Год

Заклинание

Мартини сидит на поребрике, уставившись в одну точку, и думает о том, считается ли его состояние экзистенциальным кризисом.

«Да не, туфта это всё», - парень отгоняет от себя странные мысли. – «Девчонка зацепила, а ты решил, что это судьба. Идиот. Клинический идиот», - и улыбается.

На его щеке виден только белый след. Рана уже почти зажила. Мартини с непривычным для себя мазохизмом мечтает, чтобы остался шрам. Это будет напоминанием.

– Реально головой тронулся, - шепчет он, срывает растущий из трещины в асфальте цветок и рассматривает его.

Ветреница. Забавно, Макс до сих пор помнит названия самых бесполезных цветов. Девушкам они не нужны - маленькие, невзрачные, белые. Но эти цветы появляются одними из первых. Вот и сейчас, когда в наполовину диких парках ещё не видны подснежники, ветреницы уж тут как тут.

Макс думает о том, что Настасья тогда тоже появилась как нельзя вовремя. Чёрт, как же он запал на эту девчонку! Не успокоится, пока не найдёт. Только вот как с ней связаться.

Мартини смотрит на цветок и вспоминает о том, что случилось в лесу: Настасья появилась после разговора с травой. Значит, нужно повторить.

– Ветреница, - вздыхает Макс, обращаясь к цветку.

Крышу сносит, фразы сами срываются с языка, будто ждали этого момента всю жизнь, таясь на задворках сознания. Это не его слова. Макс де Мартини никогда, даже будучи пьяным, не говорил так красиво.

– Покажи мне будущее, в котором я не буду подобен ветру. Обернувшись к солнцу, дай мне свет его. Пусть он укажет путь к девушке, которой подвластна оживающая природа, - кажется, он говорит это целую вечность или даже больше.

Когда на Мартини падает тень, он не поднимает взгляда. Не отзывается, хотя  знакомый до тошноты голос окликает его.
– Мартини, ты там жив? - друг садится на корточки и щёлкает Макса по носу.
Мартини реагирует с опозданием, но всё же фокусируется на лице друга:
– Дека, официанточка моя любимая, ты что здесь забыл? - язвительно восклицает Мартини, лихорадочно думая при этом: а слышал ли Дека его монолог; нужно вести себя как обычно, и тогда, наверное... 
– Я-то здесь работаю, если тебе вдруг память отшибло, - Дека скептически вглядывается в лицо друга и выдаёт: – А что за чушь ты тут бормотал?
– Что-о-о?! - картинно удивляется Мартини, ругая себя за неосторожность.

«Нашёл место с цветами разговаривать, напротив кафешки! Да к тому же той самой, где работает Дека. Браво, Мартини, гениальный ход. Закопай себя!»

– Околесицу какую-то нёс, - говорит Дека. – Я даже на диктофон записал, палец сам не 'record' нажал, - врёт ведь, по глазам видно.
– Дашь послушать? - со спокойной улыбкой интересуется Мартини, как бы между делом, не проявляя особо интереса; но он внутренне содрагается, потому что знает, что услышит.

Дека кивает и нажимает на зелёный треугольник на экране монитора:
~ Hator anema viw, ahet io yet urej firo. Ronay den heio, sin anema tu he. T'en ve hita feh'te den liya, hey julor kito botuivarane ~

Мартини сдерживается, чтобы не рассмеяться от облегчения. Это его голос, но слова звучат совсем не так, как Макс их запомнил. Неизвестный язык завораживает, но понять смысл сказанного попросту невозможно!

– Реально хрень какая-то, Дека, - ухмыляется Мартини, вставая с поребрика. – Можешь оставить себе, для коллекции. Бывай, - взмах рукой, быстрое прощание - сбежать, пока друг ничего не понял. 
– Эм... Ладно, - пожимает плечами Дека, но Макс этого уже не видит.

Для него существует только ива, вставшая перед внутренним взором, и девушка, только что перебежавшая дорогу. Девушка, слишком похожая на Настасью. Она оборачивается, и у Макса замирает сердце.