Гермополис

13.

                                                        13

А получилось, как в песне поётся:

                               Ох,  не думала Роза, что влюбится

                               По уши в молодого вора.

Инна Алсунина с детства мечтала быть стюардессой. Наверное, плохо мечтала, судя по тому, что есть теперь.

Но не задалась её жизнь как-то не с этого. Родилась она вроде бы в интеллигентной семье. Отец военный, мама – врач. Но  родители умерли рано и оставили её в этом мире одну на четырёх ветрах. Тогда,  к счастью мама, настояла на том, чтобы Инне поступить учиться в Медицинский институт, и  отдать свою жизнь на благо других и для их здоровья.

Отца ещё в те годы перевели на станцию Север в захолустный городок, где кроме собак и алкоголиков никто не ходил по извилистым улицам, а зимой птицы  замерзали в полёте.  Инна оказалась предоставлена самой себе. Она ходила по мёрзлым улицам, она кормила хлебом полудиких собак, она мечтательно глядела в небо, рисуя себе своего принца на белом коне. Её романтические мечты уходили далеко, она почему-то себя видела живущей возле моря, но не северного,  а тёплого и голубого, где круглый год омывает  горячий прибой  жёлтые пески  и остывает ненадолго,  лишь  тогда,  когда солнце тонет в пучине океана, пряча свой  красный диск в  неведомую глубину.

Когда настал год выпуска  из школы, почти тогда-то и случилось то, от чего её жизнь вспыхнула изнутри. Ещё в девятом классе Инна попала по распределению в школу с медицинским  уклоном, и через год её отправили отрабатывать практику  медсестрой в детский дом. Её отца тогда уже не было в живых,  он умер от лучевой болезни, которую заработал на службе в закрытом военном  городе, где  располагалась  ракетная часть  стратегического назначения.  Мать давно стояла  у гробовой доски, и одним глазом  видела запредельное, её точила онкология лёгких  и  каждая ночь была  раздираема  сухим кровавым кашлем. Она со слезами  на глазах в промежутках между приступами страдания и боли,  умоляла Инну  учиться медицине, и быть в состоянии помочь себе самой.  Знакомый директор детдома  обещал не наседать особенно на Инну  и проставить всё отметки в документах.  Инна  начала  свою трудовую деятельность в неполные семнадцать лет.  Детский дом был не самым удачным местом для начала медицинской карьеры, но Инна была настроена решительно. Её поразили сначала  эти детдомовские дети, брошенные и  ни кому не нужные, зачатые в пьяном сивушном бреду.  Эти недоразвитые и недоношенные существа   с тяжёлыми патологиями,  среди которых заячья губа казалась просто насморком, заставляли её сердце сжиматься от жалости.

Рабочий день начинался здесь, в  стенах медицинского уголка, где она давала лекарства больным ангиной, прижигала йодом разбитые коленки и локти, ставила уколы, этим бедным покинутым детям. Вот тут-то и случилось то,  от чего всё перевернулось с ног на голову.

Когда привели этого маленького мальчика по имени Кеша, она читала любовный роман от скуки, хотя из-за высокого  уровня  интеллекта не особенно любила  дешёвую литературу. Мальчик  был худой и бледный с  кровоподтёками  на скулах. Инна отбросила книгу и уставилась  синими глазами на него.  Он еле  стоял на ногах. Ему было десять  лет, а взгляд у него был как у старика, прожившего долгую,  полную страданий жизнь. Когда Инна  расстегнула его рубашку, то задрожала и  отвернулась, закрыв лицо. Всё его тело было истерзано. На ногах зияли незаживающие язвы,  посредине груди синела  гематома,  в которую  при пальпации  погружались  пальцы  как в тесто. Ребёнок был измождён, но  не смотря на это,  от него  исходило что-то властное и уже по-настоящему мужское, хотя ему ещё  было до мужчины далеко.  Инна  положила ребёнка  на кушетку  и  начала смазывать ушибы и кремы мазью. Мальчик не издавал  ни звука, лишь только скрипел зубами, когда нежные пальцы  Инны попадали в  открытые кровоточащие язвы. Мальчик уснул. Нина кричала на себя, отдёргивала, но снова и снова  смотрела на этого мальчугана, на его суровое  лицо, на плотно сжатые героически   очерченные губы. Её трясло как в лихорадке. Она понимала, что это бред, и даже мыслей таких допускать нельзя. Но её женское естество раскрылось как бутон  и жгло её смертным грехом адского пламени.  Вечером, придя домой,  она налила ванную горячей воды и дала волю рукам, чего с ней не случалось никогда. Она кусала губы, она билась головой об эмалированный край ванны,  чтобы не кричать, но сдавленные  звуки вырывались  из её груди, разбиваясь на тысячи осколков о стены и потолок. Хорошо, хоть мама спала после укола морфием и не слышала ничего.

Той ночью  была её смена. Не сдержавшись, она тихо открыла дверь в палату,  где лежал Кеша, чтобы  просто посмотреть на него, но, не сумев сдержаться,  прошла   вглубь тёмной палаты и остановилась возле кушетки. Бледный свет ночника скупо падал на лицо  Иннокентия, и от этого он казался ещё мужественней. Как к какому-то фантому любви потянулась к нему Инна, не в силах совладать с собой.  Словно  загипнотизированная змея  под звуки флейт,  её тело задвигалось в  немыслимом  танце, а внизу живота снова зажгло.