в плен охотников - те хорошо знают местность. И аккуратней в этом лесу.
Граний ушел, Ксандр поднялся на стены. Последнее время ему казалось, что враждебный лес наблюдает за ним, выжидая его, Ксандра, ошибку, и тогда, торжествуя, наступит, задушит в еловых объятиях. Ксандр напряг красные от недосыпа глаза, всматриваясь в зелень - и поймал ненавидящий далекий взгляд. Или почудилось?
- Ну-ну, - бросил офицер. Он тряхнул головой, сбрасывая хандру, и пошел искать Лаверию. Где эта кудрявая, темноволосая фурия с вздернутым маленьким носиком, пухло-вишневыми губами, самой природой созданными для сладострастия. А шальной бедовый взгляд бездонных, словно колодцы, глаз. Наверно, не один и не два, а гораздо больше молодых неискушенных юношей потерялись, раз заглянув в эти колодца. А ее фигурка! Часто солдат, застряв взглядом на ее выпученных гордо вперед шлемах-грудях, забывал, куда шел. Еще хуже было, когда хрупкая спина Лаверии, проплывая мимо, размахивала танцующими шарами-половинками зада на точеных ногах. Сам консул - все знают - не устоял против чар куртизанки, быстро, впрочем, насытившись. Неудивительно, учитывая ее характер. Насколько природа щедро наделила ее тело, ровно настолько же обделила умом и кротостью. Раз связавшись с Лаверией, человек до конца жизни мог вздрагивать при упоминании одного имени. И вообще, она дурно действует на солдат. У себя в комнате Ксандр кинул ее на кровать, небрежно сорвал одежду. Пламя свечи танцевало на бело-розовой коже куртизанки, прыгая со стройных бедер на плоско-упругий живот. Лаверия, вызывающе распластавшись перед Ксандром, кидалась бедрами ему навстречу. Потом, отдохнув, окинула своими пропащими, черными глазами, изощренно лаская, опять растормошила усталого офицера. Интересно, откуда Лаверия знает все эти штучки? Ксандр приподнялся, нагнул спину - она упала на локти, оттопырив бесстыдно распахнутые половинки зада. Офицер яростно толкал животом ее ягодицы, вымещая на хрупком теле куртизанки всю накопленную злость. Лаверия качалась туда-сюда, как дятел, долбила головой спинку кровати в такт сопящему сзади офицеру. (Ну и здоров же бык, разбудоражила его себе на ... Все проклятый, чумной темперамент - когда-нибудь он погубит). Она, закатив глаза, заорала - Ксандр будто рвал изнутри. И многоопытная, бывалая продавщица короткого счастья даже на несколько мгновений потеряла сознание. Пламя свечи догорало, Ксандр почти заснул.
- Мне тут скучно, - заныла Лаверия. Только не это.
- Мне тоже. - Ксандр отвернулся.
- Я хочу в Рим, слышишь? - Она потрясла его плечо.
- Ну почему именно сейчас надо об этом говорить?
- Да, а когда? Завтра тебе будет не до меня, - надулась женщина.

- Я устал, сказано – завтра, - лениво послышалось в ответ.
- Хочу в Рим! – она взвизгнула ему в ухо. Раздражение закипело в Ксандре. Он внимательно посмотрел на нее, как будто впервые увидел. Привлекательное еще тело, но как подумаешь, сколько народу перебывало на этом удобном, доступном месте - становится тошно. Лицо, пока еще свежее, над которым уже начало свою разрушительную работу беспощадное время - с внезапным злорадством отметил Ксандр. Лаверия вдруг показалась бесконечно чужой и гадкой, и даже за эти изысканные, только ей известные ласки терпеть скандалы и глупость не было сил. Струна лопнула.
- Так убирайся вон! - рявкнул Ксандр. - Нечего шататься по лагерю и своими соплями нагонять на солдат тоску.
- Вот как! Тварь, подлая, низкая тварь. Я ведь по-настоящему верила, что нравлюсь тебе.
- Я же не спрашиваю, нравлюсь я или мои деньги? Да, у нас неплохо выходит в кровати; но если меня убьют, ты в тот же вечер прыгнешь в другую постель.
- Варвар, животное, - Лаверия оскалилась, и ее ставшее хищным лицо превратилось в уродливую перекошенную маску. Словно медуза Горгона провела с ним вечер - опять ком тошноты у офицера.
- Грязный плебей! Презренный, ты горько пожалеешь, что так поступил со мной, - Лаверия шипела, пытаясь кусить. Ксандр подумал, что она сошла с ума. Он легко вскочил, звонко отвесил пощечину и заорал:
- Завтра обоз увозит претора, и если ты не отправишься с ним, я скину тебя со стены или отдам на потеху пьяной солдатне. Вон! - он вышвырнул ее из комнаты. На лестнице слышался визг куртизанки - она желала провалиться Ксандру, претору и миру в целом. Мог бы ты видеть будущее, Ксандр, в эту же ночь утопил бы Лаверию в ближайшей луже.

Аларикс собрал воинов.
- Ребята, мы больно кусили орла - и он будет мстить. Сейчас расставьте людей - пусть валят деревья. Мне нужно, чтоб только с одной стороны, - рука вождя указала на еле заметный южный просвет между болотом, - только там осталась тропа шириною в три-четыре солдата. Ты, Багорик, займешься широкой плетеной обувкой - в чем охотятся на трясине, нужно пар пятьсот. Возьми всех женщин и детей. Ты, Дар, наймешь сотню лучников.
- Где я тебе достану лучников? - заворчал ветеран.
- Где хочешь, чтобы через неделю были, - отрезал Аларикс. - У моего отца осталось золото, сегодня пора потратиться. Поторопись, скоро через римлян будет не пройти.
- Откуда ты все знаешь? - недовольный Дар пошел собираться в дальнюю дорогу. Совсем нынешняя молодежь не ценит старших. Как будто ему, Дару, двадцать, а не пятый десяток. Не волнуйся, старина, видать, никому другому и не может поручить. Кто лучше наймет заклинателей стрел, кроме тебя, старой лисы? В торговле ты облапошишь лживого грека, в воинах разглядишь бывалых.
- А теперь самое сложное, - окатил пронзительным взглядом оставшихся. - Мне нужен тот, кто сдаст тропу римлянам.
Под его взором бойцы уронили глаза. Нет, прикажи вождь броситься в одиночку на десяток легионеров – пожалуйста, но самому отправиться в плен. Римляне не дураки и раскаленной дыбой поищут правды. И никакой мало-мальской надежды погибнуть по-мужски, снося головы и завывая с мечом в руке. Лишь застенок, где ты по колено в своей крови и моче, одичавший от боли, и даже твой прах не сожгут сыновья.
- Мне нужен один, - Аларикс шептал, и этот неслышный шепот звоном бил в ушах. Молчание давило, казалось вечностью.
- Немного римского золотишка мне не повредит - мои закрома пусты, - громом ударил в тишине голос Левбора, силача с бороздой поперек лица. Гора сползла с плеч - с восхищением и благодарностью все улыбались смельчаку.
- Я был у римлян наемником, если кто и должен пойти...
- Молчи, брат. - Аларикс его обнял. - Забудь наши старые обиды. Водан свидетель - твое имя запомнят все.
- Только одно. У меня сын.
- Он станет моим, - Аларикс уперся лбом в лоб Левбора:
- Постарайся, чтоб тебе поверили. Они должны быть здесь дней через десять. И еще. Услышишь крик совы - не попади под стрелы, ты мне нужен живым.
Левбор усмехнулся:
- Я достаточно пожил. Твой отец говорил, что когда смерть придет, посмотри ей в глаза.
- Твоя страшная рожа испугает любую смерть, - германцы загоготали, громче всех надрывался Левбор.
К Алариксу ввели вождей соседних племен. С каждым он обнялся, каждому с уважением заглянул, хлопая по плечам.
- Прости, сильнейший, что выжидали, - смущенно начал самый могущественный, все поддержали.
- Что было, то было. Вот сейчас выжидать позорно.
- Ты хочешь воинов? - Они и так знали, спросили из уважения.
- Да, всех. Римляне застряли, и помощи не придет. - Аларикс улыбнулся.
- Откуда знаешь? - оживились вожди.
- Сицилия восстала, два легиона ушли усмирять Фракию. Мои ребята захватили обоз и, слава небу, не всех успели зарезать.
Вожди кивнули - трудно остановить разошедшихся ребят.
- Так вот, в этом обозе попалась одна римлянка. Она на обещание своей бестолковой жизни, ну и чтобы ребята не сдирали с нее тряпки.... - новый кивок вождей ( молодцы, хлебом не корми, обожают сдирать с баб тряпки). - Так вот, она близка с римскими командирами. Риму - не до нас. Да и вам не надоело сидеть без дела?

Аларикс наступил на больную мозоль. Вожди приуныли, вспомнив, как без правого занятия болтаются по селениям воины, которым некуда выплеснуть закипающую удаль. Того и гляди, друг с другом схватятся. Да и стада обхудились на вытоптанных, жиденьких пастбищах, и удалым бойцам нечем похвастать перед светловолосыми германками.
- Ты прав, Аларикс, прав. Но... Разобьем римлян - что тогда? - вожди, истинные германцы, алчно насупились. Бой боем, но и новая добыча должна, просто обязана где-нибудь да взяться. Ведь что за поход без добычи - бесхитростный мозг германцев не мог поверить в такое. Аларикс пояснил:
- Тогда? Тогда мы полноводной рекой хлынем на римские провинции, мы сметем слабые племена и разольемся по тучным, сочным пастбищам, - голос Аларикса звенел,увлекая вождей в неведомые, богатые края, где изнеженные, раскисшие от лени трусливые народишки не по праву занимают плодородные, обильные земли. - Мы подчиним, - Аларикс встал - вскочили и вожди, - нашей германской воле всех. Мы отнимем земли, стада, бойцов, женщин и пойдем дальше, богатея и обрастая силой. - Он закончил, вожди наслаждались картиной будущих завоеваний. Самый влиятельный и грузный произнес:
- Веди, и даже если ты нас обманул, я хочу обмануться вместе с тобой. Сегодня впервые за пятнадцать лет у меня бьется сердце, как у юнца. Мы пойдем за твоей мечтой, даже если она и сон, придуманный тобой.
- Вождь, - попросил самый юный, Труборг, - я много слышал о римлянках. Продай.
- Забирай, - царским жестом отдал Аларикс. - Я жалею, что она не утонула в болоте - орет, как сотня кельтов. Но помни - я обещал жизнь.
Вождей вывели и пошли проводить. Следом тащили большой мешок. Мешок брыкался и орал на чужом языке, распугивая лес. Эх, Лаверия, несчастная бедолага, погналась ты за наживой, надеясь вернуться в Рим богатой солидной матроной, бросив опостылевшее ремесло. А вышло-то как. Все честно заработанное усердием и притворством в неудобных солдатских койках отняли наглые бородачи, и волокут волосатые, дурно пахнущие руки тебя неизвестно куда. Ну да не отчаивайся, будь послушной и попробуй растопить дикое сердце нового хозяина - может, и увидишь когда-нибудь Рим. Только постарайся не очень состариться и не попасть под тяжелую руку какой-нибудь ревнивой германки.

