Годы, как ласточки, мчатся...

Годы, как ласточки, мчатся...

     Есть такое стихотворение...

     Годы, как ласточки, мчатся,

     Что впереди - не боюсь.

     С кем только, милый, прощаться,

     В час, когда я соберусь.

     С каждым прожитым годом, с каждым днем прожитым, вокруг нас остается все меньше людей, с которыми нужно было бы прощаться, если бы этот день был последним днем на земле... У меня так. Но я знаю, что и у вас, у всех у нас, так! 

     Сегодня исполнилось 10 лет, с того дня, когда умер мой отец. Много ли это? Много. Я не днями меряю, нет. Я измеряю событиями своей жизни. За эти годы успел вырасти мой сын, которого, четырехлетнего, совсем еще молодой, даже не пятидесятилетний,  дед катал на спине. Родилась дочка, которую дед никогда уже не увидит. А я сегодня сидела, смотрела на своих детей, и думала, что он бы был очень-очень рад им. А, в общем-то, у нас так мало тех людей, даже из близких, которые бы были искренне рады детям. А он бы точно был! Он очень любил детей. И не только своего внука, моего сына. В принципе детей, вообще...

      Помню, когда я только закончила школу, у моей одноклассницы родилась дочка. Я в институт поступила, а она, несмотря на школьную медаль, вышла замуж и сидела с ребенком. По выходным, когда я приезжала домой, она иногда с ребенком приходила к нам. Мы с подругой общались, а мой отец брал на руки чужую семи-восьмимесячную девочку и часами носил по двору, по дому - показывал, рассказывал что-то. И ведь не плакал ребенок у незнакомого дядьки! 

    А когда мы с братом были детьми, отец играл с нами! В шахматы, шашки, жмурки, прядки... Эка невидаль, скажете вы! Да, может быть, в ваших семьях папы уделяют время своим детям. Мой муж, в каком-то смысле, хороший отец - заботливый, зарабатывающий и нежалеющий денег для своих детей, старающийся обеспечить им если не безбедное, то хотя бы комфортное, существование. Он разумно подходит к ним. Хотя, любит, конечно, очень любит...

     Мой отец был другим - любил нас беззаветно, бездумно... И где-то, конечно, был неправ. Но так уж был устроен. Такая любовь - она вся в мелочах, в некоторых, никак не стирающихся из памяти поступках... Как вот такой, например. Я уже была замужем, у меня - сын, муж, другой, не родительский дом. Я, кажется, уже сама работала, и муж... И уж, конечно, какие-то мелочи могла себе позволить. А он болел, получал копейки, сидя дома на группе по инвалидности. Но когда я, взрослая, приходила к нему, меня ждали припрятанные за книгами на полке конфеты, кусочки шоколадки... И не взять было нельзя - смертная обида!

    А еще я часто вспоминаю, как мы пололи картошку. Хозяйство было огромное, три огорода. Рядки - длиннющие, конца-края не видно. И вот становимся вчетвером - мать, отец, я и брат. У каждого тяпка в руках, у каждого свой - бесконечный рядок. Он посмеивался всегда, поддевал, пошутить любил над нами, как сказал бы мой сын, поприкалываться. К середине отец сильно отрывался вперед... и начиналось - полешь, полешь, вдруг бац! Пять-шесть твоих грядок уже прополоты. Идешь-идешь, не разгибая спину, опять! То есть отрываясь вперед, он заходил на наши делянки и облегчал нам, детям работу. Жалел...

    Мать была главным членом семьи, ее голос был решающим. Но традицию изменить было невозможно - прежде чем уйти на дискотеку, необходимо было отпроситься у отца. Я-то умом понимала, если мать отпустила - дело сделано. Но был еще отец... свадебный генерал в этом деле. И начиналось:

    - Пап, можно я сегодня на дискотеку пойду?

    - Нет, - с нахмуренными бровями, сосредоточенно занимаясь своим делом.

    - Па, ну хватит, а? Ну, мы уже с Галей договорились?

    - Я сказал "нет", значит, нет!

    - Ну, мама уже разрешила!

    - А батька не разрешает!

    И так полчаса. Ни разу не было, чтобы не пустил, но нервы потрепать в этом деле любил!

    Он очень любил лошадей. В молодости работал конюхом на конезаводе. В его родной деревушке из-за близости к этому конезаводу, в каждом доме, наверное, были  лошади. А потом, когда следом за молодой женой, за моей мамой, не желавшей жить в глухомани, в многодетной семье с не очень доброй свекровью, помыкаемой отцовскими братьями-сестрами, уехал в наш поселок, по сути, небольшой городок, некоторое время очень тосковал по лошади. И все-таки завел! Звали коня Голубь. Был он огромный, гнедой... работяга, тяжеловес. Отец пахал на нем огороды, ездил повсюду, даже на работу, когда ближе к пенсии трудился в колхозе. Понятно, что при такой работе тяжелой, да еще в девяностые, многие из тех, кому пахал, старались расплатиться спиртным. Это и была главная беда отца. Любил. Так вот, напахавшись, во всех смыслах этого слова, отец укладывался на телегу, а умный конь сам, без хозяйского управления, шел домой. А там уже мать, отчаянно боявшаяся эту черную махину, распрягала, как могла. А отца, с криками и руганью (но так только в доме, а на улице, чтобы соседи услышали - ни-ни!) гнала спать. 

     Что интересно, спать он любил на полу! Нет, никто никогда с кровати не гнал. Мать всегда была очень жалостливая - ругала, кричала, могла стукнуть его, когда пьянки становились каждодневными, но чтобы на улице оставить ночевать, или поесть не дать, или не постирать-зашить, никогда. Так вот, если мы приходили со школы, а отец спит поперек зала, прямо на паласе - примета верная - он пьян до безобразия. А это значит, что вечером, когда мать придет с работы, а отец немного протрезвеет, нас ждет скандал! Я всегда думала, слушая ругань эту, сидя за уроками в своей комнате, что у меня в семье никогда такого не будет. За пятнадцать лет совместной жизни такого, к счастью, не было никогда....