Город в хвое

Глава первая. "Дымное успокоительное".

Знаете, я никогда не верил в сказки о ведьмах, не слушал поверья и прочую чепуху. Для меня всё то, что происходило до этого момента никогда не казалось каким-то предзнаменованием. Впрочем, оно и не было таковым — после ничего не изменилось, и люди продолжили сонно блуждать по городу, работать и пить.

Город в котором я живу с востока окружен еловыми хребтами, а с запада имеет выход в Гудзонов залив. Обычный рыбный уголок на севере, о котором никогда не упоминают в новостях. Хотя редко сюда всё-таки приезжают, чтобы отдохнуть от шумных мегаполисов, подышать морем и хвоей.

Этот запах… Приезжим он может показаться замечательным, часто говорят о том, как повезло нам жить в таком месте, но они даже не представляют насколько тошнотворно находиться здесь, в вакууме, под липким занавесом тумана.

Говорят, что наш город прокляли ведьмы, и именно поэтому случилось всё, что случилось, и, знаете, теперь я в этом уверен точно также, как и они — Старая Ель, послушайте меня, это всё она, из-за неё всё провоняло лесом, из-за неё; вы считаете меня сумасшедшим, но я говорю вам, что это всё Ель и её ведьмы, её ветки и прогнившие перья, именно Ель рассказала мне сказку о поместье на отшибе, из-за неё я сжег его до основания… 

Как не сгорело полностью? 

Там были люди? 

Семья Форбаннет? 

Мне… Прошу вас, я могу рассказать вам правду, я могу помочь вам, только выслушайте меня, прошу, не идите в лес, не слушайте сказок, это всё обман, от запаха нельзя избавиться, нельзя… 

***

Антикварный магазин Джека занял самое удобное место в городе — с одной стороны выход на пристань, а с другой чудесный (только для Джека) вид на главную улицу, так что мимо него всегда проходили, и в любом случае могли увидеть аккуратно расставленные на витрине сервизы, часы, украшения, да всякий хлам непонятного назначения, который, однако, привлекал внимание жителей больше всего. Сегодня был один из редких дней, когда Джек работал, и каждый любопытный нос (в основном детский) мог заглянуть внутрь. Большинство ничего не покупали, только заходили, как в музей, с благоговением рассматривая безделушки. Не покупали даже не из-за высоких цен, — они-то были как раз сносные —  а только из своих странных, сложившихся за многие десятилетия, убеждений. 

Убеждения были глупыми и суеверными, но соблюдали их все: не ходить в лес, не быть одному после захода солнца, не слушать шум леса и не наступать на первую ступень; так сложилось, что даже приезжающие успевали наслушаться о лесных ведьмах и духах. Жители, в свободное от работы время, которого было достаточно, собирались в баре при гостинице, и там, за партией в бильярд, или за кружкой пива, рассказывали редким туристам обо всём, что рассказывали им в детстве их родители, а им их родители, и так до основания города. Сложился целый фольклор, за которым, правда, не приехал ни один историк.”Всех этих божеств, духов и ведьм, и так слишком много, им не хватало ещё и наших, настоящих”, — посмеивались взрослые, которые ещё верили во всё это, и этим объясняли все несчастные случаи, происходившие с детьми, на что молодёжь постоянно закатывала глаза и шла сюда, к Джеку. 

Именно у “неверующих” получил признание внезапно появившийся новоорлеанец со своими чёрными дредами, серьгами и Вуду. Старшие недоверчиво обходили его стороной, сплетничая, как у этого мистера засиживается то дочка рыбака, то сын местного учителя, то вообще вся “банда”. После таких визитов дети, конечно, получали свою порцию ругани, но их это не останавливало. Свобода. Жажда нового. Вот что привлекало их в квартиру над антикварным магазином, где пахло благовониями, а на полках лежали пыльные книги и кости. Неизвестные ранее запахи, которые не смешивались с привычным, хвойным. Но самое главное — истории, которые совершенно отличались от городских. Их было на удивление много для такого молодого парня, что давало ещё больше баллов к авторитету. 

А Джек? Он был не против добавить немного яркости для “аквариумных”, как их временами называл, детишек. Он был даже рад делиться самыми скучными воспоминаниями из детства, потому что огонь в их глазах того стоил. Стоилии того и дождливые “сеансы”, когда в конце учебного дня старшеклассники рассаживались кто на дырявый диван, кто на ветхое полосатое кресло, а остальные ложились на пол. Сначала включалась тягучая, усыпляющая музыка, затем Джек садился посередине дивана, прямо перед стеклянным столиком. Высыпал травку и доставал бумагу. Начинался длинный рассказ о чём угодно, и каждому давалось слово. 

—… И в общем, завтра родителей вызывают в школу, — закончил свой рассказ Бобби, сын школьного библиотекаря. Он потянулся и поморщился от боли — разбитая скула никак не переставала кровоточить.

— Да, непруха…

— Что произошло? — послышалось у входа в квартиру.

— Прикинь, за благородное дело. Подрался с физруком из-за того, что тот шлёпнул по заднице его девушку! Вот и живи в этом городе, — ответил кто-то.

—  Мда… Бобби, ты не парься! 

— Точняк, расслабься и забей уже на этих придурков, а то они ж тебя забьют на уроках и не съебёшься отсюда никогда.

—  Будем ржаветь вместе.

— Кто-нибудь видел мою резинку?

— Да кому она нужна, иди ты.

Каждый старался что-то сказать по этому поводу, воткнуть свой пример, или подбадривающе толкнуть в плечо. В такие моменты брошенные дети становились намного добрее друг к другу, не важно было в каких отношениях кто был за дверью квартиры, здесь они были единым организмом. На диванчике неожиданно стало слишком много людей, так что мебель жалобно скрипнула и прогнулась под слишком большим для неё весом. 

—  Эй, ребят, не ломайте мою мебель, пожалуйста, — засмеялся Джек, облокотившийся в это время на потертый шкаф. Хоть обычно он говорил тихо, но на любое его слово реагировали без промедления. Был ли это южный акцент, или уважение, мужчина не мог сказать точно. Даже сейчас, во всей неразберихе, его послушали, и вот дырчатый диван снова скрипнул, выгнувшись обратно, и на нем даже появилось место для самого Джека, — Кто будет? —  он высыпал на стол горстку засушенной травы, достал из карманов зажигалку и маленькую стопку тоненьких бумажек.