К Ксандру постучали - на пороге стоял Граний.
- Ну?
- Командир, лагеря германцев пусты. Мы обшарили все в трех днях пути - никого. И еще. Напали на обоз, претор отбился, а вот Лаверии не повезло - ее поймали германцы.
Ксандр расхохотался:
- Клянусь Марсом, это германцам не повезло. Через пару дней они вернут эту горлопанку с выкупом в придачу. Это все?
- Нет, мы схватили одного варвара, вроде охотник. - Граний безупречен, вот на кого можно положиться, как на самого себя.
Ксандр оживился:
- Ага, веди-ка сюда.
Вволокли избитого, в кровоподтеках, Левбора.
- Что было с собой?
- Пол туши кабана, нож, дротик.
- Сопротивлялся? - Ксандр изучал варвара.
- Еще как. Двух солдат покалечил, пока не отделали как следует, - докладывал Граний.
- Вижу. Позвать переводчика.
- Не надо, - подал голос Левбор.
Ксандр подошел вплотную:
- Откуда знаешь язык?
- Я сражался наемником, тогда наши народы не воевали.
- Где? - с ненавистью смотрел Ксандр.
- В Галлии, второй легион...
- Где ваши? - к делу приступил Ксандр.
- Не знаю, - с насмешкой глядя в лицо, спокойно ответил варвар. Он или полный дурак, или не знает римлян.
- Пытать, пока не скажет, - Ксандр обернулся к Гранию. - Поверь, ты скажешь все.
Германец сочно сплюнул под ноги офицеру. Граний с корпусом ударил кулаком в живот - хрюкнув, варвар согнулся. Его потащили.

Прошла вечность, прежде чем вспотевшие солдаты снова ввели Левбора. Да, варвар крепок. Другой бы давно уже вспомнил, сколько деревьев в лесу.
- Пришлось повозиться. Сколько ни мучили, он все смеялся; и лишь когда его поджарил Марк.
- О да, у Марка и статуя сознается в поджоге Рима.
Ксандр торжествующе подмигнул:
- Я слышал, ты стал покладистей.
- Ты бы тоже стал покладистей, - прохрипел германец. Он рухнул на пол, отключившись.
- Привести в чувство, - бросил Ксандр.
- Ну? Я теряю терпение, варвар.
- И что? - глухо промычал Левбор.
- Мне снова позвать Марка? - нетерпеливо застучали по столу руки офицера.
- И что? Марк зажарит меня, как свинью; и кто отведет тебя к нашим? - германец зашелся в кашле, выкидывая густые кровавые хлопья.
- Варвар, я дарю тебе жизнь.
- Нет, такую жизнь мне не надо. Сдав своих, я хуже покойника. Нет, римлянин, - покачал головой великан. - Ты дашь мне золото.
Ксандр не сводил взгляда с лица, пытаясь уловить обман.
- С золотом я смогу уехать - мне давно надоели болота, - замечтал дикарь. Нет, этот простодушный дурак не умеет скрывать эмоций. Вот она, Ксандр, удача, которой не было так давно.
- И куда же ты поедешь?
- А хотя бы и к вам, - с вызовом ответил германец. - Я слышал, у вас не хватает воинов.
- Да, слишком много осталось лежать в ваших треклятых краях. Ты получишь золото - после.
- Не-е-е-т, - засмеялся варвар, - ты дашь его мне сейчас.
- Ты что, мне не веришь? - Ксандр потемнел.
- Я не верю словам, - веско буркнул германец. В глазах - стена отчуждения. Глупый и жадный - то, что надо. Ксандру стало ясно - без золота, мучай не мучай, варвар и шагу не ступит. Отпали и сомнения в его честности.
- Ладно, - устало пообещал офицер. - Не знаю, чего ты упорствуешь.
- А я знаю. Вдруг тебя укокошат мои сородичи - и с кого требовать награду?
Ксандр одобрил - варвар прав.
- Дайте ему золото - Рим не обеднеет. Завтра выступаешь, Граний.
Германец сиял. Почти не скрывая презрения, глядя на него, Ксандр ощутил, как что-то мерзкое шевельнулось в душе. Прав ты тысячу раз, консул, убегая от грязи этого мира. Может, и зря ты, Ксандр, не уехал с Клавдием в усадьбу на берегу Испании?
Претор, Лаверия, варвар - он вдруг понял, что уже давно и, наверное, взаимно ненавидит людей. Почему бесконечная война не сделала тебя черствым, зачем иногда мрачные, безысходные мысли цепким червем роятся в голове? Не думай ни о чем, Ксандр, ты отличный солдат. Да и живут дураки намного дольше. Ведь недаром консул, завещая тогда тебе жизни римских парней, с жалостью и сочувствием смотрел в твои глаза. Он-то, как никто, знает цену сомнений и ответственности.

Глава четвертая. Варварам готовят ответный удар.

Рим в лице Грания шел мстить. Впереди, с цепями на руках, маячила необъятная спина Левбора. Варвар беззаботно топал сквозь заросли - за ним головой змеи полз авангард римлян. Три когорты - почти две тысячи - отправились воздать по заслугам.
- Вырезать всех, пленных не брать, - был приказ. Стальная змея, хлюпая брюхом в болотной жиже, неотвратимо ползла в логово обессиленного, но еще смертельно опасного медведя. Левбор шел, звякая добротным увесистым мешком - улыбка бегала по лицу варвара. Шесть дней уже брели солдаты. Если империи будет надо - и год, и два будут также идти молча под дождем, снегом, в жару несгибаемые римские парни. Некуда деться изменникам-варварам. Лаять на Рим себе дороже.

Ухнул филин, и в лесу раздался треск.
- Кабан, - пояснил Левбор. - Еще немного, командир.
- Нужно сделать привал - солдаты устали, - к Гранию подошли центурионы. - Уже темнеет.
Граний задумался. Солдаты и правда были измотаны - в болоте каждый шаг шел за пять. С другой стороны, если сделать привал, их большой лагерь запросто может обнаружить какой-нибудь охотник, и тогда германцы улетучатся, растворятся в непролазной глуши. Граний колебался.
- Еще немного - и селение.
- Вперед, - решился Граний. Недовольные центурионы, бросив на варвара гневные взгляды, погнали солдат.

Дар успел. Он сделал невозможное - мотанувшись за девять дней туда и обратно, сторговался и привел сотню лучников, да не каких-нибудь, а самых метких - тех, что со ста шагов дырявят белку; тех, кто и ночью видит не хуже, чем днем; тех, кто может сутки сидеть в засаде не шелохнувшись, выжидая дичь. Сначала были вопросы и равнодушные взгляды, но блеск задатка и цена, названная Даром, быстро оживила сонных охотников. Даже упоминание о противниках - римлянах - вызвало лишь снисходительную усмешку. Дар боялся, что страх перед Римом разгонит стрелков. Он, к счастью, ошибся - за эту цену лучники были готовы стрелять и в друг друга. А что до мести Рима - где он, этот Рим? Да и найди их потом, сделавших свое черное дело и рассыпавшихся, как песок, по лесам. К Алариксу влетел дозорный:
- Идут! Впереди - Левбор.
- Лучников - по бокам и на деревья, - Дар неуклюже засеменил. Неразговорчивые пахари тетивы еловыми шишками заняли заранее обустроенные места на ветвистых постах и... Тс-с-с! Ни звука. Только бы хватило стрел, ведь суровый северный вождь обещал за каждого сверх договоренного десятка римлян еще серебра; а в такую толпу, даже в сумерках, нелегко промазать. И пусть римляне укутаны железом, как улитки - стрела найдет щелку свободной плоти. Так что готовь серебро, вождь. И как там еще сказал этот седой строгий хозяин, что привел их сюда? Не задеть шедшего впереди, со шрамом, в цепях. Ну это как получится, захотят боги - повезет германцу. От случайно дрогнувшей руки или порыва ветра заклятия не придумано.
- Вы, - Аларикс приказал Косоригу и Багорику, - ударите с боков; прорвите эту стену щитов. Постарайтесь смять и отрезать от центра. Ты, Тевтобид, валишь деревья в часе пути позади римлян - пару десятков человек тебе хватит, во время боя им будет не до тебя. Клетка захлопнулась, - Аларикс прикрыл глаза. - И помните - не надо умирать на копьях без пользы. Ударили - отошли, они уже наши. Дальше ходу нет, назад уйти мы не дадим. Мы вообще ничего им не дадим - ни есть, ни спать. Сегодня мне не нужна храбрость - только осторожность. Они шли весь день, устали. Мы ударим, возьмем, сколько сможем, и дадим уснуть. Ненадолго. И так пять раз в день, с разных сторон.

Левбор, шедший впереди, приметил еле заметное движение на ветвях деревьев. Услышав плач тетивы, за мгновения до того, как по ним ударили стрелы, он нырнул в спасительные сети кустарника. Слишком медленно, зацепившись за корень - пару солдат швырнули дротики под крик Грания. И тут же поймали стрелы, уткнувшись в холодную, чужую землю.
- Засада! - орал кто-то. С верха, боков, сзади посыпались стрелы. Полсотни передних корчилась на земле - остальные успели поднять щиты. Свист усилился сзади, и снова полста бойцов кубиками выпали из строя. Левбор почти исчез за пригорком, когда в спину кусило острие дротика. Римляне построили черепаху, и свист затих. Тут же откуда-то с боков раздался рев, и из полутемноты, отовсюду выпрыгнули германцы.
- К бою! - ревел Граний. Черепаха успела раздвинуться и высунуть копья, но удар варваров фрамами был страшен. Скользнув по щитам, треснув, разлетевшись, обломки зигзагами отскочили в лица солдат; вторая волна германцев швырнула камни и дротики. Тут же, перерубая змею, жахнуло несколько деревьев. И разом загорелись кучи хвороста, сложенные заранее. Римляне в отблеске огня были как на ладони, германцы же летели из темноты. Света пламени хватило лучникам - они в эту ночь неплохо заработают. Граний охрип:
- Стоять! Развернуться, - но все было без толку. Атакованные с боков, поливаемые сверху, отрезанные от своих. Решил центурион пробиться через завал – нет, в засеке сотня Багорика легко держала тысячу с небольшим римлян. Укрытые упавшими стволами, поддерживаемые невидимыми стрелками, эта сотня в начале боя нехотя вырубила две сотни штурмовавших завал легионеров. Сама же потеряла десятка три. Как дятлы из дупла, разили германцы бесполезную в тесноте тропы когорту. Кобур кусал в кровь губы - как сковырнуть заслон между ним и Гранием, Гранием, которого рвут медведи. Да еще эти подлые лучники, лупящие без промаха, словно мышей, беззащитных, раскрытых в поножовщине солдат.

