Глаза Дракона

Пролог. Спящий дракон

画龙点睛 [huà lóng diǎn jīng] (кит. идиома: “рисуя дракона, нарисовать глаза” — нанести завершающий штрих, одним штрихом оживить картину).

Высоко в небесах, так высоко, что пространство и время теряли свой смысл, в прекрасном золотом дворце спал дракон. Сон его был крепок и безмятежен, колоссальное чешуйчатое тело, свернутое в кольца, поблескивало в нежном утреннем свете драгоценным нефритом. Его сон не могло прервать ни пение птиц, ни далекие, словно громовые, раскаты, ни тепло солнца, нагревающее чешую. Даже полное печали прикосновение старого друга не заставило дрогнуть его веки, ни на мгновение не сбилось ровное дыхание.

Он спал сотни лет, но много ли значит время в прекрасных чертогах, где царит вечная весна, где бирюза неба всегда безмятежна, а воздух сладок от цветущих вишен?

– Пора бы тебе проснуться, друг мой и вечный соперник, – требовательно проговорил молодой юноша в золотых одеждах, опирающийся на посох, – пора вернуться в Небесные чертоги, найти свою жемчужину и хранить границы, как хранили их всегда драконы. Слишком силен стал правитель Диюя, возросло его влияние на наместника твоего в подземном царстве, слишком многое он позволяет себе. И демоны уже расшатывают печати…

Огромный дракон тяжело вздохнул, словно силился проснуться, колыхнулись кольца, сверкнула чешуя, и вновь стал глубок его сон.

Грустно улыбнулся юноша:

– Что ж, там где бессильны всемогущие, приходится искать помощи у смертных. Раз твои соратники и слуги забыли, как можно тебя вернуть, придется мне.

Мелькнул золотым всполохом посох, и юноша исчез, чтобы появиться в точно таком же дворце, но там, где время было быстротечно и безжалостно. Опустилось оно на его плечи, пригибая к земле, испещрило молодое лицо глубокими морщинами, даже золотые одежды потеряли свою яркость и блеск, и только глаза остались веселыми и яркими, словно янтарь, пронизанный солнечными лучами.

Был тот час, когда ночная тьма превращается в неверные утренние сумерки, когда глубокая тьма уже отступила, но свет еще не вступил в свои права. Над спящим Пекином занимался бледный рассвет; привычный для жителей поднебесной смог прятал солнечные лучи в сероватой, горько пахнущей дымке. Ни души не было в Запретном городе, даже бдительная охрана задремала на своих постах в тот час, когда старик, удивительно стремительной для своих лет походкой, вышел из окутанного безмятежной тишиной Дворца земного спокойствия и остановился, окидывая взглядом дворцовый комплекс:

— Aiyōu, – протянул он, укоризненно покачав головой, — как потускнел императорский дворец без присмотра!

Он сделал несколько шагов по лестнице, озираясь и недовольно цокая:

— Стоит добавить сюда красок и золота.