Голая и лохматая

Голая и лохматая

Тихо январской ночью в деревне. Только ветер за окном посвистывает, да снежок хрустит под ногами припозднившихся гуляк. Но это временное затишье. Завтра тринадцатое: будут ряженые до ночи ходить, щедровать и пьяные песни горланить.

Интересно, а сегодня кто там шляется? По такому-то морозу?

Олесе ужасно не хотелось вставать с кровати, идти к замёрзшему окну, распахивать внутреннюю створку и почти минуту дышать на покрытое ледяными узорами внешнее стекло. Поэтому, послушав уличные шорохи, она вздохнула, перевернулась на другой бок и снова вернулась к открытой на смартфоне книжке.

Звуки повторились, сделавшись явственнее и ближе. Кто-то прошёлся перед двором и подёргал калитку, взбудоражив сидящего в вольере Мухтара. В окно стукнули — кажется, снежком — и Олеся всё-таки поднялась с постели, накинула на плечи одеяло и полезла на табуретку. Открывать форточку. Ну и кто там?

На улице, хлопая себя по бёдрам варежками, извивались в разогревающей пляске две знакомые фигурки. Томка с Любкой.

Олеся мысленно застонала. Опять?! Вот неугомонные! Что на этот раз придумали?

Увидев её, один из силуэтов оборвал диковатый танец и стал семафорить руками:

— Ли-са! Давай! Выползай из своей норы!

Вот же…блин! Заметили!

Захлопнув окно, она спрыгнула с табурета и нерешительно подошла к шкафу.

Идти? Забить?

Не очень-то прикольно гулять по заснеженной деревне на морозе минус двадцать. Но игнорировать девчонок нехорошо: без них десять дней в гостях у бабушки с дедушкой стали бы самой тоскливой декадой в жизни.

А, ладно!

Решившись, она скинула одеяло, стащила махровую пижаму и принялась одеваться. Натянула тёплые колготки, длинную вязаную юбку, пушистый голубой свитер и вышла в прихожую. Завершив «туалет» валенками, дублёнкой и шапкой, скептически изучила в зеркале своё отражение.

Н-да... Увидели бы её в таком наряде однокурсники, точно оборжались бы! Ну и плевать.

— Куда собралась? — спросила сидящая у телевизора бабушка, не отвлекаясь от экрана. — Поздно уже, ночь на дворе.

— «Мы с Тамарой» пришли, — пробурчала Олеся, последним штрихом завязывая шарф и показывая отражению язык. — Гулять зовут.

— А, — бабушка усмехнулась и всё-таки повернулась. — И что на этот раз? Под окнами будете слушать?

— Понятия не имею. Меня даже не предупредили, — Олеся тяжело вздохнула и закатила глаза, словно извиняясь за чудачества подруг. — Но под окнами мы уже слушали. Пойду, ба. Буду через часик или два.

Махнув бабуле пушистой варежкой, она толкнула дверь и вышла во двор. Девчонки по-прежнему отплясывали у калитки — весёлые и замёрзшие. В ночной полутьме их яркие алые щёки и покрытые изморозью чёлки горели ярче сорокаваттной лампочки, висящей над крыльцом. Присмотревшись, Олеся увидела, что ресницы у них тоже белые.

— Ну ты даёшь! — прошипела Томка, очередной раз подпрыгнув на месте. — Я тебе когда сообщение отправила? Копуша!

— Сама даёшь, — передразнила Олеся. — Балда Ивановна. Сколько раз говорила: у нас дом экранирован, интернет паршивый. Дозвониться проще.

Подтверждая сказанное, смартфон во внутреннем кармане несколько раз знакомо пиликнул, докладывая о доставленных сообщениях.

— Вот и они. Так что вы на этот раз придумали?

— В баню пойдём, — хихикнула, молчавшая до этого Любка, так старательно выдыхая пар, словно рассчитывая поднять окружающую температуру. — Жопы баннику подставлять!

— Чего?!

Олеся изумлённо вытаращилась на подруг. Она-то, наивная, вообразила, что за пять дней, минувших с Рождества, стала бывалой гадальщицей! Что они только не делали: пялились втроём в освещённый свечами зеркальный тоннель, лили воск, бросали через забор валенки, приставали к прохожим! Вчера тайком проникали во дворы с заднего хода и «грели уши» под окнами, подслушивая чужие разговоры. Якобы, по случайным словам, можно судить о будущем. Она тогда ещё подумала: кошмар какой! А если поймают? Решила, большей жести и не бывает. Оказывается, ошибалась.

— Того! — многозначительно пропела Тома, понижая голос и косясь по сторонам лукавым взглядом. — Гадание такое. Рассказываю. Приходишь в баню, открываешь дверь, поворачиваешься спиной к проёму, задираешь подол — ну, или спускаешь штаны... И говоришь: «батюшка-банник, пожалуйста, не чуди, а о суженом мне расскажи». И ждёшь. Он должен потрогать твой зад. Если прикоснётся голой рукой, будет у тебя жених бедный. Лохматой — богатый.

— Офонареть! — Олеся ущипнула себя за руку, чтобы удостовериться, что не спит, но через дублёнку эффект оказался слабым. — Том, спорим, твоя идея? Вот скажи: тебя случайно в детстве головой не роняли? Ты как это себе представляешь? Припрёмся сейчас к кому-нибудь в баню, стянем труселя… А там мужики. Уж они нас и голыми, и лохматыми потрогают!

— Ой, ну ты придумаешь! — Тамара пренебрежительно фыркнула. — Насчёт трусов в книжке ничего не говорили!

— Ага. Но это потому что раньше крестьяне их не носили.

— Не дрейфь, Лиса! Главное, как я поняла — почувствовать. Стаскивать трусы необязательно. Или ты бабушкины рейтузы носишь? К тому же мы же не будем заниматься этим здесь! Нашла дуру. Так и правда можно на кого-нибудь нарваться!