Гнев черного дракона

IV. Званый вечер

Ребром ладонь в трещину уместилась. Совсем нехорошо – расходилась стена. Отец Василий погладил ее ласково, как живую.

– Потерпи еще немного, голубушка.

– И класс бы побелить нам, батюшка. Уроки уж пора начинать, – заметила Ефросинья.

Отец Василий, напротив, полагал, что их следует отложить. В лучшие-то дни часть учеников в школу едва ли не силой стаскивать приходилось. И ведь не столько сами противились, столько мамки-батьки. А на что им, дескать? Коров по науке считать? Кирпичам да деревьям письма писать? И вот попробуй, вразуми каждого, убеди. Уже и учить-то и некогда, пока всех обойдешь – день кончался. А сейчас, пока у города такая напасть, никто и вовсе в класс ходить не станет.

– Раствору бы намешать – а то, неровен час, пока плотника дождемся, и чинить станет нечего. Да и извести не осталось. Возьмем завтра на складе.

– Хорошо, батюшка, – Ефросинья перекрестилась и, придерживаясь за поясницу, покатилась, переваливаясь, на коротких ногах. Как только такие маленькие выдерживали недлинное, но крупное тело?

– Расхворалась, гляжу? – окликнул отец Василий.

– Ох, и не говори. Сызнова как разломило, а ведь не осень еще. От сырости, поди.

– А Степан-то так и не заходил?

– Нет, батюшка. Не видала сегодня.

Офицер, когда в городе пережидал, кроме нынешнего года у отца Василия останавливался. Но и сейчас реже пары раз в день не заглядывал. Всегда где-то поблизости был, службы посещал – пусть и не каждую, но часто. И тут раз – и с прошлого полудня не видать.

Что ж он такое говорил накануне? Над Учи посмеивался – но это всегда так, не ладили они. Как с первого дня языка общего не нашли – так и пошло. А еще уезжать собирался, сумасбродный, хотя никто ему такого приказа не давал. Неужто способ нашел уплыть из города, да даже не простился? Нет, не мог Степан так поступить, совсем на него не похоже.

Наглядевшись вволю на трещину – до тех пор, пока уже мерещится не начало, что прямо на глазах она расползается – отец Василий вышел искать Учи, которого тоже после лечебницы не видел. Не лежало сердце к разговору, но и домыслами изводить себя и грешно, и тяжко.

– Тетя Фрося, Фроську верните! – издалека крикнула спешившая к церкви Нюшка.

– В доме она, беги, а то я пока доплетусь… Только не шуми там. Гости у нас, шибко норовистые.

– О как! А кто такие?

– Барышня приезжая. Со служанкой.

– Красивая?

– Здравствуй, Аннушка. Как Глафира?

– Анфиска с ней. А она спит, – зло говорит, а глаза небесные – детские да ясные: видно по ним, что нет той ненависти в душе, которую показать хочет. – Все спит и спит. Почти не дышит.

– А с младенцем-то что?

– Нам не сказали. Помер, поди.

Ефросинья ахнула и перекрестилась.

Нюшка отвела глаза.

– А к нам дядька из полиции приходил. Я ему ничего не сказала. Зря, не зря?

– О чем не сказала?

Ефросинья поспешила к дому.

– Да обо всем.

Отец Василий молчал – раз выговориться хочет, то пусть и говорит сама о том, что тревожит, без понукания вопросами.

– Уходила вчера Глашка. Явилась где-то к полудню – и к Анфиске вдруг, едва ни с порога: где кобыла? Пошли на двор – точно, нет кобылы. Та говорит: давай искать. И сразу туда, где дядьку Кондрата нашли.

Нюшка потрогала носком ботинка траву.

– А Глашка-то ночью с ним разругалась. Анфиска ныла – спать не давала, я на крышу и вылезла. А там они, у его забора. Он ее за руку как хвать, а та его локтем. Он ее за косу, она ему в рожу вцепилась. Он ей: «а я тебя на чистую воду повыведу»!

Девчонка вздохнула, продолжая разглядывать землю.

– А еще за день до того она с солдатами из-за Анфиски перегрызлась. Они-то кобылу Глашке сперва оставили, потому как она… ну, понимаешь. А потом вот так с сестрой вышло, и Глашка к ним пошла. А я следом, но чтобы она не видала. Этот, Анфискин, ее по голове огрел – аж отлетела. Мне страшно стало… Решила, что померла. Но она полежала да встала. А потом вот… Кобылу нашу зарезали. Это ж, поди, он и был. Тот, Анфискин. Мы по дороге его и встретили. Вот про него я все ж сказала дядьке из полиции. Не утерпела.

Не удержался и отец Василий:

– А капитан на все смотрит.

– Так зря я не сказала-то или нет?

Ложь-то благом пока еще не стала – но чем история злоключений солдатки могла быть полезна чужаку? В то, что Глафира с огромным пузом могла иметь какое-то отношение к убитым, отец Василий ни на миг не поверил.

– Иди за Фросей, Аннушка. Не тревожься, – положил он руку на теплую голову.