Город

Город

Пролетевшее лето осыпалось сусальным золотом, тая в стремительно редеющих лучах уставшего солнца, неумолимо заваливающегося набок. Крона деревьев томилась от жара, которым совсем по-летнему дышала неостывающая земля, стараясь как можно скорее избавиться от тяжкого груза, предварительно раскрасив аллею в цвета осени. Небо, еще не затянутое грузными дождевыми тучами, светлело над обнажающимися ветвями, просачиваясь на засыпанные опавшей листвой дорожки, по которым то и дело мельтешили нервные люди, не растрачивающие свое драгоценное время на осмотр окрестностей, предпочитая идти, уткнувшись взглядом в землю, будто и нет ничего на свете, заслуживающего их внимания. 

Он никогда не понимал людей. Их стремлений, желаний, возможностей. Они казались для него загадкой все те долгие годы, что он жил с ними бок о бок. Он смотрел, но не видел, погруженный в свои обязанности. От него зависело все вокруг, хотя своим истинным детищем он считал парк - к остальному в какой-то мере приложили руку люди. Так было всегда, но в этом году он не замечал красоты, опустившейся на переодетые к новому сезону деревья, не видел облачных разводов на высоком небосводе. Казалось, он ни к чему не был причастен: холодный, отчужденный, он молча взирал на человеческую суматошную жизнь, не принимая в ней участие. 

Его томила грусть. По солнечным денькам, по бесконечному небу, по легким ветрам, приходящим с юга и уносящим из его души весь тот сумрак, что накопился за год. Он перестал видеть перед собой радостные лица вечно спешащих куда-то прохожих, перестал ощущать их радость, бьющую через край. Ему тоже перепадало от искрящегося счастья в их горящих глазах, и он не хотел возвращаться к скучному осеннему существованию, чтобы, замерев с приходом зимы, потихоньку оттаивать до следующего лета. Ему не хотелось прощаться с удивительным теплом, дарящим неописуемый детский восторг, упоение собственной значимостью. Ему не хотелось прощаться с Ней. 

Она каждый день торопилась по делам, одной и той же дорогой достигая конечной цели - пригородной станции, садилась на электричку и исчезала за поворотом. Он следил за ней, не отрываясь - не в силах оторвать взгляд, налюбоваться ее непринужденностью, живостью. Его тихий шепот признания развевал ее светлые волосы, полоскал по ветру легкие летние одежды. Ее ножки невесомо перелетали через трещины в иссушившейся земле - наблюдая за ней, он совсем забросил свои обязанности, - но он вел ее нужной тропой, обводя препятствия, а неугодных сметая с пути ангела, почтившего землю своим присутствием. 

Он не знал, как ее зовут и ему было в сущности все равно. Он не знал, сколько ей лет, и ее возраст не имел для него ни малейшего значения. Он не знал, куда же она так торопится каждое утро, а возвращается лишь под вечер, усталая, но довольная - ревновать он не умел и не хотел подозревать своего ангела в порочных человеческих слабостях. Он провожал ее только до конца парка, а дальше следы ее терялись среди следов людей, почище бетонной стены разделяющих его с ней. Он противился запретам, пытался вырваться из плена, последовать за ней до самого конца, но что-то держало и не отпускало, не давая совершить непоправимый поступок. Но он готов был отказаться от всего, что сулила судьба, лишь бы быть с ней. 

Однажды он решился приблизиться, но так, чтобы она не заметила. Она шла под руку с человеком, по-свойски обнимавшим ее за талию. Он не мог этого выдержать и покинул свой пост. Прислушался к их разговору, едва различимому в недовольном шорохе листвы. 

Ее голос был подобен журчанью ручья - высокий, звонкий. Она была недовольна: 

- Я не хочу, Тём, не сейчас. Я не готова, - она тряхнула волосами, каскадом рассыпавшимися по узкой спине. Человек остановился, взял ее руку, заглянул в лицо: 

- Нам же будет лучше, Тась. Тебе не придется ежедневно мотаться из пригорода в центр. Квартирка, конечно, так себе, но я что-нибудь придумаю, - уловил ее испуганный взгляд из-под длинных ресниц и торопливо добавил: - Не надо стоять на месте, Таська, разве тебе еще не опостылел этот дремучий городок? Вот разъедутся все, никого не останется - что тогда будешь делать? 

- Зря ты так, Тём, - она тяжело вздохнула, высвобождая свое запястье из его пальцев. Ее неуловимое дыхание вплелось в трепет листвы, дрожь вечерней росы на лепестках цветов. Она была вся - его, а этот человек не понимал. Или просто не верил, что так - бывает. - Мне здесь нравится, никуда я не поеду. Москва - это не мое, веришь? Мне гораздо лучше тут, среди всех своих старых друзей и знакомых. Что мне может дать столица? Деньги? Ничего больше них не портит человека. Ты хочешь, чтобы я стала подобна остальным? 

Человек склонил голову, признавая ошибочность заявлений. А она с грустной улыбкой гладила его по волосам, силясь заглянуть в опущенные глаза: 

- Тём, ты не обижайся. Может, я просто не готова к взрослой жизни. Может, боюсь перемен. Знаешь, у меня такое странное чувство, что здесь меня всегда ждут, любят и надеются на взаимность... 

- А как же я? 

Она пожала плечами, незаметно ежась от холода. Человек сбивчато попрощался и исчез в тени вечерней аллеи. Только тот скрылся из виду, зажглись фонари. Вздохнув, она медленно побрела в противоположную сторону. 

Он ликовал. Она предпочла его этому мальчишке. Мальчишке, от которого веяло чуждостью, металлом и дымом. Человек не принес бы ей счастья, разрушил бы ее душу. Но с ним этого не произойдет, он сможет о ней позаботиться. 

Она всегда возвращалась. Как обычно, затемно. Он привык встречать ее в парке светом стареньких фонарей, из последних сил сопротивлявшихся его воли. Парочку ему все-таки не удалось зажечь, потому он вел ее до самого дома, а потом долго вглядывался в редкие горящие окна, пытаясь вычислить, за каким из них спряталось его счастье. А утром - провожал в обратном направлении. Она стала главной частью его жизни, он позабыл обо всем, не слушал ничего вокруг. Деревья свирепо скрипели в ответ на его частые отлучки, дома жалобно косились в стороны, лишенные его внимания, дорожки в парке, по которым она не ходила, заросли, птицы спешно покинули некогда привольное место, предпочитая столицу опустевшему городку. И только она - каждый день, как часы.