Гермополис

Пролог

Роман «Созвездие Орион» является литературным произведением. Все персонажи вымышлены, географические названия выдуманы, описанные события не происходили никогда. Любые совпадения случайны. © Дмитрий Сергеевич Михайлов. 2014

                                              Пролог

Под куполом   невесомо колеблется шлейф тишины,  вздрагивающий от редкого шёпота.   Замутнённый  свет рампы растекается по залу. В глубине сцены, наглухо затянутой бардовой  портьерой с золочёными кистями, раздаются  едва различимые   приглушённые шорохи,  до боли   узнаваемые,  как будто  тёмным зимним утром порхающие по квартире, крадущиеся по прихожей,    где  готовятся к выходу в мир  люди, которых мы встречаем единственный раз  в своей жизни,  которые наполняют эту жизнь тихой радостью.  Родные черты  всегда проступают сквозь любой  грим, свет глаз сверкает в глазницах гипсовой маски.

Вот подсвечивается небольшая будка спикера в углу,  в ней  тот самый человек, чей голос всегда за кадром,  человек с  множеством лиц,  но с одним голосом, высоким и трагическим, голосом,   знакомым  с детства.

Шелест, будто птица ударила крыльями водную гладь, собираясь взлететь,  потом два низких звука, спикер, удобнее раскладывая перед собой листы,  проверил,  включён ли микрофон, постучав по нему пальцем.

Тишина рождает тонкие скрипичные звуки, они опускаются вниз, проявляясь на  полотне слуха всё отчётливее. Их одноцветный тембр разбавляется солнечным посвистом флейт и гобоев.  Постепенно облако  тончайшего  бисерного плетения  становится слишком тяжёлым, для того, чтобы оставаться в невесомости,   ритмическое  колыхание  деформирует его,  но на помощь приходит  жёсткая мелодическая фигурация труб,  как медная арматура   удерживающая форму. В рассыпающиеся в центре всполохи там-тамов встраивается треск ударных,  выталкивающий вперёд  гул литавр, принижающих  конструкцию почти до уровня  земли.

 Скоро всё это станет  похожим на  бушующий шторм в океане, с трелями пикколо, взлетающими пеной на гребни звуковых волн, то с обрушивающимися вниз  басами, клокочущими в  чёрной бездне.

И появится голос.

Мы увидим этот  маленький бесстрашный кораблик, перелетающий с одного вала на другой, порой проваливающийся  и почти исчезающий в этом  тутти, но не растворяемый в нём никогда.

——————————————————————————————————-

Как беспорядочными   брызгами   волокон хлопчатобумажной ткани, словно после выстрела  из дробовика,   взрывается посередине  серый холст театрального занавеса,   когда из-за  него показывается ещё  расплывчатый герой,  псевдочеловек, на которого у  праздной толпы уже   припасены  перезрелые помидоры, а палач в узорчатой  косоворотке  отеческим  жестом замахивается картонным топором,  улыбаясь  белёсыми  глазами в прорезь матерчатого   колпака,  так и тишина, обхватившая всё вокруг,  и за ночь  сошедшая своими краями за пределы видимого спектра, ранним утром Новой Жизни вспыхнет и рванёт в самом центре  непредставимым грохотом  событий,  давно уже начавших свой путь в наш конечный нулевой мир  из сферы причины, и набравших такую  инерцию, уничтожить  которую – сродни  остановить перед собой летящую россыпь картечи.   События эти прожгут плоским пламенем  тончайшую бумагу дней, воспалят  материю небытия  огнём правды — как полотно безмолвия    разрывает вой давно заглохших фанфар.

 Так стоглавая колокольня поднимает вместе красные колокола-головы и исторгает  в плотный воздух из медных  глоток  всепроникающее  марево  металлического звука. 

Так ныряют в холодную  весеннюю воду, разбежавшись с обрыва и затаивши слабый рвущийся дух, так заканчивается  сон, после внезапного  пробуждения  ещё завораживающий нас своей непоколебимой логикой, в  атмосфере  физического мира  за считанные секунды  окисляющейся в  бред. Так вдруг приходит смерть и ошеломляет истиной открытия, что путь вечен.

Так и начинается повествование, — рассказчик  открывает  перед вами  ящик Пандоры, в котором страдания перемешаны со счастьем.  Глядя в его глаза, слушая его речь,  вы обнаруживаете  себя на середине озера, погружёнными в радужные мечтания.

Он не знает, от какого лица говорит,  поэтому  говорит от всех лиц.   Ему не нужно это всеобъемлющее я, это point of view, колеблющийся  лоскут индивидуального восприятия,  —  не выплавленный до конца образ героя  никогда  не  против, что  рядом висит камера, как бесшумный геликоптер  парящая над городами и спускающаяся за его спину.

Под пристальным взглядом этого чёрного зрачка   герой проведёт целую жизнь, загнанную в рамки замысла,  пока, наконец,  страдания  не сделают из него настоящего  человека, поступки которого станут понятны и одобрены.