Гиблые

Гиблые

На столе перед Егором Феоктистовым россыпью лежали затейливые фигурки ласточек, вырезанные из лиственницы. Он взял рассмотреть поближе одну из деревянных птичек, которая практически утонула в его мозолистой ладони, и подивился способностям живущих в этих дебрях скульпторов — нанеси немного краски, и ласточка защебечет, замашет крылышками.

-Это все, конечно, интересно, - проворчал он. -Но где серебро, золото? У них же, в конце концов, где-то целая золотая баба прикопана?

-Все, что нашел, - развел затянутыми в перчатки руками Матвей — худой тридцатилетний мужчина, с изъеденным оспинами лицом. -Дом сверху донизу обшарил. Ни одной безделушки драгоценной нет.

Егор со вздохом взглянул в оконце, за мутным стеклом которого были трудно различимы жители мансийской деревни Иширум, собравшиеся вокруг избенки. Он ни капли не боялся, что разъяренные люди ворвутся внутрь: на крыльце стоял Семен, напоказ выставивший автомат Калашникова. Конечно, в деревне наверняка было оружие — не черканами и самострелами же тут добывают дичь, но, видимо, московские «гости» еще не перешли ту черту, за которой началась бы пальба и потекла кровь.

Егор Феоктистов был «черным» археологом, за два года своей «карьеры» прославившимся в определенных кругах завидной удачливостью в деле поиска кладов и, одновременно, пренебрежением к находкам. Если остальные копатели, находя, по их мнению, имеющую значение для изучения истории находку все же сообщали об этом своим чистым на руку коллегам (пусть и не преминув хотя бы немного поживиться), то Егор Феоктистов, ничуть не страдая от угрызений совести, полностью выгребал курганы, места древних битв, языческие капища и сбывал добытое на черном рынке. Конечно, приходилось делиться с местными властями, но так как места «археологических изысканий» приходились, как правило, на далекие от райцентров регионы, где далекие от больших денег чиновники не были избалованы «подарками», особенных проблем с ними не возникало.

Любители древностей на черном рынке чуть ли не дрались за то, чтобы стать тем, кого Егор выберет в качестве покупателя. Тут были и богатые коллекционеры, не упускающие случая похвастаться в близком кругу друзей находкой из курганов Хакасии; и рьяные приверженцы старообрядчества, алкающие получить в свое распоряжение нательный крестик старосты общины, прыгнувшей, по его приказу, в огненную купель; и чудаковатые любители альтернативной истории, считающие, что власть скрывает от людей свидетельства о существовании внеземной цивилизации — в общем, желающих сотрудничать с Феоктистовым было немало.

Место для раскопок он выбирал не наугад (как делали многие из тех, кого Егор презрительно величал «дилетантами»), а тщательно подготовившись. В этом ему существенно помогали дневники императорских «бугровщиков», по поручению Петра I руководящих раскопкой курганов в Сибири, а впоследствии — и по всей России. Коллекцию бесценных дневников он купил у сотрудника Эрмитажа, который решил, что пылящимся, местами истлевшим от старости бумагам, без дела лежащим на задворках хранилища и не содержащимся на учетном балансе, можно найти лучшее применение. Вот и нынешнее место Егор выбрал не слепо ткнув на карту, а прочитав записки доктора Мессершмидта, который утверждал, что «северная часть Камня богата звенящими от золота курганами исчезнувших во времени сыпырцев, почитаемых вогулами, считавшими их своими предками».

Но так как с похода состоящего на императорской службе немца прошло уже три века, не было ничего удивительного в том, что «Камень» - Урал, по-современному, уже большей частью освоен и наткнуться на нетронутые захоронения в исконно мансийских землях (или вогульских, если называть их на манер Мессершмидта, использовавшего языковую норму своего времени) достаточно сложно. «Археологи», тщательно все обдумав, выбрали своей отправной точкой отмеченное на редких картах малюсенькое село возле горы Яныгхачечахль, где единственным признаком того, что на дворе стоит 2010 год, был старенький квадроцикл — один на все село. Если и была вероятность найти нетронутые курганы, то только здесь, ведь на десятки километров вокруг была лишь девственная тайга, косматые ели которой наверняка видели легендарных сыпырцев. К тому же, была еще одна причина, определившая выбор Иширума, не озвученная Феоктистовым своим подельникам, но от того не менее важная: в своих записках Мессершмидт утверждал, будто к курганам в тех краях могут провести только живущие там «лесные люди», ибо «деревья чужаков путают и водят по кругу, заводя в гибельные топи». Ну а так как Егор и в более доступных местах умудрялся находить кладези древностей, то уж на это место возлагал особые надежды.

Но ведь вот незадача — жители утверждали, что ни о каких подобных местах не знают, и, в лучшем случае, с доброжелательной улыбкой предлагали проводить их до подножия хребта, где проходит туристическая тропа. Если в прежние разы удавалось договориться со старожилами, в пространных описаниях которых, наложенных на записки «бугровщиков», рождалась истина, то теперь Егор будто бы наткнулся на стену в виде камня (в чем он увидел некий символизм). Не желая переться с пустыми руками несколько километров по волчьей тропе к истоку Лозьвы, Феоктистов решил действовать решительно.

Вместе с Матвеем и Семеном — давними друзьями и сподвижниками, с которыми Егор начал дружить еще во время учебы в археологическом институте (с ними же он совершил свою первую экспедицию на Керженец, где в окаймляющих реку лесах нашел несколько обрушенных старообрядческих скитов с на удивление хорошо сохранившимися иконами), он выгнал из дома старосту Лосара Тыманова с семьей, чтобы попытаться там найти хоть какие-то намеки на то, что в деревне знают про захоронения: серьгу какую-нибудь затейливую, божка золотого — ну, хоть что-то.

-Ладно, - он хмуро взглянул на одетого в камуфляжную куртку Матвея, -сейчас пойдем ва-банк. Собери эти все фигурки в мешок.

Выйдя на крыльцо, Егор мягко отодвинул стоящего с угрожающим видом Семена, сжимающего страйкбольный автомат, на взгляд неотличимый от настоящего. Августовское солнце лукаво выглядывало из-за горы, светя прямо в глаза достойному продолжателю «славного» дела скудельников, рыскавших по погостам с незапамятных времен. Лица собравшейся толпы состоявшей, по прикидке Егора, человек из тридцати, уставились на предводителя шайки, ворвавшейся в их жизнь и посягнувшей на память предков. Даже вершина Яныгхачечахль, будто бы, немного наклонилась, силясь услышать слова чужака.