Городской триптих

Пролог (часть 1)

Жизнь не требует, чтобы ты был последовательным,

жестоким, терпеливым, внимательным, сердитым,

рациональным, бездумным, любящим, стремительным.

Однако жизнь требует, чтобы ты осознавал

последствия каждого своего выбора.

Ричард Бах

ПРОЛОГ

Если бы Юльку Репьеву попросили назвать первое детское воспоминание, она бы с уверенностью ответила: «Ромашки». Огромное поле бело-желтых цветов, растущих так густо, что казалось, они были везде: на земле и даже вместо облаков. И при этом Юлька неизменно видела себя почему-то со стороны: вот идет по траве, срывает самые длинные стебли, иногда с корнем, а потом несется дарить букет папе.

Наверное, это было единственное спокойное мгновение из ее детства. Во всяком случае, позже бабушкино бурчание обычно заканчивалось одним и тем же: «И чего ее тянет на подвиги? Нет бы сидеть в уголочке и играть с куклами». Действительно, играм с плюшевыми зверями и пластмассовыми пупсами Юлька предпочитала «войнушку», катание на качелях до головокружения и тошноты, футбол и другие дворовые забавы. Главное, чтобы громко, с гиканьем. Если же до кукол и доходило дело, то они с соседом Женькой, который был старше ее на два года, разбирали розовощеких девчушек на запчасти, чтобы узнать, что скрывается в мягком животе или почему глаза их открываются, но не поворачиваются в сторону, а потом аккуратно прятали следы преступления в мусорный бак.

В пять лет Юльке подарили туфли. Красные, лакированные, совсем как у взрослых, с малюсенькими дырочками в кожаном ремешке, который так тяжело было застегивать. Зато оказалось, что в них очень удобно стоять на кончиках пальцев. Правда, приходилось выворачивать стопы и держаться за стену. Но если откопать в шкафу мамин газовый шарф, обернуть им талию (Ух, какая тоненькая!), то в зеркале отражалась настоящая балерина. Совсем как та фарфоровая статуэтка, что спрятана у них в серванте. Только Юлька, в отличие от фигурки, иногда покачивалась из стороны в сторону от напряжения. Жалко, что после недели таких упражнений мама заметила потертые носки новых туфель и заставила дочь дать обещание прекратить портить обувь. Подбрасываемая в маминой руке скакалка оказалась убедительным доводом.

Затем дома наступило относительное затишье, во время которого Юлька мечтала стать учительницей. Начало педагогической карьеры ознаменовалось тем, что она целый вечер расчерчивала толстенную тетрадь, от усердия высунув кончик языка и залив пастой из подтекающей шариковой ручки письменный стол. Потом придирчиво выбирала учеников. Попадали в ее класс не все, а только любимые книжные персонажи или герои последних просмотренных фильмов. Даже друг Женька не удостоился чести быть записанным в журнал. Незнайка стал завидным отличником. Бекки Тэтчер же никогда не поднималась выше троек: так Юлька мстила «правильной» красавице за пренебрежение Томом Сойером, перед шалостями которого просто преклонялась. Список учеников медленно дополнялся, но потом место на первой странице закончилось, а с ним и Юлькино желание преподавать.

Следующим увлечением стала геология, а точнее, кладоискательство. Восьмилетней Юльке достаточно оказалось секунды, чтобы увидеть по телевизору о затерянных сокровищах Степана Разина и умчаться во двор, прихватив с балкона детский желтый совочек, который мама приспособила для пересадки фиалок.

Подходящих для раскопок мест вокруг было много. С одной стороны к дому примыкало то самое поле, где раньше росли ромашки, а сейчас из года в год его засевали рожью, которую местами вытаптывали «табуны» ребятишек, игравших в «казаки-разбойники». Чуть выше, на горке, вдаль уходила гряда островков из деревьев, любовно называемых «лесками». Это были единственные места, где детям беспрепятственно разрешали разжигать костры, чтобы испечь картошку. Кроме того, акации и ивы разрослись там так причудливо, что перелезать с ветки на ветку умели даже самые неповоротливые. Женька с Юлькой к таким не относились, поэтому их часто можно было увидеть почти на макушках деревьев, где съедобная «кашка» казалась особенно сладкой.

В первый же день кладоискательства, раскопав вдоль и поперек ближайший лесок и выпачкав в жирной глине не только штаны и футболку, но даже уши, Юлька наволокла домой груду камней, чтобы в тишине и спокойствии отмыть их и изучить. Но субботняя уборка поставила крест на детском стремлении разбогатеть: мама не оценила стараний дочери и выгребла из углов все залежи, не обращая внимания на Юлькины мольбы не выбрасывать «вот этот камешек, у него золотой уголок». Уцелел лишь один обломок, да и то у Женьки. Годы спустя ребята притащили его на урок истории и несказанно удивились, когда учительница во всеуслышание заявила, что это остатки каменного топора и им самое место в краеведческом музее.

Но это было позже. Тогда же, после уборки, чтобы отвлечь насупившуюся Юльку, бабушка всунула ей в руки первое, что попало под руку, — журнал по кройке и шитью. Простой жест имел плачевные последствия. Нахохлившийся совенок моментально исчез, и Юлька потянулась к маминому шкафу, собираясь потрошить его для создания умопомрачительного наряда.

Взрослые не сразу среагировали на попытку дочери стать дизайнером-модельером и улыбками встречали каждый новый выход Юльки то с безумным гнездом из платка на голове, то в подвернутых брюках и длиннющей блузке. Апофеозом стало появление модели в мамином светлом платье под шаркающее сопровождение сваливающихся с ног туфель. На шелковой ткани красовались кровавые асимметричные потеки, от которых Дракула бы умильно улыбнулся, а мама невольно уподобилась драматической актрисе: схватилась за сердце. Оказалось, что рано.

Следы от гуаши были мелочью по сравнению с треском ломающегося каблука и рухнувшей с грохотом Юльки. Импортные туфли, стоившие трети зарплаты, полетели в мусорку. Выходное платье замачивалось в тазу, но производители краски потрудились на совесть, и к утру платье походило на половую тряпку и повторило участь выброшенной обуви. А виновница всего этого на три дня переселилась в кладовку и наотрез отказывалась оттуда выходить, если слышала голос мамы.