Голос в ночи (из цикла "Странник")

Голос в ночи (из цикла "Странник")

Он любил море и боялся его.

Он любил его простор, его пронзительную синь, переливы голубого, фиолетового и зелёного, его белопенные барашки. И боялся его глубины и мощи - коварства моря. Волны напоминали ему о зле, присущем морю, оно способно поглотить его, отправив к грозному Посейдону, а затем и вовсе в царство мрачного Аида, откуда нет выхода.

Но он любил и ласковость моря, когда винопенные воды омывали тело, любил одолевать морскую стихию сильными взмахами рук, любил тайны его глубин, далёких просторов и таинственных берегов.

Море манило и пугало…

Он вспомнил, как отец учил его плавать.

***

Вместе они вышли в море на рассвете. Тёмный силуэт ладьи качался на гребнистых мелких валах. Лучезарный Гелиос, торжественно окровавив багрянцем горизонт, бесшумной колесницей выезжал из тёмных врат в царство небес.

Мальчик с волнением взирал на преображение мира.

Акрисий с воинами держались чуть подальше, а отец, хмурый, с холодным блеском в глазах, сорвав с юнца хитон, велел прыгать в воду.

Мальчик боялся, ёжился от утренней прохлады, со страхом посматривая на посейдонову обитель.

И тогда отец, внезапно охватив его руками, будто клещами, как щенка бросил в холодную обжигающую глубь. Крик и ужас сомкнулись разом. Тёмная масса охватила сотнями колючих игл. Внутрь хлынула солёная противная вода, и на мгновение он увидел тот мир, старика Посейдона, вместе с отвратительным и страшным Гадесом, смеющихся над ним, диковинных рыб и нереид. Все они тянули к себе в синюю глубь, и он, разрывая обручи страха, сковывавшие его, изо всех сил заработал руками и ногами…

Потом плавал и пищал, словно щенок, безостановочно и беспорядочно гребя то к одной лодке, то к другой. Но Акрисий с воинами, выставив копья, со смехом отталкивали его, а отец спокойно наблюдал, как он мокрый взбирается на лодку, и снова сильным толчком сбрасывал его в воду.

Наконец, когда маленький Улисс перестал различать, где его солёные слезы, а где горькие брызги воды, когда он, смертельно устав, стал истошно вопить, а затем хрипло стонать и идти ко дну, отец выловил его за руку, жалкого, мокрого и бросил на дно лодки…

С детских лет страх перед морем соседствовал у Одиссея с восхищением. Плавал он немного и недалеко, но видел, как необозримы просторы и мечтал побывать в далёких краях, неподвластных человеческой мысли, где обитает титан Океан, а Атлант держит свод, где живёт Горгона и растут яблоки Гесперид, о которых слышал еще с детства.

Драться мечом и шестом его учил Мардоний.

Одиссей был тогда уже взрослее и хитрее.

Первые бои неизменно заканчивались острием меча у его груди или горла, а его собственный меч валялся где-то под ногами.

Так продолжалось до тех пор, пока Одиссей тайно ночью не подпилил меч Мардония у самой рукояти, и тот сломался в бою. Ошарашенно смотрел Мардоний на сверкающее лезвие у своей шеи, и густая кровь капала тёмно-алыми пятнами в пыль.

В другой раз Одиссей приделал к рукояти собственного меча привязь, обматывал ее намертво, и выбить меч у него было невозможно, несмотря на все старания Мардония.

Отец не любил его шуток и хитростей, неизменно преследуя их, бил плетью, но Мардоний хлопал по плечу - хитрость пригодится в жизни…

***

Одиссей сидел на камне и глядел на море. Сегодня оно было спокойным и ровным, словно полотно. Но не о море думал он, по которому поплавал достаточно в своей жизни, не о ранах, ноющих на огрубевшем, уставшем теле, не о подвигах, не о богатой добыче, которую вёз из Илиона.

Думал он о любимой жене, о сыне Телемахе, который теперь уже взрослый парень. О боги, сколько стадий и лет разделяют их!

Он положил на изрубленную шершавую громадную ладонь маленькую гемму, изображавшую Пенелопу в профиль.

***

Гордой, независимой девушкой встретил её Одиссей у источника. Она подставляла сосуд под прозрачные струи. Он, вернувшийся с охоты, пахнувший лошадиным потом, псиной и землёй, омывал с себя пыль. Вдруг увидел стройные босые ноги. Поднял взор и застыл: чёрные волосы, уложенные тюрбаном, были пышны и густы, длинненький носик был дерзко вздёрнут вверх. Особенно его очаровали большие тёмно-карие глаза. Ему почудилось, что сама Геба смотрела на него нежно и с достоинством.

И более не мог забыть Одиссей её смуглых тонких рук и упругих грудей, дерзко вставших под туникой и готовых выпорхнуть оттуда подобно птицам, мягкой поступи, когда она уходила, неся на плече амфору, дерзко покачивая пышными бёдрами, которых не смог укрыть от любопытного взора даже свободный пеплос.

Долгие годы вспоминал он первые их дни, свидания в оливковой роще, подарки, которые она всегда любила и берегла, первые огненные поцелуи и, наконец, ту лунную ночь, когда впервые он познал её как женщину. И чего только не было после этого – поход, лютые сечи, осада, сокровища! Были и десятки женщин – знатные пленницы, гулящие, рабыни. Но глубоко в душе всегда жила она, краше, мягче, добрее которой не было на целом свете. Какое совершенное создание богов! И что сотворили с ним, с его семьей, их судьбами, безжалостные Агамемнон и Менелай, вырвавшие его из насиженного гнезда, сломавшие его жизнь, разделившие её на «до» и «после». И как теперь увидеть любимую, как добраться до неё? Как долететь сквозь расстояния, бури, различные дорожные опасности, смерти? Ведь он может погибнуть, так и не увидев своей супруги! И остаётся лишь мучиться в царстве Гадеса, дожидаясь того часа, когда и она снизойдет в страну вечной неразлучности и несвободы…