Германский клин, перерезав змею, потек, разрастаясь вширь, и стал выдавливать римлян в болото. Стоило солдату в доспехах оступиться с тропы-нитки - он вязнул в тесте, становясь легкой мишенью. Германцы же, прыгая, проваливались в грязь, падали на живот и, вырывая мох и корни, выдергивали себя из бездны. Косориг первый вломился в щель щитов. Оборот топора - дыра расползлась, стала расти, и вот еще один варвар следом, второй. Щиты повернулись навстречу - справа и сзади сразу зашуршали дротики. Неуклюжая неповоротливая змея проигрывала волкам, вырывающим у нее с боков куски плоти. Обезумевший от бессилия Кобур кинул две сотни в обход - пятьдесят самых первых и рьяных сожрало прожорливое болото, остальных, возвращающихся как попало, передолбили выросшие из-под земли бойцы Дара. Сливающиеся с лесом во мраке воины в шкурах, с обмазанными грязью лицами, невидимые, легко находили палицами тускло блестевшие панцири - те же не видели демонов ночи. Это уже был не бой - истребление. Порванная змея неуклюже водила хвостом, оторванную голову, воя, добивали германцы. Граний, осипший, с пеной у рта, собрал, наконец, остатки авангарда - черепаха закрылась. Руки, дрожа, кое-как держали щиты - коробка спасла и в этот раз. Свист прекратился, вой тоже. Солдат мотало от тяжести в ногах. Один щит пополз в сторону, второй... Римлянин поймал в глаз стрелу. Где-то вдалеке, за спиной, слышался стук топора.
- Солдаты, - глухо в стальной коробке раздался голос Грания, - нам надо пробиться к своим.
- Да, командир, мы долго не выдержим.
Черепаха шаг в шаг посеменила к завалу. То там, то тут из нее выпадали легионеры - она таяла, как снежный ком. С когорты Грания, с шестиста вышедших с лагеря, полсотни кое-как докатились до засеки. Молодой охотник долго выцеливал в почти кромешной темени - глаз резало, застилая слезой. С осью жала стрелы слилась фигура - тетива вякнула. Граний, почти перемахнувший через бревна, замер.
- Командир! - протяжный выдох солдат, закрыли щитами - поздно. Граний, преданный сын Рима, по-детски улыбался с широко распахнутыми глазами, и ему было все равно до криков и суеты живых. В эту ночь германцы неплохо торговали: за девять сотен римлян была отдана сотня сынов Водана, да еще пару лучников неосторожно пропали, свалившись с елей - ничего, их деньги разделят товарищи. Сбоку от тропы нашли тело Левбора - воины на руках понесли куда-то вдаль.

- Командир, пути нет - тропа завалена намертво, с боков - трясина.
Доклад легионера был страшен своей простотой. Отряд из десяти смельчаков, посланный в разведку, наткнулся на прочно закупоренный проход. Крест-накрест сваленные деревья делали совершенно невозможным организованный отход, отходить же без строя значило пропасть задаром. Римляне не спали уже вторые сутки, не снимая неимоверно потяжелевших доспехов, по колено в бурой вонючей воде, валились с ног. Кобур, теперь уже старший, не знал, как спасти восемьсот жизней. Он даже не представлял, как дать измученному войску хотя бы часов пять сна, такого нужного, целебного сна. Без сна - воин не воин, глаз не меток, рука не тверда, и духа как не бывало. А вот германцы, судя по всему, прекрасно спали и ели. И видать, есть тропки в этом кажущемся непроходимом болоте, иначе как объяснить их внезапное появление? « Да, пытать надо лучше было варвара...» - с досадой подумал Кобур. Верни неделю вспять - сам бы замучил гада, пока глаза от боли не выскочили из орбит, до хруста костей затоптал бы изменника. Увы, не повернуть реку, и благородный Граний с полутора когортами остался там, за навалом. Центуриона самого кружило от недосыпа. Хвала Юпитеру, на этой части дороги мало деревьев и у лучников нет крыльев - видать, тоже не вездесущи германцы. И солдаты, прислонившись спинами друг к другу, сморились дремой. Вдруг опять этот надоевший вой с той стороны. Легионеры, как пьяные, шатаясь, поднимались, не соображая, куда шарахаться и с кем воевать, все смолкло. Кобур лично расставил дозоры и сам остался впереди, с часовыми. Зря ты теряешь время, римлянин. Ведь свежие варвары, не уставшие в битве, впереди и позади твоей армии уже готовят насесты для лучников, уже перебрасывают бойцов к засекам, зная, что тебе не миновать их и волей-неволей надо пробиваться. А впрочем, спи спокойно, центурион. Даже без атак германцев один шанс к трем, что выйдете вы без проводника с болот. Слава богам, что дальновидностью ты не наделен, а значит, тешишься призрачной надеждой вернуться домой. А правда такова. Попытайтесь дороже продать свою жизнь. Только дадут ли коварные германцы радость последней рукопашки или уморят издалека? Что же, такова война, Рим и сам не гнушается средствами. Еще два раза будили солдат дикари ложной атакой. Тело ломило от скрюченной ночи, ноги окостенели, в башке - мутный дурман. Змея разлагалась, застрявшая в капкане. К Кобуру подошли ветераны:
- Командир, пара-тройка ночей убьет нас - надо идти.
- Куда?
- Вперед - бесполезно, назад - тоже. Но это лучше, чем так.
- Идем назад, - сипло отдал приказ. Войско, пошатываясь, пошло. Размокшая обувь нестерпимо саднила ноги, тоскливая перспектива заунывной смерти желчью ела душу, и даже хотелось услышать германцев и схлестнуться, чтобы поставить точку. Славный был бы конец - напоследок в отчаянном броске развалить пару мерзких бородатых рож. Войско дотопало до засеки. Куда хватало взгляда, тропу перечеркивали стволы и там, вдалеке, раздражая, лишая надежды, стучали топоры. Без приказа передние принялись разгребать завал.
- Они нападут под утро, - неожиданно с уверенностью произнес Кобур. Он сам не понял, откуда, но точно знал. Готов был кровью расписаться, что завтра все будет кончено.
- Да, мы завязли - и уйти не дадут. Я сам бы не дал на их месте. Где-то там, - рука указала на стук, - горлышко кувшина запечатывают. Пока мы продеремся туда, сотня-две варваров врастет меж груды деревьев. Будут и лучники, - головы обреченно повисли. - Узость тропы не даст развернуться – мы погибнем.
Зачем слова, командир, все и так все знают. Все как вчера.
- Нет, - выкрикнул один ветеран. - Пока мы способны драться - нет. Варвары ведь тоже думают, как и ты. Если уж мы обречены, то терять нечего. Пока ты будешь раскидывать завал, две сотни самых выносливых пусть отдыхают. Ночью наудачу, которой почти нет, сотня справа и слева пойдут, огибая тропу, в тыл германцам. Ты же должен к утру с остальными как раз быть там. Да, это шанс из сотни, но кто-то предложит лучше? - ветеран осмотрелся вокруг. Огонек крохотной, с зерно, надежды мелькнул в глазах, вспыхнул и затлел. Ветеран усмехнулся - ему удалось обмануть всех. Да простят тебе боги эту ложь. Ты же лучше всех знаешь, что ничего не выйдет, и все же спасительной хитростью даешь умереть, борясь. И энергичнее задвигались солдаты, и Кобур расправил плечи, и сразу нашлось две сотни отчаянных, которым бездействие хуже смерти. И до скупой, жиденькой слезы захотелось ветерану, чтобы случилось чудо и хотя бы полсотни вырвалось варварам в спину и, озверевшие, вдребезги разнесли дикарей. Те, наверное, жуют лосятину, небрежно смеясь над попавшим в беду орлом.

Аларикс не спал - Верда требовательно заглянула в глаза.
- О чем думаешь?
- Ты же жрица, должна угадать.
- Тебя мне не видно, - призналась она. - Остальные открыты, а ты… Как всегда, о римлянах, - с обидой отвернулась, пряча набежавшую слезу.
- Ты права. Просто сегодня такой день.
- Какой? Расскажи, - встрепенулась Верда.
- Пойми, я воин. И мне иногда противно вести войну так, как ее нужно вести. Я ненавижу римлян, я готов их порвать, но в открытом бою. И в то же самое время я должен беречь своих людей, которые сгодятся позже. Сегодня я замуровал под тысячу на болоте, день, другой - их все равно что нет, они трупы. Мне стоило радоваться бы - но почему-то противно. Они ведь тоже воины.
- А что бы сотворили они, обнаружив племя? - заставила сдвинуть брови вождя.
- Молодец, ты умеешь вернуть сон. Римляне - лишь камешек на дороге, мешающий цели. А у меня - капля слабости.
- Не-е-е-т, мой вождь, - пропела Верда. - Просто ты - благородный воин с чистым сердцем, и даже ненависть не вытеснила честь из твоей души. А чтобы ты спал совсем уж спокойно, пообещай их убить на рассвете. И пусть твои дружинники не глумятся над ранеными, - попросила девушка.
- Я даже немного рискну людьми - они умрут быстро.
Из тебя никудышный политик, Аларикс, в Риме не сделать тебе карьеры. Привыкай воевать по-грязному - иначе будешь разбит. Благородство оставь детям, как добрую сказку. Война - это яд в колодца, блокада городов с умором жителя от голода, подкуп и предательство, если потребуется.

Сотни пошли в обход - змея медленно ползла к германцам. Меняя передних, Кобур к рассвету наткнулся на противника. Сонные лучники запоздало тюкнули стрелами.
- Солдаты! - не обращая внимания на реденький колючий дождь, обратился Кобур. - Повеселитесь в свой последний час во славу Рима, будь он проклят, - и первый ринулся на гору стволов. Солдаты бросились за ним. Пачками гибли дешевые сегодня легионеры - две стрелы за шлем. Равнодушный сенат за сотню переходов отсюда не видел мужества орлят. А где две сотни? Спросите у трясины. И свирепые германцы, признающие только силу, спустя сутки нахлынувшие на обморочных римлян, почти не сопротивлявшихся, старались с удара, без лишних мучений, успокоить. И не было особой радости после боя - смущенно помалкивали, не хвастаясь, как обычно. И даже безбожник-лучник, сам не понявший, зачем, лениво снес ворона стрелой, севшего на грудь солдата.

