Герои конца времён: Отец вольницы

Герои конца времён: Отец вольницы

Я – Ролоф Крокко, предводитель банд сумеречной державы Эндерала, владыка всех вольных, сторонник великого освобождения всего континента от назойливой и жестокой власти Святого ордена и Светорождённых, будь они трижды прокляты. Я – Ролоф Крокко, возглавлявший жестокие атаки на караваны Дюнного, отдававший приказы о штурме крепостей Ордена в Сердцеземье и возглавлявший операции по истощению запасов этой свиньи – лендлорда Борека. Благодаря моими усилиями и крепким мужикам Солнечный берег был захвачен ордами собратьев по Вольнице, из-за меня жалкая аристократия Арка пряталась за стенами города, марая портки, моими усилиями удалось выбить дюннийцев с севера Пороховой пустоши и даровать её налётчикам. Как только становилось в округе мирных земель известно, что мои ребята идут, мужичьё прощалось с жизнями и прятали детей, жрецы прятали сокровища и сами пытались схорониться в своих храмах, а аристократские девки едва ли не вешались, зная, что им придётся пережить и что следующая остановка после утомительной ночи – обслуга парней, притоны, бордели Киле или ещё что похуже. Ещё немного, ещё чуть-чуть и моими усилиями был бы захвачена сама столица, тысячи кровожадных воинов были готовы штурмовать Храм солнца, но проклятая и коварная судьба вмешалась в мою жизнь, бросила в горнило апокалиптической гражданской войны и заставила закончить мою жизнь на бастионах Тёмной долины, сражаясь с легионерами Велисария.

Предо мной тёмные дали проклятой земли, ставшей нашим последним оплотом. Рык воинов старого Эндерала, лязг проклятой латной стали и чавканье арпских союзников разносятся зловещим звучаньем предрешённого конца. Это последние минуты покоя, последние минуты моей вольной жизни.

Я – Ролоф Крокко, когда был верным сыном эндеральской земли. Мои отец и мать жили на границе с Тёмной долиной в давным-давно забытом ложными богами селе, вкалывая в три пота, чтобы прокормить меня, братьев и сестёр. Но родители рвали спины и стирали руки до кровавых мозолей, чтобы местному жрецу Мальфаса хватало на жратву, выпивку, и чтобы местный сотник ополчения не замечал, как он замужним бабам сиськи мнёт по ночам, пока их мужичьё дохнет в лесах, защищая нас от нежити. Меня же всегда бесило это, я банально не мог смотреть, как моя исхудавшая до бледноты в рваных серых обносках мать тянет последнюю картошку этому упырю в рясе, а он воротит нос и говорит, что Мальфас благословит большую жертву.

Храмовая дрянь! Староста села ни на что не обращал внимания – ему было похеру на всё, что творилось. Только что и делал, как пропивал жалованье Святого ордена. Я же собрал под своим началом дюжину ребят, свою первую банду, благодаря которой мог прокормиться сам и дать пищу родителям, чтобы не влачить существование впроголодь. В двенадцать лет я впервые обнёс дом старосты с ребятами, в четырнадцать мы вышли на дорогу и щипали мелкое торгошьё, а в шестнадцать ночью мы вломились в местный храм и упёрли золото, дорогие камни и тринадцать хрустальных чаш. Там же в подвале мы нашли годовой запас продуктов… это свинья перепродавала то, что вырвала из наших ртов.

Я бы так и жил дальше. Может поумерил пыл и стал бы крестьяшкой, или ушёл бы в леса и стал бы главарём мелкой шайки, но всё пошло по иному пути, судьба умеет подкинуть мать его неприятный сюрприз. Всё изменилось, когда жрец полез к моей матери. Мало было ему перетрахать полдеревни так он решил ещё и покуситься на честь матери! Петух мальфафский! Я вовремя пришёл с поля и застал момент, когда он пытался порвать одежду на её груди. Кровь вскипела в венах, ярость туманом застлала взор. Я уже не помню, где нашёл вилы, но отчётливо помню, как вогнал их ему в спину. Дерево вошло в тучную плоть, в жир, как раскалённый нож в масло. Он кряхтел и обливался кровью, визжал и ревел, как свинья на бойне и пытался выторговать себе жизнь – клялся отдать всё золото, если мы приведём лекаря. И он получил его – у меня в тигле дома плавился драгоценный подсвечник, который я выкрал из храма… и его я залил ему в горло, оборвав жалкое существование ничтожного червя.

На моё горе в селе проезжал провинциальный архижрец вместе со свитой из мелких аристократов, желавший празднества и пышного приёма, а получивший пустой храм. Он не стал разбираться самолично куда делась свинота, развратившая полдеревни, а пара селян даже сказали, что его видимо сожрали волки или разорвала нежить, то и дело являющаяся из Тёмной долины. Мальфафский боров распорядился одного из слуг храма назначить новым хранителем светопыли для народа. Моё горе в том, что он встретился с отцом, что шёл с полей и не отдал должного уважения иерарху, не свершил три великих поклона, а к аристократам не обратился со слова – «мессир». И тогда архижрец расспросил его о делах Мальфаса, об учении и том, сколь часто он давал жертвы. К нашему горю папа сказал, что это бог, а вот остальные шестеро – могущественные святые, которые ему служат.

«Ересь!» - истерично кричал архижрец.

«Сжечь» - вторили аристократы.

Отца и мать обыскали, дом перевернули вверх дном и нашли листы проповедей опального и еретического культа, что послал нахер остальной культ Мальфаса двадцать лет назад. Папа пытался объяснить, что это растопка, что он нашёл в лесу, но его никто не хотел слушать. Приговор был быстрым, а воздаяние скорым. Отца и мать сожгли, как еретиков, ибо архижрецу нужно было спешить и ему некогда было разбираться в том, что прошлый сельский жрец неверно преподавал учение.

Суки! Проклятые конченные ублюдки!

- Суки! Ублюдки! – кричу я, поднимая клинок, закалённый в горниле многих битв и овеянный тёмно-фиалковыми колдовскими молниями, когда в долине серебром засверкала линия металла – легионеры вышли на поле боя, а значит скоро начнётся наш последний бой, за волю и свободу!