Глухой виолончелист

Глухой виолончелист

Когда я спросил у него, счастлив ли он, Сашка, не задумываясь, ответил, что «нет».

Он взял со стола белоснежную чашку чуть остывшего латте, не спеша сделал пару глотков, посмотрел на меня, как бы размышляя о чем-то, думая, говорить или нет.

…Мы были знакомы с ним, казалось, три с половиной вечности и еще два дня. Я знал, какие книги он читает и какие сносит в туалет, какие фильмы смотрит, сидя с бутылочкой темного и фисташками, а от каких у него выступает нервная жилка на виске, почему он на дух не переносит белые рубашки и не ест груши. Какие девушки заставляют его отвлечься от любимого грибного салата с авокадо в любимом ресторане, какие болезни записаны в его амбулаторной карточке и на каком зубе в прошлую среду у него обнаружили кариес. Все, я знал о Сашке абсолютно все.

Мы познакомились в ту эпоху, когда за жменьку медяков в кармане можно было купить пол-страны и еще 2 шоколадных пломбира прямо-из-Антарктиды в новеньких бумажных упаковках на сдачу. В тот день я, он и еще с десяток ребят делились на команды на лужайке перед детсадом (сейчас там пятиэтажный торговый центр с подземной парковкой, кинотеатром и россыпью фаст-фуд кафешек). Между воротами – метров двадцать, вместо штанг – кривые сучья из кустарника у забора и настоящий футбольный мяч с какой-то написанной закорлючкой (зуб давали, что автограф самого Пеле).

Обычно мальчишеская радость длится часа два – как настоящий чемпионский финал с добавленным временем и пенальти. Ну, или когда чемпионату неожиданно появляется другая альтернатива – казаки-разбойники, речка или айда-смотреть-на-девчонок. Последнее занятие с неоспоримым превосходством всегда брало верх. Так были сорваны три финала чемпионата Европы, два финала чемпионата мира и несколько рядовых матчей на звание Лучший Двор. Пожалуй, это был единственный случай в мировой истории полного превосходства девчачьей художественной гимнастики над мальчуковым футболом.

Но тогда футбольное небо обещало быть безоблачным – девчонки уехали на летний смотр в другой город, обещая нам определить наконец чемпиона мира. Сашка оказался со мной в одной команде. До того матча я его не встречал – наверное, он был из дальнего подъезда или из соседних домов. Зеленые шорты без опознавательных адидасовских знаков и белая футболка с картой мира на спине, плюс невысокий рост, то есть гол головой уже не забьет – в общем, обычный пацан. Но с каждой минутой, проведенной с ним на поле, мое мнение о нем стремительно менялось в сторону «совсем-необычный». Сашка играл больше в защите и идеально чувствовал каждого игрока нашей сборной: кого прикрыть, кому отдать пас. Плюс – он ни разу не дал ребятам из другой команды нарушить на нем правила: все попытки приблизиться к нему и двинуть как следует по ногам, заканчивались своевременным и точным пасом свободному игроку. Окончательно весы всеобщей благожелательности и мальчишеской дружбы на тысячу-миллионов-лет склонились в сторону Сашки после того, как он метров с пятнадцати аккуратно положил мяч мне на ногу, а я переправил его в нижний, дальний от вратаря Витьки, угол. Витька потом от досады стекло в моем подъезде разбил, все сокрушался – гол-то был решающий.

На такие вещи обращаешь внимание в лучшем случае через несколько лет. Они вдруг возникают перед твоими глазами – как тетка из далекого Новосибирска с авоськой и желто-зелеными мандаринами. Ты будто ее и знаешь, а откуда и что это за недозрелый цитрус – не припоминаешь. Мы бегали по миниатюрному Уэмбли или Камп Ноу, изображая из себя Кумана или Гуллита, Батистуту или Гарринчу, празднуя чемпионство, а Сашка просто сидел на траве, облокотившись спиной на штангу-березу. Десятилетний мальчуган, принесший победу своей команде, отрешенно наблюдал за нами, и на его лице не было абсолютно ничего: ни радости, ни печали.

Кто-нибудь может ответить на вопрос: что мешает третьекласснику бежать, как вся команда, по траве, натянув низ футболки на голову и глаза, и перекрикивая городские автобусы-троллейбусы, вопить: «Оле-оле-оле, «Динамо» - чемпион!»? Тогда я выбросил этот вопрос из своей головы, отправил его в далекий Новосибирск к далекой тетке. Тогда он меня не интересовал. Да и разве, когда вы несетесь по автобану со скоростью за 200, вас интересуют такие глупости как содержимое багажника неприметной развалюхи, пылящейся у обочины?..

- Скажи, что такое, по-твоему, счастье? Ну, что ты вкладываешь в это слово?

Сашка всегда отличался живым умом, находил интересные ответы на казалось бы безнадежные вопросы, с легкостью и интересом читал как философию Ницше, так и детские стихи про дядю Степу, играл в большой теннис и ходил в горы. Занятный собеседник, успешный предприниматель, еще и довольно смазливый… Наверное, именно так выглядят любимчики судьбы. И сейчас этот любимчик пытался мне что-то растолковать про счастье.

- Для меня это некое состояние полноты. Когда в неком теле или сосуде есть все, что нужно: ничего лишнего, ничего недостающего. Вот, к примеру, эта чашка была бесконечно счастлива от того, что в нее налили горячий ароматный кофе. С ложечкой сахара, толикой молока и щепоткой корицы, с аккуратной пенкой под краешек. В ней все, что необходимо, и ничего лишнего. А вот, если влить в нее, например, бензин из твоей «бэхи», да хоть и из президентского «боинга», то она вряд ли будет в восторге. Не будет счастлива. – Сашка повертел чашку, заглянул внутрь, словно проверяя, что там, напиток или топливо. – Так и в человеке. Он счастлив, если наполнен всем необходимым. Способностью любоваться солнечным закатом или вдыхать запах жасмина в городском ботаническом саду, печалиться из-за окончания быстро пролетевшего отпуска или, не скрывая, улыбаться в вагоне метро, глядя в невинные глаза ребенка, без капли стеснения изучающего тебя как зеленую гусеницу. Способностью любить, наконец… Если все это внутри есть, человек полон. А когда он полон, то сможет поделиться этим с кем-то еще рядом с собой.