Консул Клавдий купался в лучах славы. Самые знатные куртизанки и матроны, склонив набок кокетливо головы, загадочно-игриво улыбались ему, и в их многообещающих взглядах сквозило любопытство: « Так ли он хорош и щедр на ложе страсти, как на войне?» Солнце вставало и садилось для Клавдия, обрюзгшие сенаторы, кивая, корили завистью в глазах: «Фортуна изменчива, консул» В меру вкусив от блюда тщеславия, он уже собрался отбыть в Испанию, где поджидала любимая и любящая семья, сборы по-военному отняли немного времени. Из окна Клавдий равнодушно смотрел на Рим, когда раб-нубиец, от усердия чуть не расколов лбом мрамор, возвестил о прибытии гостя. Сенатор Юлиан в небрежно распахнутой тоге ( От этой духоты можно сойти с ума!), шаркая сандалиями, важно выпятив пузо, прошествовал к консулу. Поприветствовав друг друга, они уселись в кресла. Глядя на заплывшее тело сенатора, хотелось пустить его в марш-бросок.
- Говорят, ты нас покидаешь, - издалека начал Юлиан.
- Врачи рекомендовали сменить климат. Испания благотворно действует на нервы.
- Что-то не похож ты на больного, - глядя на поджарое тело консула, позавидовал Юлиан. Он был на добрых пятнадцать лет младше, но рядом с Клавдием казался ровесником.
- Война, знаешь ли, вредна для здоровья. Это не в Риме ходить по термам и боям гладиаторов, - нехотя уколол Клавдий.
Сенатор оценил, потом разочарованно закачал головой:
- Прибыл гонец - он еле жив. Несся во всю прыть - варвары-то недобиты. Пол, - значимо поднял толстый палец, - пол легиона, оставленного тобой, истреблены, зарезаны - вообщем, назови как хочешь.
- Пол легиона?! - Клавдий вздрогнул. - Надо немедленно послать помощь. Если Риму что и угрожает, то именно оттуда.
- Ну, я считаю, что ты преувеличиваешь, - пухлые губы Юлиана скривились. - Я пришел к тебе просто как к другу.
- Чтобы ужалить, - резко бросил консул. Ему стало даже легче дышать, когда пошел открытый, без всяких двуличных подстилок, разговор. - Чтобы уколоть, очернить мое имя, - Клавдий встал. - Тебе ведь совершенно все равно, что на границе брошено три тысячи ребят, и ты, толстая свинья, - багровый Клавдий навис над Юлианом, - ты будешь мне говорить, что я преувеличиваю?!
Бледный сенатор вжался в кресло - Клавдий выпрямился:
- Вон! Дела империи больше меня не касаются - я сложил полномочия. Но если в твоей душонке осталась хоть капля благородства, ты разъяснишь сенату всю серьезность обстановки. Промедление преступно - надо вытаскивать солдат. Мне же надоело спасать Рим - пошли вы все.
Юлиан с трудом скрипнул креслом и, тревожно озираясь, с перекошенным от злобы лицом потрусил к выходу. « Ты и правда сошел с ума на своей войне, консул - бывший консул. Ну погоди, у сената длинные руки. И знаешь, в Испании полно кривых рож, за пригорошню серебра согласных зарезать собственную мать. И клянусь Марсом, я позабочусь, чтобы эти рожи стянулись к твоему особняку. Не следовало, Клавдий, хулить Рим » Минуя двери, он попытался пнуть нубийца - тот оказался проворней и легко отскочил от слоновьей ноги сенатора. Юлиан с размаха влепил в стену - палец хрустнул, сенатор взвыл. Двери распахнулись - вышел Клавдий.
- Ты ушибся? - он расплылся в улыбке. - Ай-яй-яй, с твоим весом надо себя беречь - Рим не переживет потери такого патриота.
Консул хлопнул в ладоши:
- Носилки гостю. Доставить, куда скажет.
Четыре огромных чернокожих атлета, обливаясь потом, поволокли на плечах сенатора, проклиная его аппетит. Клавдию стало плохо, слева в боку закололо. Он упал в кресло: « Как же ты мог проморгать за безобидной с виду стычкой начало бунта? Ты, Клавдий, ты виноват в гибели гарнизона, и нет тебе прощения. В погоне за славой поспешил в Рим, недооценив германцев. И чем после этого ты лучше Юлиана? Ни-чем... Нет, я действительно думал, даже знал наверняка, что варвары уничтожены»
- И кто, - заревел на весь дом, пугая рабов, - кто, скажите мне, мог предположить....
Рабы гурьбой юркнули под лестницу. Боль отпустила, Клавдию стало легче. « Я выиграл войну, и если бы там остался, то лег со своими солдатами. А посему - катись все в пропасть» Вечером Клавдий напился, как не напивался никогда. И верный нубиец не смыкал глаз у постели консула - тот, плача, рвался в битву и звал какого-то Ксандра. И только юная глазастая эфиопка, прогнав взмахом руки раба, гладя седую голову хозяина, шепотом успокоила - он ребенком уснул на ее животе.

Сенат - спасибо Юлиану - проморгал нарыв на теле империи. Приход к власти военного отсрочил бы крушение Рима - толпа же чванливо-безобидных болтунов медленно, но верно катила в пропасть. Второго Мария в Риме, увы, не было. Слишком уверовали в свою непобедимость, подавив сотню восстаний, даже подумать не смели, что сто первое затоптать не удастся. И хуже того, не думали, что искра раздует пламя. А быстро стать прежними - твердыми духом, стойкими, - у разбалованных римлян получиться просто не могло - как не может Юлиан назавтра проснуться стройным и бодрым. Жирок излишеств застелил глаза Риму - сквозь него не заметили главного. Мир устал кормить монстра - а тот, переевший, не в силах пошевелиться, был не в состоянии, как раньше, взмахнуть хвостом и раздавить. Голодные и юные племена привыкли к скудости - терять было нечего, а приобрести.... Дух захватывало, сколько. Пройдет лет двести, и они, отведав и заразившись от монстра, также падут перед новыми и дерзкими, пришедшими саранчой неизвестно откуда. Ведь расцвет всегда - это начало конца. Пробуя на прочность обожравшегося спящего гиганта, мир, разгибаясь, с радостным удивлением обнаружил, что тот далеко не быстр, значится, можно оттяпать немного. Как немного, когда он спит, давай заберем.....все! И то, что раньше казалось неслыханной дерзостью, стало реально. Ласточкой несутся известия, что там, где-то далеко, разбиты легионеры. И мало того, те, кто их разбил, не распяты сразу же, в тот же миг, гроздьями винограда вдоль дорог на устрашение другим. Но до похорон империи еще лет сто - пока же Рим благоденствует. Все хорошо, и нет зоркого ока, заметившего на испекшимся необъятном пироге империи малюсенькую трещинку, с волосок, которая - или мерещится? - вроде растет с каждым днем. Вранье, Рим же вечен. И опять нет зоркого глаза - тощает вереница телег, спешащих в империю; и не так уж полны страхом глаза рабов, и громче, наглее ропот в лесах. А где там консул - бывший консул. Пловец устал грести против течения - так и он, подавленный, с мешками под глазами, даровав эфиопке свободу, укатил в Испанию. Большеглазая девочка тихо роняла слезы - не нужна ей свобода, и что вообще делать с ней, этой свободой? Куда идти, с кем, когда, зачем? И где родина, которую совсем не помнишь? Говорят, на краю земли. Хоть дал Клавдий денег, что с лихвой хватит на год - смуглая настырная лань вся в пыли каким-то чудом нагнала консула через день, упала, целуя ноги - и так выразительно подняла мокрые глаза, что у Клавдия самого защипало веки. Беги, консул, беги, и дайте боги тебе удачи
- ты заслужил покой у тихой речки, в семейной скучной гавани. Вдали от Рима ты будешь счастлив, милосердные боги позаботятся, чтоб ты не увидел конца великой державы. Только приготовься к тому, что иногда ночами ты просыпаешься в полуяви-полусне, дергаясь от вспышки бреда, холодно-стылого, повторяющегося, ядовитого бреда. Три тысячи парней молчат, в глазах - недоумение. Они ждут, командир. И их молчание хуже медленной пытки, хуже боли всех вместе взятых застарелых ран, хуже плена у дикарей. Ты вскакиваешь, жутко крича, в кровати, и будишь огромный дом. Упав на колени, воя, рвешь редкие волосы перед испуганной побелевшей женой. И недели две после этого сна ты ни с кем не разговариваешь, и оцепеневший, смотришь на море. Слава богам, редко приходит этот кошмар. Совесть - тяжкий груз, Клавдий, вот у Юлиана прекрасный сон.

Глава пятая. Поход германцев

Лучами двигались германские части с разных сторон к гарнизону. Выздоровевший медведь снова стал хозяином леса - чаша весов качнулась обратно. Верда ехала на коне позади Аларикса. Девушку стало не узнать - цветок распустился. Девичью угловатость сменила влекущая плавность женщины, уверенной в себе и познавшей мужчину - ночи с вождем шли явно на пользу.
- Всегда мечтал вот так сняться и повести свой народ.
- Куда?- Верда сильней обхватила спину - ну до чего ж трудно держаться за эту широченную колоду, тем приятней завистливые бабьи взгляды пеших подруг.
- Пока не знаю, впереди - гарнизон. - Ответил Аларикс.
- Твои воины считают римлян пустотой, - скорее спросила Верда.
- Они глупы. - Как о детях отозвался вождь. Он повернулся: - Римляне бойцы. Спасибо им за опыт - и пусть поменьше легионов будет у нас на пути. После них любое другое племя покажется стадом баранов, трусливых и глупых. А из римлян мне нужен один, очень нужен. Я даже отпущу остальных.
Верда благоразумно смолкла, подъехал Дар:
- Лучники просятся домой...
- Нет, - отрезал Аларикс. - Впереди - самый важный бой, и для штурма нужно прикрытие. Соври, что у римлян в лагере куча серебра - придумай что-нибудь, для их же пользы.
Дар скривился:
- Да вот они и сами к тебе.
- Вождь, - почтительно прижал руку стрелок, - нам пора домой.
- У нас, - конь встал, - полдела не делают.
- Договор был другой, - настаивал лучник. Куда еще эти сумасшедшие германцы направились, что затеяли? Да, вождь сполна заплатил им, тем более рисковать с набитой сумой не хочется, совсем не хочется. С золотом надо быть трусом, потише - оно шума не любит. Война войной, но мысли уже там - семья ждет с наживой, справедливо заработанной. Мертвецы на болоте тому свидетели. Что же касается германцев... Чем дольше лучник смотрел на них, тем яснее понимал - они безумны, немного, конечно, но все равно. В бой идут, как на праздник, обгоняя друг друга; да и оказывается, по случайно оброненным фразам, никто толком и не знает, куда идут?! Этого осторожным стрелкам, хоть убей, не понять. Ведь там, за горами, неисчислимые племена и народы, и стрелок слышал про таких, что пьют кровь врагов. А эти верзилы ( да, спору нет, лучник не встречал бойцов яростнее и сильней) эти верзилы с таким беспечным видом идут вперед, не выслав даже разведки. А их угрюмый вожак - он когда-нибудь улыбается? Вы, конечно, идите, но нам пора.
- Все, я сказал! - гавкнул Аларикс. Он свесился с коня, чуть не клюнув горбатым носом в лоб стрелку: - Плачу по-старому, или...
Взгляд вождя стал пустым, словно и не было лучника. Что ж, спорить глупо. Тем более, поразмыслил лучник, с германцами как-то надежней в пока еще чужих краях. Стрелок уныло вздохнул и поспешил к своим.
- Есть работенка, ребята - римляне снова в цене.


