Гоголевские сказки

Четвертая ночь

ГОГОЛЕВСКИЕ СКАЗКИ

Подлинная история Голицынской ведьмы

Обращенный месячный серп светлел на небе. Робкое полночное сияние, как сквозное покрывало, ложилось легко и дымилось на земле. Леса, луга, небо, долины — все, казалось, как будто спало с открытыми глазами. Ветер хоть бы раз вспорхнул где-нибудь. В ночной свежести было что-то влажно-теплое. Тени от деревьев и кустов, как кометы, острыми клинами падали на отлогую равнину. Такая была ночь, когда философ Хома Брут скакал с непонятным всадником на спине.

Н.В. Гоголь, «Вий»

1 августа 2017 года

Голицыно, Ставропольский край

15 км к западу от Балахоновского

Капище возвышалось над селом, как древний острог. Никто точно не знал, откуда оно появились и в какие года. Помню, бабушка рассказывала, что когда-то здесь простирался глубокий овраг, и во времена забытых сражений отважные войны хоронили в нем павших героев. Убитых было так много, что земли на их погребение не хватало — тела сослуживцев укладывали один на другого, пока все ущелье не было заполнено человеческими останками. Солдаты носили землю со всей округи прямо в касках, пока на месте великой братской могилы не вырос курган, теперь поросший полевыми колючками и зверобоем.

Конечно, ходили и другие сказки. Голицынский мегалит называли и кумирней, где тысячелетиями древние язычники поклонялись богам, и молельней кубанских ведьм, и даже тайным хранилищем самого Грозного с золотыми каретами и рубиновыми конями, сокрытыми под землей.

Вспоминаю, как жил в селе один скотовод, Лёнька Росляк. Опьянённый легендами о сокровищах, он неоднократно пытался раскопать курган, несмотря на постоянные запреты этнографических обществ, да все никак не мог. Говорят, выйдет с утра с лопатой и давай до самого вечера пахать древнюю землю, а на следующее утро придёт — курган словно нетронутый, даже трава, и та стояла непримятая. Он никогда не слушал односельчан, которые как один упрашивали его не тревожить святые захоронения, и, видимо, поплатился за это. Вызвал он как-то в воскресное утро конторский бульдозер, чтобы наверняка докопаться до золота, и стал рыть, что есть мочи. Весь день рычали по округе гигантские моторы, как вдруг все затихло — ковш уткнулся во что-то в земле. Может, валун это был или золотая возница, никто не знает, но Лёнька не хотел останавливаться. Он алчно надавил на педали, повернул рычаги. Долго машина гудела, пока что-то не хрустнуло, и под металлический скрежет бульдозер перевернулся.

Ходили слухи, что Лёнька умер на месте, то ли ушибло его, то ли придавило. Возможно, он даже не успел понять, что натворил в своих попытках опорочить забытую богами молельню. Так и остался курган посреди села, как символ нетленности. Злые духи оберегали святилище, и после отпевания Лёньки все старались обходить дольмен стороной.

Все, кроме меня.

Сегодня я впервые за много лет взобрался на самую вершину таинственного холма и с сожалением осматривал окрестности. Вдалеке виднелась красная черепичная крыша конторы, на порогах которой мы с местными мальчишками некогда устраивали игры. Подальше — синяя коробка школы, укрытая густой зеленью тополей. А вокруг — десятки хат и домишек. Все как один низенькие, сгорбленные от времени, с неровными, едва различимыми контурами дворов и скудных огородов.

Ветер аккуратно трепал мне волосы и уносил вдаль кисловатый запах гари. Я глядел на дымчатый горизонт с алым, почти бордовым солнцем и всеми силами старался не смотреть на дом у подножья проклятого кургана. На наш дом, от которого теперь осталось лишь пепелище. Там, внизу, выли дворовые собаки, накануне чудом сорвавшиеся с привязи в жадных попытках остаться в живых. Куры давно разбежались по округе. Корова жалобно мычала в хлеву — огонь пощадил ее, но что теперь с ней будет? Кто ее теперь повстречает с пастбища? Кто надоит молока, бережно процедит его? Кто же, пока никто не видит, даст лишнюю порцию комбикорма?

Я проклинал тот день, когда судьба послала нам первые знаки. Если бы мы были внимательнее, то сегодняшней трагедии можно было бы избежать. Конечно, сейчас, с высоты своего возраста, я понимаю, что глупо было ежедневно ожидать, что рано или поздно все кончится именно так. Невозможно и бессмысленно жить в страхе изо дня в день. Но ведь невидимая сила делала намеки, пыталась подсказать нам — сейчас это трудно отрицать. Почему же мы были так слепы, что не могли разгадать ее предзнаменований? Или это во мне говорит желание оправдать случившееся любым способом? Ведь услышав нечто подобное от кого-то постороннего, я бы подумал, что он просто спятил.

Солнце лениво скатилось за горизонт. Голицыно погрузилось в предночные сумерки, и сигнальные фары кареты скорой помощи наполнили застывший, всегда одинаковый пейзаж размазанными пятнами. По крутому склону кургана ко мне поднимался следователь. Он придерживал фуражку, чтобы она не улетала от порывов ветра. Огибая кусты колючек, он неосмотрительно топтал чабрец, который мы, очень давно, любили собирать с моей бабулей. Она связывала травы в пучки, сушила их на подоконнике и добавляла в чай при каждом удобном случае.