Гнев черного дракона

VIII. Пути язычников

Даже просто стоять на ногах стоило отцу Василию немалых усилий, однако приходилось еще и ходить, и говорить, и утешать. По случаю субботы, когда многие заканчивали работу с обеда, и еще более зримого, чем прежде, подъема воды, церковь вновь набралась полна. И опять – тут и там – велись в ней суеверные разговоры.

– Сосед уезжал сегодня, и я едва за ним не подался. Сарай за домом-то совсем затопило. Зашел я туда – дров хозяйке набрать, а дров и нет: над водой одна солома плавает, там, где они лежали. Хозяйке даже говорить не стал – к соседу пошел. Застал как раз за сборами. Тот – мне: давай, мол, с нами, камня на камне тут не останется. Дескать, не зря тунгусы да гольды беду кличут да побасенки свои сказывают. Знают то, что нам неведомо.

– Боязно-то по лесам рыскать. Здесь мы всем миром уж как-нибудь. Я вот насыпь с утра укреплял, а тебя мы там не видали, – к счастью, не во всех этих людях страх перевесил практичность.

– А вы что скажете, батюшка? – Дарья-швея, похожая на утку, охочая до чужих бесед, подкралась неслышно.

– «Не учитесь путям язычников и не страшитесь знамений небесных, которых язычники страшатся». Так пророк Иеремия говорил. А я от себя вот еще что скажу: зима была снежная, а лето – дождливое. Воды много стало вокруг. Она вся в реке сама и собралась, понимаешь?

Нет, не понимала: в бегающих глазах – ничего, кроме страха.

– А почему так вышло? Почему иногда ее мало, а в другой раз – через край?

Отец Василий замешкался, думая, как объяснить. Вот был бы Степан – он бы хорошо растолковал. И про зиму снежную, и про дожди. Эх, Степан…

Пришлось уйти от ответа:

– На прошлую проповедь ты не пришла, а тогда много о том было сказано. Но не беда: и на завтрашней вспомним.

– Соболезную вашей потере, – это уже молодой купец Разумов.

Словно недавние мысли прочел. Не он первый – а только сочувствия вынести тяжелее всего.

– Я слышал, виновник уже задержан?

Ловок: за один миг смог задеть два больных места разом.

Отец Василий взглянул на Дарью, замершую в любопытстве – и уже совсем посеревшую от переживаний.

Об убийствах в городе, как и следовало ожидать, прознали. Ни родные, ни соседи убитых, понятно, языка за зубами не держали, да и в лечебнице не молчали. Появление сыщика, которого многие видели, а кого он и сам навестил, тоже пересудов не убавляло. И так-то было, отчего прийти в уныние, но молва еще больше усиливала размах злодеяний: отцу Василию уже приходилось слышать и о целых семьях, зарезанных на берегу. Он тяжело вздохнул, отчего так и не стихшая боль в груди усилилась.

Правда, конечно, не стоит общего покоя. Да что там – ради него отец Василий сам первый пошел бы на любой обман. Кроме одного – того, что ждали от него Разумов с Дарьей. Иначе, когда горожане выяснят, кого увел в полицию Николаев, получится, что отец Василий подтвердил вину Учи.

– Мне про то неизвестно, Фома Иваныч. С утра сыщик пошел допрашивать моего Учи – быть может, с тех пор что-то и прояснилось, но я об этом не слышал.

– Учи? Но почему? – купец нахмурился с подозрением.

Однако пусть лучше об этом узнают от отца Василия, чем от сыщика.

– У него был тунгусский охотничий нож – лиходеи использовали такой же. Но это формальность. Как я и сказал Матвею Леонидовичу, даже если бы я и не знал Учи столько лет, на него никак не подумать: в часы преступлений он был рядом со мной.

– Нож, говорите, – задумался купец. – У многих есть такие ножи.

Тревожные, гнетущие мысли одолели снова, отогнав слепую веру в непричастность. Нож. Обычный, как у многих – да не совсем. Знал ли кто, кроме отца Василия, что Учи не выпускал его из рук, а на ночь клал под подушку, уверяя, что в нем душа охотника? И как же так вышло, что он вдруг взял и в одночасье исчез?

Учи подолгу пропадал неведомо где. Учи нашел на берегу того человека, Жукова. Учи, наконец, не любил Степана.

И не искал ли сам отец Василий старого рыбака, чтобы обо всем этом спросить, страшась ответов?

Но сейчас для их поиска точно не время. Сомнения – плод разума, от блужданий которого слишком многие беды произрастают. Их надо держать в узде – тем более, сейчас, когда Учи нуждается в помощи.

– Неужели нож – это все?

– Наверняка нет. Я просто мало чего знаю, – поспешил уверить отец Василий. Если сам он был зол на сыщика и считал, что тот не намерен работать на совесть, то остальным такое мнение лучше не разделять. Спокойнее будет.

Хотя куда уж беспокойнее?

– Ох, что делать-то? На что надеяться? Слабеет вера-то, – горестно зашептала Дарья, когда Разумов отошел.

– Бог убережет и не посмотрит, слаба твоя вера или сильна. Да только не усложняй ему работу: одна, как стемнеет, за город и особенно к берегу, не выходи. А лучше вообще закрой дверь на щеколду и жди утра.