За пару дней до этого двадцать три скелета в оборванных лохмотьях, спотыкаясь и падая, ковыляли к воротам лагеря. Часовой принял их за призраки, протер глаза - правда, перемазанные болотные твари бредут в атаку. Опять дикари со своими штучками! Он поднял тревогу. Гарнизон забурлил, на стене вырос Ксандр.
- Там…
- Без тебя вижу. Болван, да это же наши!
Ворота скрипнули, солдаты кинулись к своим. Как девушек, легко подняли на руки.
- Это.... все? - Треснул голос старшего.
Он и так сам знал. По чутью старого бойцовского пса еще неделю назад понял - беда. Граний уже прислал бы гонцов. Тишина невыносима. И пусть вернулась бы половина с вестью о поражении. Неделю назад Ксандр ощутил кожей на затылке - что-то не так, что-то пострашнее неравной битвы. Ксандр не повел войско сам, опасаясь подвоха на гарнизон. Да, варвары быстро учатся. И вот пара десятков бойцов, обтянутых кожей, острых, как обструганные палки, чудом вырвались, чтобы принести черную весть.
- Это - все? - сам себе повторил Ксандр. Они бубнили еле слышно. Темнели лица римлян, хрустели побелевшие кулаки. Одни замолкали, другие подхватывали. Ах, Граний, Граний. Почему ты не разделил отряд, как приказывал Ксандр? Зачем опрометчиво шел с германцем впереди, а не выслал скрытно небольшой авангард? Торопился исполнить приказ. Ксандр будто и сам был там, видел рвущегося, как вулкан, Грания. Пот прошиб Ксандра - если германцев так много, то они, конечно, скоро будут здесь. Единственный выход - отступить. Миновать западню-ущелье и выкатиться на равнину, где непривыкшим к простору варварам взбешенные легионеры быстро подскажут, кто хозяин полей. Нет мощи, равной зубастой когорте на широком месте там, где она поворотом корпуса за миг засверкает металлом с любой стороны. И тогда войте не войте, стальной кулак всмятку скорежит ваши обтрепанные шкуры в свиные помои. А если германцев слишком уж много... Варвары убедятся, как умеет Рим погибать, но уж поверьте, за победу вы расплатитесь сполна. Тебя ждет трибунал, Ксандр, если ты без приказа оставишь гарнизон. Офицер смотрит на молоденьких солдат - половине он годится в отцы. Потом глядит вдаль:
- Трубить сбор. Мы уходим.
Солдаты, не веря ушам, переглядываются.
- Быстро! - каркает командир. - Иначе подохнем с голоду. Да, чуть не забыл, - расплывается в улыбке. - У меня для вас подарок - пока вы бездельничали на болоте, мы не теряли времени даром. Поймали с десяток варваров. Они ваши, ребята, только недолго.
Слезы в глазах солдат - спасибо, командир. Выводят германцев на свет - те готовы к трудной дороге. Их продадут в гладиаторы - там ценятся железные варвары с Рейна. Очень ценятся. Но как-то странно обступают легионеры, и где клетки и лошади? Почему радостью светятся лица - с такой хитрой улыбкой карапуз лезет в соседский сад. Германцы, связанные, беспокойно завертели головами. Удар, второй... Желающих слишком много, варвары валятся. Их забивают ногами в студень, прыгая на грудь и живот. Лица в красном песке пляшут и булькают пузырями. Гарнизон опустел. Только бродяга-ветер теребил спутанные волосы десятка ободранных голов на кольях, обращенных в сторону леса. Мухи мохнатой коркой покрывали безмолвных часовых.


Аларикс ехал, мерно покачиваясь. Он еще мальчишкой, наслушавшись сказаний, грезил о походе, настоящем, далеком, великом. Набеги на соседние племена - что ж, это хорошая проверка, но не более. Посторонний взгляд не прочел бы ничего на мраморно-равнодушном лице вождя - но сейчас вел войско подросток. Алариксу снова было двенадцать - сердце подстегивало дорогу, умоляя лес остаться позади. Лишь Верда заметила необычный, жадно-детский интерес - тот, забывшись, даже улыбнулся. « А ведь он большой ребенок, тот самый, что во сне скидывает доспехи вождя и спит, смешно шевеля губами. Настырный, мудрый, храбрый мальчишка, который думает, что ищет славы и золота, а на самом деле гонится за сказкой » Верда оглянулась. За ними - толпы, с каждым полетом стрелы с боков ручьями вливаются рода, племена, одинокие ловцы удачи. Они бесшумно вклиниваются в пеший строй, как будто шли так всегда. Им сдержанно-рады, холодно-приветливы. Нет лишних вопросов - каждый боец сгодится. И все - Аларикс. Он заразил своей мечтой закисших дремучих германцев. Но не слава и золото гонят вперед - вера в чудо. Просто золото и слава - более ясные объяснения; того и другого много не бывает. Тем паче аппетит у германцев с их квадратными скулами. Бедные народы, и так обобранные Римом. Но тот хоть отнимал, но не рубил сук, справедливо полагая, что лучше брать не все и всегда. Германцы же заберут больше, чем все. Но пока пусть поспят селения и городки - варвары далеко.

Лаверия тоже - куда деваться - двинулась в поход. Тот, кто помнил ее прежнюю, не поверил бы глазам - болото благотворно влияло на сварливый характер куртизанки. Теперь это была сама скромность и терпеливость. Десять дней с Труборгом ( именно так звали нового хозяина, молодого вождя) сделали то, чего не могла сделать цивилизация, как ни старалась. Девушка не спускала восхищенного, вперемешку с обожанием взгляда с него - тот как будто и не замечал. С первого вечера знакомства, когда Труборг внес ее к себе, бросил, как тушу, на деревянное ложе, зарычал, напрыгивая - с первого дня она не могла, да и не хотела противиться животной первобытной силе. Настолько неприкрытое вожделение полыхнуло в глазах Труборга, что Лаверия, быть может, в первый раз ощутила себя по-настоящему желанной. Он, неуклюжий, терзал и давил, причиняя боль - она, терпя, упивалась. Холодная к лести и знакам внимания, знающая дно, бездушно-жестокая, Лаверия оказалась безоружной перед примитивно-пылким зверем. Сдалась ему сразу и навсегда. Было, конечно, пару капризов - но увесистые оплеухи вождя внятно указали на недостаток воспитания. И случилось чудо. Лаверия, у чьих холеных ножек валялись (что греха таить) солидные патриции, сама по кивку лохматой головы Труборга махнула бы на край света. Она ждала ночей, смертельно боясь наскучить, ждала прихода недалекого, всегда одинаково-грубого германца. Один лишь его запах, от которого прежнюю Лаверию бы вывернуло наизнанку, теперь сводил ее с ума. Труборгу, вообщем-то, было наплевать на нее - может, за это его и любила. Вождя интересовали походы, битвы, золото, вино. Хвала небу, ему было наплевать и на других женщин. Он приходил, как на ужин, как по нужде, вчмокивался ей в расщелину, урчал, туго выплескивался и, слегка подобревший, исчезал. Но... приходил. Не нашлось бы в мире двух настолько непохожих, разных существ, но... нашлось.

Один раз подарил Лаверии счастье, да такое, что может, из-за него и жила-то куртизанка. Германец-чужак схватил в охапку и поволок ее в лес, подальше от глаз. Волна ярости брызнула с глаз Труборга. Палица ухнула - чужак упал с треснутым черепом, залив кровью подмятую под себя Лаверию. Вне себя от радости, она метнулась к вождю - Труборг, развернувшись, бурча недовольно под нос, пошел. Лаверия, не понимая, встала. А что тут понимать - вещь вождя тронули и чуть не украли. Его вещь. Это Лаверия догадалась потом и все равно была счастлива. Она и до этого всю жизнь была вещью, но как приятно, когда вещью так дорожат. И даже гордые германки уже поглядывали на нее без былого презрения, дивясь, как та, щуплая, марширует наравне со всеми, не отставая и жалуясь.

Римляне успели. Не будь германцы так беспечны и медлительны - все. А может, отступать проще, чем догонять. Солнце радостно разбудило позолотой поле, когда голова змеи выпрыгнула из междускалья. Ксандр пустил поверху когорту, опасаясь обстрела сверху. Никого.
- Главий, Леоний - быстро скачите в Рим. Скажите вот что. Я не знаю, каковы силы германцев и их планы, но они явно идут не петь песни Риму. Боюсь, варвары настроены решительно. - Ксандр говорил спокойно, выстраивая шеренгами факты. - Серьезной угрозы для империи они не представляют, но… Способны потрепать гарнизоны и заставить подвластные нам племена пойти с ними, а вот это уже будет катастрофа. Я задержу, сколько смогу. Силы не равны, срочно нужна подмога. Насколько мне известно, в Риме нет сейчас мало-мальски стоящего полководца (вот это говорить не надо), поэтому.... - Ксандр думает. - Поэтому пусть шлют за Клавдием. Здесь нужна пара легионов с очень толковым командующим, иначе полыхнет. Идите, - Ксандр отвернулся, - и постарайтесь разбудить сенат.
Солдаты пропали в клубах пыли.
- Вы, - обратился к двум центурионам, - берите по сотне бойцов и вперед на окрестные села. Забирайте все - еду, воду, коней, телеги. Начните с дальних, двигаясь к нам - тогда никто не ускользнет. Нам надо опустошить эту землю до прихода германцев - пусть-ка научатся воевать голодными. Да, и еще, - Ксандр хитро улыбается, - обязательно им скажите, благодаря кому вы отбираете все.
Командир, как всегда, прав. За спиной не нужен тайный союзник дикарей - пусть лучше германцев проклинают матери, которым нечем накормить орущих малышей. Что тут скажешь, у Ксандра башка на месте. Все, кто с ним начинал, давно мертвы или убогими калеками просят милостыню в тавернах. А этот... Как будто сам Марс, неподкупный бог войны, незримым щитом укрывает этого жестокого, временами невыносимого, не жалеющего солдат и себя вояку. Его недолюбливали - и молились на него. Любой, попавший к нему в подчинение, знал - его ждет вечность муштры, учебных боев, изматывающих, до белых мошек в глазах, бросков в горы. Но знал он и другое - ни один день, затраченный этим выносливым недовольным офицером, не пропадал впустую. Это могли подтвердить все в первом же настоящем бою. Меньше всего потерь было у него, Ксандра, и потом ветеранами вспоминали с сыновьей благодарностью.

Командир осмотрелся. Поле, окруженное лесом с северной стороны, походило на сковородку. Справа и слева холмы, с обратных сторон с отвесными обрывами, выход один - и этот выход как раз сейчас в руках Ксандра. Через этот проход дикари по пологому склону разливались бы на равнину, которой конца края не видно - небольшое поле как ступень на нее. Прямо напротив выхода - ущелье из леса, как горлышко кувшина, из которого только-только выскочили римляне. Была у Ксандра озорная мысль когортой как пробкой заткнуть нору, поставив наверху по сотни четыре - а вдруг германцы отыщут тропу в обход? И тогда уж сам Ксандр окажется в мышеловке. Здесь же, на дальнем отверстие в сковородке не обойти, не спрятаться.
- Копать ров.

Германцы вышли к заброшенному гарнизону. Полураспахнутые ворота лагеря, десять изуродованных голов.
- Удрали, - самодовольные лица подходят к Алариксу.
- Да нет, скорее всего, отошли. - Вождь хмурится. Труборг не понимает:
- Что с тобой? Удрали, отошли - какая разница?
- Ты плохо знаешь римлян, мой друг. Дар, сюда! - ревет Аларикс. - Сколько у нас людей?
- Десять-двенадцать тысяч, еще семь подойдут на равнине - лангобарды с херусками решились.
- Двадцать... двадцать тысяч! - лица вытягиваются. - Да это же можно смести Рим....
- Нет, - качает вождь головой, - Рим - это пропасть. Без учета двух стотысячных армий Рим в течение суток выставит на стены еще сто. Ты когда-нибудь брал стены? - насмешливо смотрит Аларикс.
- Нет, - гаснет Труборг. - Но неужели есть такие огромные армии? Сто, еще сто, еще... Это же сколько получается? - беспомощно хмурит лоб.
- Не напрягайся. Все эти сто, еще сто либо никуда не двинутся, либо рубятся далеко-далеко, и еще неизвестно, сколько оттуда вернется. Да и мы не дураки, чтобы лезть на Рим. Так что на нас больше двадцати им не собрать, а мы двинемся на восток. И, - Аларикс торжествующе усмехнулся, - мы навряд ли увидим еще когорты и услышим противное: « Барра»
- Объясни... - вожди вконец запутались. Неловко чувствовать себя дураками.
- Привести гречонка, - вождь явно уже что-то решил, спорить никто не стал. Обступившие кругом ничего не понимали, но важно насупились, словно догадались обо всем. Курчавый грек набросал на песке непонятные линии, будто ворона хвостом провела.
- Вот, это Рим, Греция, сверху - Галлия, еще сверху чуть вправо - мы. Вожди совсем запутались и сердито смотрели на грека, с умным видом кивая Алариксу.
- Все это - владения империи, по которым она мечется, собирая в единый кусок. А сюда, - задорно закричал Аларикс, ткнув пальцем куда-то вбок, - сюда они не дошли, так, пощипали чуть. Ну, вы поняли? - глаза вождя сияли. Повисло молчание.
- Так, Аларикс, где мы, провалиться мне тут?
- Тьфу, - в сердцах бросил вождь. - Вот, вот здесь.
Выручил Дар:
- Аларикс, к свиньям грека и этот грязный песок. Это здорово, что у нас грамотный командир, ты растолкуй нам попроще.
Вождь оторвался от земли, пошел по кругу, бухая кулаком в грудь каждому:
- Здесь нетронутая Римом земля, значит, непуганная и богатая. От нас - рукой подать, - опять все склонились к ненавистному песку. - А от Рима...
Действительно, черта сверху была раз в пять короче, чем нижняя. Даже самые сонные ухватили нить.
- Но мы всегда думали, что идем воевать с Римом.
- Если будет надо, схлестнемся и с Римом. - Взгляд Аларикса стал жестким. - Мы никогда ни от кого не бегали, смерть в бою - лучшая награда воину. - Брови сдвинулись над кривым носом; плечи Аларикса, и без того широкие, раздались. - Но зачем торопиться туда, куда и так успеем?
- Верно! - взлетели вверх топоры. - Говори, говори дальше. Мы идем грабить на восток!
- Не грабить - мы не подлая жалкая свора псов, - назидал вождь. Все недоуменно притихли, переглядываясь. Как же так, они не ослышались?
- Не грабить, а по праву сильнейшего за-би-рать! - Ай да молодец, как красиво и благородно вещает их славный великий Аларикс. Топоры снова метнулись к небу, рев тысячи глоток услышали далеко. И даже десять кровавых голов как будто чуть заметно одобрительно кивнули спутанными волосами, предвкушая месть за бесчестную смерть.
- Выслать сотню вперед, - приказывает Аларикс. Труборг первый ныряет по извилистой дороге со своими бойцами. Вот и поле в три полета стрелы. Германцы горохом катятся по нему, заполняя все вокруг. На том конце копошатся муравьи в серебре доспехов.
- Римляне! - истошно орет Труборг. Конь гарцует под ним, кивок Аларикса - и Труборг готов сорваться в атаку.
- Стоять, - властно и тихо молвит вождь. - Дар, лучники заскучали в дороге, и прикрой их хорошенько.
Выдвинулась сотня лучников, и сразу у римлян остановилась работа. Германцы все наводняли и наводняли поле - римляне выстроились за рвом. Легионеры склеились в железную стену. Ровную, надежную, смертоносную.
- Что думаешь? - сбоку подъехал Косориг. - Нас больше.
- Нас станет намного меньше, да еще этот ров. Нельзя начинать поход с неудачи. Готовь бревна, много бревен. И найди десяток самых ловких - пусть обойдут римлян и доберутся до херусков. Самое позднее через два дня чтобы те ударили в спину, хотя там наверняка тоже ров. А хороший у них командир, - Аларикс оценил положение. Нет простора с боков, чтобы ударить с двух сторон, а бить в лоб... Придется, если не подоспеют херуски с лангобардами. И еще во рву угробишь треть, и бесполезны из-за него длинные копья германцев.
- Мы их порвем, - уверен Косориг.
- Какой ценой?
Этого Косориг не знает. Зато знает вождь. Он берет десяток бойцов - от тучи германцев отделяется группа и рысью направляется к римлянам.
- Парламентеры? Хм, я думал, варвары только биться горазды, а они еще и говорить, оказывается, умеют. Ну что ж, послушаем. Коня, - Ксандр задумчиво тер подбородок.
Римляне выехали навстречу. Два отряда, сблизившись, встали. Не проронив слова, Ксандр и Аларикс изучают друг друга. Германец хрипит:
-Ты, это был ты! - В лице вождя - море черной злобы.
Толмач переводит. Ксандр ошарашен:
- Конечно, варвар, я это я.
- Поединок, один на один, - рычит вождь. - Твоя жизнь за жизни солдат. Здесь и сейчас, - упрямый германец не сводит ненавидящего взгляда. Ксандр недоумевает. Конечно, варвары не любят Рим, но чтобы так... Толмач хоть и переводит монотонно и безучастно - варвар кипит. Судорога плеч, складка меж бровей. Коню передалось напряжение всадника - он бьет копытом, мотая головой. Германцы сжимаются, нащупывая мечи.
- Что происходит? - Ксандр невозмутим.
- Ты убил его отца, - переводчик робко окинул фигуру Аларикса и как на покойника поглядел на Ксандра. – Вождя, - толмач сочувствует римлянину и незаметно сторонится, отъезжая в сторонку.
- А, вот оно что, - Ксандр пристальней вглядывается в великана. Ему знаком этот воин. Аларикса подбросило. В два прыжка послушный, все понимающий конь взлетает вперед, пока кисть хватает меч и делает оборот. Ксандр тянет клинок - не успеть, лишь тело, приученное к опасности, успевает уклониться к гриве коня. Хруст пластин доспеха - меч врубается в плечо, рвет, дробит. Если бы не нырок Ксандра - лежать офицеру раскромсанному наискось, от шеи до ребер. Ксандр валится. Германцы срываются за Алариксом в мгновение ока. Но и римляне, опешившие, ринулись заслонять Ксандра. Аларикс вздымает коня и обрушивает копыта на распластавшегося офицера. Ближайший солдат порет Аларикса в бедро - и тут же, заливаясь багровым, сползает с коня. Вравара, налетевшего к вождю на помощь, самого плещет сталью другой легионер - римляне кучей закрыли Ксандра. Германцы неудержимы - палицы долбят в шлемы. Уже к месту стычки бегут с двух сторон, соревнуясь в быстроте - римляне молча, варвары орут. Аларикса откинули от Ксандра, как отгоняют гончие волка. Пять солдат, высунув мечи, взяли в кольцо командира. Им надо не умереть несколько ударов сердца - помощь близка. К сожалению, варвары ближе. Они похожи на жутких демонов - искаженные хищные морды кладут удары, да такие, что можно перерубить конскую шею. Но римляне ловки, и этим продляют жизнь. Аларикс выбрасывает руку - и меч достает солдата. Пускай доспехи и скрали силу удара, но такой мощно-убойный он был, что легионера откинуло. Германцы палицами калечили коней - те, падая, увлекали всадников в гибельную землю, где так легко расправиться сверху. Последний легионер, свесившись, пропустил бесхитростный мах палицы на убой и в полклинка насадил необъятного варвара в бок. Германец дико орет и все-таки вгваздывает римлянину в висок.

Аларикс оглядывается. Две стены сжимаются. Он глядит на землю, где между тел бездыханный, обмякший Ксандр - и вскидывает руки к небу. Волчьий утробный вой вырывается наружу, и стена сзади, родная, подхватывает. Пять германцев окружают вождя и ждут. Совсем чуть, и две волны сойдутся.

Конники Труборга, вырвавшись, первые вплющиваются в железную, мгновенно вставшую вкопанной римскую изгородь и сминают, наполовину перебитые, задетые, спотыкнувшиеся. Изгородь тут же срастается, залепливая дыру, на нее набегают пешие. Не сдержать горстке римлян лавы шкур, и сзади неугомонный Труборг с кучкой конников режет в спину.
- Стоять! - рвут глотки центурионы. - Отходим ко рву!
На рву же, который стал ловушкой, тоже ревут центурионы, удерживая солдат:
- Погубим всех.
Они правы, хоть это и противно римской священной клятве. Тем не помочь, только пропадешь напрасно. Пару тысяч авангарда германцев не заметив, сшибли пять сотен римлян. Кто просто падал, без раны, уже заведомо был трупом. Сотни ног гарантировали смерть, и не всегда быструю. Выщелкнув в ров ошметки когорты, германцы полезли на насыпь. Ну тут им, правда, дали. Легионеры сверху разом и слаженно вжикнули мечами - и ров наполовину полон. Сбит решающий все разгон, пока лезешь наверх, беззащитен, как спящий. Грохочет Аларикс:
- Назад! На-а-з-а-а-ад!
Кто-то в запале не слышит, лезет, наивный. С укрытым легионом воевать бесполезно. Еще свежа память о геройстве Цезаря, который с двадцатью тысячами пластал сотню тысяч галлов. Благодаря рвам да гению полководца Рима нагнули тогда хитрых, вечно предающих секванов, эдуев, гельветов, битуригов, арвернов.
- Отойти! - орут вожди. Жив безрассудный Труборг, конь Аларикса понимающе оглядывается на хозяина. Бок коня липкий от крови с вождя. Германцы отхлынывают ото рва.
- Римляне! - Аларикс кричит властно. - Ваш командир убит, нас намного больше. Скоро здесь будут наши союзники. Вы хорошие воины, и вы мне не нужны. Дайте пройти - клянусь Воданом, вы все останетесь живы.
- Как же! - отвечают с насыпи. - Как только мы сложим оружие, твои дикари тут же накинутся на нас.
- Я сказал! Моя клятва священна, иначе не попасть мне на пир к предкам. Вы можете забрать ваших, - Аларикс кивнул в поле. - Думайте до утра.
На рву показался центурион:
- Боюсь, мало слов, германец. Но за мертвых благодарю.
Германцы отошли. Две сотни римлян перелезли ров и забирали своих - им никто не мешал. Снопами кочевали отяжелевшие после смерти тела - вот и командир. Угрюмый, тихий, смирный. Его потеря сродни поражению - кто своей кривой ухмылкой еще так подымет в атаку, разгонит смуту, развеет сомнения? Один вид широкоплечего Ксандра, не знающего страха, вселял уверенность - враг не так ужасен, как кажется издали. И сейчас четыре солдата несут командира, его рука, свисая, гладит поле. Римляне замирают, насупившись. Кто-то шевелит беззвучно губами, взывая к глухим богам. Центурионы переглядываются, перекидывая как мячик нависшую необходимость: « Кто?» И каждый боится, не решаясь и с надеждой перебрасывая взгляд следующему. И солдаты все понимают и становятся еще сутулее. Какого демона понадобилось сенату в этом бесплодном крае? У Рима что, мало земель?! Где эти брызгающие слюнями лощеные ораторы? Небось вкушают виноград с шелкового живота наложницы, готовя новую пафосную белиберду для юных, верящих всему новобранцев? Сюда бы их, сволочей, на ров, чтоб показали пример доблести, о которой болтают на площадях часами под разинутые рты мальчишек. Стало совсем противно. Завтра опять вернутся надоевшие германцы - эти не отстанут и не забудут. Пусть бы шли, куда хотят - лишь бы не в сторону Рима. И плохо ли будет империи, если варвары сгинут где-то, перебив таких же дикарей, сделав своими руками работу легионеров? Да только попробует какой-то напомаженный павлин в тоге обвинить их, вернувшихся из чертога, побывавших в могиле, в трусости - вместе с зубами вобьют ему в рот пустозвонные слова солдаты. Раздался вскрик:
- Жив! Жи-и-ив!
Легионеры оборачиваются. Орут рядом с положенным аккуратно Ксандром. Не может быть! Они отталкивают друг друга, высовывая головы в людской каше. Точно, веки медленно распахнулись, офицер зашелся в кашле. Заботливые руки поднесли к губам флягу.


- Что-то там засуетились, - вечно подозрителен Дар.
- Пустое. - Аларикс вытянул ногу, над которой колдовала с травами Верда. - Брось ты эту царапину.
- Эту царапину может раздуть от нарыва - ты готов воевать безногим? - Верда вскинула насмешливый взгляд. По ее голубым глазам не понять, врет или взаправду. Куда делась бесхитростная недавняя девчонка? Аларикс посуровел:
- Ты...это...получше..
Верда нагнулась к бедру, спрятав улыбку - вождь сидел спокойно и больше не торопил. Ничего, недельку-две не повоюет, и будет как новенький. Пусть с холма, мечась, как медведь на цепи, наблюдает за битвами - и без него хватает бойцов. Ему нет и трех десятков - а поверженных врагов с избытком хватит на пять знатных воинов. Слава духам, есть кому прислуживать за столом ей и Алариксу в том, другом мире - ведь все побежденные им уже ждут хозяина.
- Гонцы к лангобардам прошли? - тревожится Аларикс.
- Не знаю, - Дар тревожится не меньше. - Два-три дня у нас есть, потом эту ораву надо чем-то кормить. - Долго оглядывает пожилой германец море шкур, телег, голов.
- Да и внезапность теряется. Надо выслать вперед тысячу-полторы, пусть хватают всех и несутся дальше. Следом идет пять-шесть, тоже быстро. Настолько, чтобы подбирать все, что кидают первые. Те же, захватывая села, при серьезном отпоре отступят под защиту центра. Ну, а они... - Аларикс кивнул на телеги, копошащихся, как утята, белобрысых малышей, женщин, - а они двигаются в хвосте. Отряди пол тыщенки замыкать. Да, над первыми поставишь командиром этого чокнутого Труборга - парень мне нравится. И ты с ним, иначе он забудет, зачем его отправили. Твоя задача...
- ...сдерживать этого буйного недотепу, пока он не угрохал твою тысячу, - Дар улыбнулся. - А ты не думаешь о том, что я староват уже бегать с сопляками по горам, как дикая коза?
- Ну что делать, старина; видать, судьба у тебя такая, - вождь обнял Дара.
- Хорошо, я все понял. Ты только открой ворота, - смотрит на римлян Дар. - И все-таки что там так веселятся?

- Командир! - солдаты счастливы. Ксандр пришел в себя - только левую половину тела, отказывающуюся подчиняться, ломит, да от удара копытом расплющен нос. Голова гудит - ерунда, ветеран, ты опять вернулся с того света. Видать, и правда любит тебя Марс. Или просто не время тебе умереть сейчас, бросив солдат на капризную волю богов? Ксандра внесли в разбитый на воздухе лазарет.
- Лекаря! - гаркает центурион. Он угрожающе зыркает на врачевателя: - Ты ведь хочешь вернуться домой?
Глупый вопрос. Лекарь уже тысячу раз проклял судьбу, которая его, сына резчика, безжалостно швырнула в эту неприветливую пасмурную землю. И больше всего на свете хотелось отсюда уехать, уйти, убежать - пусть без руки или ноги, но живым. А если вернуться целым - что ж, до конца своих дней эскулап будет благодарить небеса и щедро носить дары в храмы. Насмотревшись на раны, кровь, жутко кричащих под его пилой солдат, уродливые обрубки, лекарь понял раз и навсегда - он человек мирный, и снова увидеть родное, теплое побережье Греции - все, о чем он мечтал.
- Слушай меня, лекарь, - тяжело шепчет центурион. - Сделай невозможное, но чтобы командир был здоров, как бык-трехлетка. И это надо сделать быстро, очень быстро.
Лекарь, недослушав, спешит штопать, править, латать Ксандра. Хорошие мастера делают доспехи для Рима. Пластины прогнулись, треснули, вмялись - и выдержали. Иначе и не был бы лекарь тут. Он осторожно снимает латы - посиневшее лицо Ксандра покрылось испариной. Сломана ключица, выбито плечо - пустяки для такого удара. Лекарь сам видел налетевшего с замахом Аларикса - и готов был поставить последние сандалии, что получивший его не жилец. Врачеватель окунулся в работу. Он сделает все, что может, и даже чуть больше. Что же касается Ксандра здоровья... Дома надо сидеть, а не бегать по лесам неизвестно где, тогда и будет здоровье. Центурионы собрались в круг.
- Что скажешь, Квинтий?
- Что скажу? - с вызовом ответил римлянин. - Если германцев не пустить, они начнут по обрывам с боков закидывать людей нам в спину. Там не пройти войску, но сколько можно перебросить за ночь? Пять сотен запросто.
Центурионы закивали.
- Это - раз. Второе. Слова их сумасшедшего вождя о союзниках - это не просто слова. Он не врет. Мои солдаты видели прошмыгнувших мимо нас десяток варваров. Как вы думаете, куда они торопились и что будет с нами, если хотя бы пару сотен запрут нас сзади?
Центурионы поежились. Вроде и солнце светит, а как-то холодно.
- И третье. Нужно германцам куда-то идти - нам какое дело? Мы их не видели и знать не знаем; тем более они обещали направиться не в сторону Рима. А чтобы они не забыли про клятву ( хотя я слышал, им можно верить) мы возьмем в заложники женщин и детей.
- А ты не боишься, что они рискнут частью людей и нарушат обещание? - спросил другой центурион.
- В этом можешь не сомневаться. Для них бесчестье - плен родичей, а уж женщин и детей они не бросают никогда.
- Помощь из Рима придет, - неуверенно произносит один.
- Помощь? Она придет, обязательно придет. Твой высохший обглоданный скелет с песнями кинут на костер. - Квинтий устал объяснять очевидное. - Не смеши ты меня. Гонец через неделю явится в сенат, если в дороге с ним ничего не случится. Сенат будет думать еще две недели. А они, - палец показал на германцев, - ждать не будут.
Это точно. Картина становится ясной, остается одно.
- Командир никогда не пойдет на такое. - Все оборачиваются на раненного Ксандра. Лекарь дремлет полусидя, никуда не отлучаясь.
- Мы пощадим самолюбие командира - он это заслужил.
Спустя час врача отвели в сторонку:
- Слушай сюда. Ему нужен покой, - лекарь кивает. - У тебя есть что-нибудь для облегчения боли, чтобы человек спокойно и долго спал?
Лекарь обижается. Боги, тупые солдафоны учат его врачеванию.
- Ты не понял. У нас впереди - трудная дорога, и нужно, чтобы командир спал... ну, скажем, пару суток.
Конечно, есть, снисходительно кривится врач. Если дело только в этом, то лекарь пошел, ему некогда. Поскорее бы забыть все это. В Греции хватит работы - мальчишки обеспеченных родителей часто прыгают куда попало и ломают руки-ноги. Да и над ухом никто не хрипит и не трясет мечом. Центурион подытожил:
- Не хмурьтесь, мы никого не предали. У нас нет войны со всеми племенами мира, и если какое-то прошло мимо нас, не нанеся вред Риму в нашем лице, то почему мы должны воевать с ним? - толково объяснил, не придерешься. Центурионы повеселели и, уверенные в своей правоте, разошлись. И вроде по-новому, весело светит солнце, и так все-таки здорово еще пожить, когда почти уже умер.

- Ну? - взгляд вождя германцев давил. Казалось, он приехал не договариваться, а требовать старые долги.
- Мы не уверены в словах. Никто не помешает тебе перебить нас, когда вы окажетесь за рвом, - центурион говорит спокойно и рассудительно. - Поэтому нам нужны гарантии.
- Какие? - Лохматая свита вождя глядит враждебно.
- Ваши жены и дети останутся с нами, пока мы не минуем долину. - Плинус смолк.
- Ты понимаешь, римлянин, - небрежен взгляд огромного варвара, - что я сделаю, если хоть волос упадет с их голов?
- Мы не дураки, германец, - с достоинством отвечает Квинтий. - Сотни нам будет достаточно. Да, и пошли новых гонцов к союзникам - они ведь не знают о нашем договоре?
- С вами пойдут с десяток воинов. Мои друзья вас не тронут, - весомо звучат слова, и Квинтий верит. Верит этому варвару как самому себе. - И передай Риму - я не иду на вас. Но я заберу у вас кусок, которых у Рима слишком много. Но и вам не стоит соваться в мои владения.
- И я знаю, что они будут большими, твои владения. - Квинтий улыбнулся. - Насчет Рима не отвечу, но лично я предпочел бы иметь в друзьях такого вождя, и твои воины хороши - а я видел немало воинов.
- И вы хороши, римлянин, и вам пора домой, - усмехнулся Аларикс. - У вас огромная империя - не замахивайтесь на большее, а довольствуйтесь тем, что есть. Да, чтобы не судили солдат строго, скажите, что из-за вас я не ринулся грабить провинции.
- Хм, - удивился центурион. Ему и в голову не пришла настолько блестящая мысль. Спустя два часа варвары потекли рекой сквозь живые ворота легионеров. Те, построившись, не без тревоги сжимали в руках оружие - мимо шумела вереница всадников, пеших, с мечами, копьями, молотами. Да, не позавидуешь тем, к кому собрались в гости германцы. И слава Юпитеру, что варвары уходят, а не стоят, угрюмые, напротив. Как их много, и еще столько же ждет в долине. Пол долгих дня перемахивали через ров германцы. Оставив в заложниках сотню женщин и детей, варвары двинулись к левому краю обширной равнины. Спереди откололся кусок войска и понесся на юго-восток. Всадники расходились в стороны, и два гигантских бивня скоро совсем исчезли из вида. Пешие зашагали следом, бросив телеги под защитой пяти сотен воинов. Те улитками поползли сзади, безнадежно отставая.

Ксандр открыл глаза. Ватной голове не удавалось поймать разбежавшиеся мысли. Вот озабоченное лицо лекаря закрыло небо.
- Где мы?
- Идем домой, - просиял врач.
Слева от носилок вырос Квинтий.
- Как ты?
- Бывало хуже. Где варвары? - Ксандр еще был слаб или лекарь перестарался с сонными травами.
- Ушли южнее, - Квинтий серьезен и чуть волнуется. - Я отдал приказ.
- Ты все сделал правильно, - устало говорит Ксандр. - Иначе потеряли бы всех. Надо найти две сотни, что я послал за спину.
- Без них мы не уйдем, - обещает Плинус. Ксандр опять провалился в сон. Офицеру снится просторный дом, утопающий в зелени. Листва шумит, ветер нехотя гонит пушистые облака по синему небу. На пороге дома стоит женщина. Высокая стройная женщина с грустным взглядом черных глаз. Ксандр видит ее впервые - и словно был здесь всю жизнь, настолько веет родным теплом от незнакомки. Та улыбается краешком губ - и Ксандр понимает: это дом, где ждут и любят его тяжелые шаги, и необъяснимая печаль этих глаз всегда будет завораживать иссохшую, всю в рубцах душу солдата. Они молча смотрят друг на друга. Женщина протягивает руку, гладит небритое лицо Ксандра. Солдат знает, что никуда не уйдет, войны, чужие земли - это мираж.Настоящее рядом. Скупая усмешка бороздит колючую щеку - женщина тянет внутрь.
Носилки качнуло на кочке, разбивая сон. Прекрасная незнакомка исчезла навсегда - Ксандр скрипнул зубами. Обеспокоенный лекарь метнулся:
- Ты как, командир? Снять боль?
Ксандр усмехнулся горько и странно:
- Эту боль никто не снимет, лекарь, ну если только боги. Но они и сами последнее время спят, судя по нашим успехам.
Врач неодобрительно глядит на Ксандра. Нельзя так кощунствовать на всесильное небо, иначе там могут обидеться. А вообще-то Ксандр прав, пугаясь своей смелости, согласился лекарь. Слишком уж много бед в последнее время, или в дремучих германских лесах их римским богам не видно своих питомцев? Ну да ладно, то, что не убивает, делает сильнее. Да и после полосы невзгод обычно приходит удача, повеселел врач. И вернуться с края земли, где осталось две трети гораздо более достойных и сильных - разве это не огромное везение? Еще какое!

И только после таких мытарств понимаешь, насколько восхитительна жизнь, кажущаяся раньше пресной и скучной, ставшая драгоценной упоительная жизнь. Теперь-то все будет хорошо, светлеет лицо лекаря. Ему тридцать пять, он здоров. Насчет остального... Будут деньги - и сразу станешь красив для всех женщин, что поделаешь, так уж они устроены. Тугой кошель делает сговорчивее чопорно-холодных прелестниц - врач давно разбирается в жизни. Да, лекарь, все будет хорошо еще лет десять до того черного дня, пока ты, увлекаемый под руку разбитной красоткой, не зайдешь в убогую таверну. В этот вечер ты поссоришься с женой и, пнув ногой в дверь, решишь прогуляться. Тебя будет не узнать - располневший, самодовольный, успешный, ты давно позабудешь, каким был и какие клятвы давал. Всем известно, как рабы выкидывают от ворот твоих бедных просителей. Правильно, лекарь, нищие только напрасно пачкают пол и раздражают уши горькими неоплачиваемыми стенаниями, а твое время сейчас драгоценно. И пусть иногда в спину несутся проклятия - плевать. Пьяный и сомлевший, ты не заметишь, как кому-то подмигнет потаскушка и на звук твоего кошеля, сверкнув недобро глазами, выскользнет за тобой парочка лихих бродяг. Тебе почти не будет больно, когда мускулистая рука обхватит шею и кинжал резво шлепнет в сердце. Оседая под топот убегающих ног, ты успеваешь просипеть: « Почему?» Хитрое небо не ответит.

Но это будет потом, пока же пути германцев и римлян расходятся. Ненадолго. Сотня-другая лет - и готы с вандалами по очереди унизят треснувшую империю, ворвавшись в вечный город и надругавшись над творениями древних мастеров. И никогда уже Риму не стать даже тенью себя прежнего. Видать, удержать владения гораздо труднее, чем их завоевать. А что там Аларикс? Он стоит на пригорке, рядом - вожди. Густую львиную копну волос развевает по ветру. Он сосредоточенно-хмур. Внизу - долина, куда уже отправлены первые послы смерти во главе с Даром. Впереди - мечта, которую так долго ждал. До нее всего шаг, но вождь не торопится, как будто боится тревожить и понимая, что ожидание мечты намного слаще ее самой. И даже чуть грустно, но пора, а то в лицах рядом играет удивление. И впервые со смерти отца улыбается Аларикс.
- Вперед, дармоеды, я устал уже вас кормить, пора самим зарабатывать себе на хлеб, - взрываются хохотом воины и трогаются навстречу выползающему с горизонта солнцу. Все нормально, Труборг уже шлет вовсю перехваченные римские обозы. Говорят, он, словно молния захватывает села и они часто ругаются со старым Даром. Отец отомщен, впереди - солнце, за которым погонимся, ведь надо узнать, куда оно падает, пропадая за кромкой. Никому не удавалось его догнать, но Аларикс не думает об этом. Наверно, германские лошадки просто медленно скачут, если чуть поднапрячься, то можно успеть за огромным золотым шаром. А там, глядишь, и дивные страны, где еще при жизни пируют герои, а слабейшие - как им и положено - прислуживают, подбирая объедки.

И так долго будут скакать германцы. Пройдено десятки битв, побеждены все, кто только попадался им на пути. Вспомнить хотя бы вождя винделиков.
Огромный, усатый, как скала, нависший на вороном скакуне, с шипами-надплечниками. Смотрит насмешливо на Аларикса, небрежно бросая, что им, германским отродьям, лучше было бы никогда не заходить в эти земли. Ну, раз уж зашли, то он не станет калечить будущих рабов, так, побалуется с их вождем, оставив того в живых убирать навоз. Винделики смеются, громогласно деля добычу заранее. Да, лица не врут, их вождь никогда не знал поражений. Их много, очень много, да еще в помощь пришли соседние племена. Они стоят, скрестив руки и усмехаясь, сытые, крепкие, ленивые. Германцы же пообтрепались в дороге - битвы и путь выкосили четверть армии. На каждого из них приходится полтора-два самоуверенных крепыша - будет чертовски трудно, и очень трудно вождю. Ему, конечно, веришь больше чем себе - но до чего звероподобен чужой предводитель. Лица германцев тускнеют. Аларикс свешивает взгляд - Верда глядит на небо и улыбается. Ее бабьи кроваво-черные странности до этой поры не обманывали - нет, ничего не светит тебе в этом бою, наглый нахрапистый боров.
Чужак оказался убойно-искусен, Аларикс остороженно-аккуратен. Притихли германцы, каждому, знакомому с дракой, ясно - безупречен свист мечей в руках исполина, и Аларикс кажется подростком напротив горы. Двуерукий поочередный удар, с поднятого на дыбы коня, был без шансов - Аларикс, как во сне, втискиваясь меж обдавших струями воздуха полос, ныряя в жернова режущих лезвий, роняя коня, шлемом бьет вражескую конскую морду. Вороной, растерянно фыркая, раскачал попавшего в пустоту всадника. Рука сама, разгибаясь, как будто растет, без надежды, вспарывая пустоту, и наконец встречает твердо-вязкую плоть. Клинок на ладонь исчезает в упругом мясе. Чужак, побелевше-застывший, в ярости хлопает сверху, вбивая поднявшего щит Аларикса с конем вниз. Треск и невыносимая боль, но рука германца сверлит дальше, проворачивая меч ставшей пудовой кистью. Два племя оцепенели. Клубок из вождей валится тушей зубра. Тишина. Вот на земле движение, и Аларикс, привстав, рычит и снова падает, покрывая заснувшего чужака. Винделики не верят глазам, германцы же, прокусывая губы, выплевывая крошки зубов, рвут вперед. И винделикам с пришедшими союзниками страшно. По выпученным белкам глаз германцев понятно - их не остановить и пропасти, и морю. Они торопятся за вождем, который летит на небо. Столько идти - и не успеть за Алариксом, худшего срама не пожелаешь и врагу. Ведь там, на небе, ждут предки, одобрительно улыбаясь. А кто же не успеет, вся жизнь насмарку.

Лава в два счета сминает оторопевшее стадо. Труборг хохочет, вздетый на копья, седой Дар, зарубив семерых, раскалывает свой лоб о холодный чужой топор. Вдребезги разбивают германцы стеклянную стенку, и нет жалости к побежавшим самонадеянным ... как вас там? Винделики, бойи... какая разница? Спины и тех и других лопаются одинаково. Задним воинам до злости обидно, рука ноет от безделья. Уверенные в победе, чужаки даже не позаботились о женах и детях - так к чему же нам их щадить? Мы вырежем ваших собак и кошек - не стоило убивать вождя, лучшего от берегов германского моря до... Ну это уж куда мы дойдем. А мы пойдем далеко, лишь бы вслед за Алариксом попасть в гости к Водану. Нам уже все равно, с кем и как сражаться. Но задние орут как-то не так. В чем там дело? В запале никто не слышит, добивая все шевелящееся на своем пути. И лишь спустя пару часов рассказывают, что почтенная Верда, взглянув на скрюченного бездыханного Аларикса, улыбается без тени сомнений. Никто не верит, но через час вождь уже крякает, давясь водой, и германцы, плача, смеются.

Ведьма, как всегда, не ошиблась. Чертовски жаль, но германцы быстро ушли за солнцем, и след их потерялся. Известно одно - вся Европа была германской, нашпигованная, как сложный салат, херусками, гермундурами, свевами, хавками, лангобардами... всех не упомнишь. Стало тесно, и остальные, соединившись с готами, попробовали на крепость славянские племена. Судя по древним картам, славяне умели долбиться не хуже, и поэтому уже готы скатились к Карпатам. Назревал передел древнего мира, ведь главный игрок Рим лежал при смерти. Точно одно - и после потомки германцев, Теодориксы, Карлы Великие да Эрики, будут расшатывать землю, стремясь за сказкой. За той же самой, за которой гнался Аларикс. Болтают разное. Много битв прошел грозный вождь, и неудержим был в бою. Его гордость и непокорный дух нажили немало врагов, не всегда честных и открытых. И не прожить ему много, если б не ведьма. Голубоглазая красивая ведьма с насмешливо-прожигающим взглядом, читающим дурные мысли. И непонятно, что страшнее - меч вождя или ведьмин все знающий взор. Долгие скитания берегла спину Аларикса жрица - ведь, всю жизнь воюя, так легко не заметить опасности сбоку, да и вождь иногда опрометчив. На то и Верда, чтобы как тогда, тридцать лет назад, снова и снова спасать его в холодном лесу.



­