Горячка

Глава 1

Когда человек устаёт стучаться в двери, он начинает швырять в окна камни.
Кен Кизи

Тьмы нет. Есть только гаснущий свет в наших сердцах.
Андрей Платонов

1

Я отдёрнул шторы, распахнул окно и жаркий московский воздух ворвался в мою квартиру.
- Мать честная, – простонал я. - Да что же это такое-то, а!?
На часах едва-едва минуло 10 утра, а над столицей уже стояло тяжёлое удушливое марево, полное запаха бензина и тающего асфальта. Июнь только перевалил за половину, но казалось, что уже середина июля – так душно и пыльно было в Москве. Листва была серой, газоны - пожухлыми, а небо - грязным и мутным. Контуры высотных домов покачивались и плыли словно мираж, и солнце, которое было не в силах пробиться сквозь густой смог, превращало город в теплицу, в которой люди походили на сморщенные и пожелтевшие овощи.
- Дьявол, – продолжал ругаться я. – Мы в Каире что ли, я не пойму никак?! Где эта блядская утренняя прохлада?
На подоконнике стояла недопитая с вчера бутылка пива. В смутной надежде на чудо я сделал из неё глоток и немедленно выплюнул тёплую жижу в горшок с кактусом.
- О-о-о, господи!!! Проклятье! Жара, опять эта проклятая жара! Я с ума от неё сойду!
Я отошёл от окна и рухнул в кресло, прикрыв свою наготу валяющейся на полу соломенной шляпой. Шляпа, купленная мною в Париже и когда-то весьма элегантная, вчера была измята и безнадёжно заляпана сладким красным вином. Пошарив на столике, я нашел чудом уцелевшую сигару, спички и без удовольствия закурил. «И это моё утро!? – думалось мне. – Утро поэта и человека!? Ужас! У-жас!»
В соседней комнате гулко и жалобно застонал диван. В такт ему, хрипло и тяжело, как умирающее животное, застонала женщина. Время от времени стоны стихали, и было слышно, как она что-то быстро и неразборчиво бормочет. Эти стоны и бормотания обостряли мою и без того дикую мигрень.
- Эй, полегче там, кролики, – забарабанил я кулаком в стену. – Мебель поберегите!
Стоны на секунду стихли, а потом возобновились с удвоенной силой. Я безнадёжно обмяк. Судя по всему, за стеной трудился мой друг Алексей и, если мне не изменяла память, «труд этот Лёшин был страшно громаден» поскольку женщина, которую он вчера подцепил, была стара, толста и страшна…
- Сволочи! Дождётесь у меня, – уныло прокричал я. - Сейчас вот как опохмелюсь, как начну ругаться во все инстанции! Никакой управы на вас нет! Дикари!
- А можно потише, а? – вдруг услышал я и вздрогнул. - Голова очень болит…
На моей всклокоченной и разверзнутой кровати, в самом её центре, на спине, лежала голая девица, её длинные тёмные волосы закрывали ей лицо. Я совсем забыл про неё. Ей было около 30, и она была лет на 15 моложе и килограмм на 25 легче той, застеночной. Накануне, я даже было подумал, что они мать и дочь... Вчера вечером, на каблуках, в чёрном открытом платье и на фоне своей подруги она выглядела весьма и весьма эффектно. Теперь - нет. Их имена я не смог бы вспомнить и под пытками…
- О, привет, – я отсалютовал ей шляпой. - Ты как, жива?
- Нет… - она приподнялась на локтях. - А сколько сейчас времени?..
- В аду часы не тикают! – злобно выдал я. - Могу только сообщить, что сейчас начало следующего за вечером пятницы дня.
Она бессильно откинулась на подушки и жалобно заныла:
- Принеси водички, пожалуйста, а-а-а-…
- Воды нет! У меня из кранов только пиво течёт и ликёры всяческие... А ещё есть джин.
- Нет, - заорала она и забилась в истерике, – только не ДЖИН! Нет! Даже не произноси это слово! О-о-о-о!!! Да дай же мне хоть что-нибудь, я умираю, ты слышишь?!
- Сейчас сообразим.
Я встал, надел шляпу и, покачиваясь, двинулся на кухню, по пути заглянув в соседнюю комнату. Там моему воспалённому взору открылась огромная толстая прыгающая задница, крепко-накрепко оседлавшая моего лежащего на диване и сучащего ногами друга. Меня аж всего передёрнуло. Проще всего было бы пройти мимо, но бросить товарища в беде, это низко. Я взял себя в руки и, откашлявшись, начал так:
- Мадам, – произнёс я, сдерживая рвущийся смех и ужас. – Мадам! Я ни в коей мере не хочу вмешиваться в процесс вашей бурной жизнедеятельности, но, просто как врач(!), считаю своим долгом предупредить Вас, что у Алексея слабое сердце, авитаминоз паховой области и тяжёлая контузия, ещё с Гражданской… А ещё у него протез, и он (собака), по утрам барахлит часто... Не ровен час - отскочит, а мастерские по субботам закрыты. То-то мы с ним, с горемычным, напрыгаемся… Просто беда! Вы уж будьте любезны, поосторожнее там, с ним, с протезом в смысле, а то…
Жопа замерла, а потом мелко затряслась от хохота и повалилась на бок. Берлинская стена рухнула, и из-под её обломков выглянуло ухмыляющееся лицо Алексея.
- Доброе утро! – выдохнул он, но в его взгляде ясно читалось «Спасибо!»
- Мир вам, мои малыши, - благословил их я и продолжил своё триумфальное шествие на кухню.
На кухне был полный разгром. Я поднял с пола свои когда-то белые брюки и надел их. То был крайне необходимый шаг к восстановлению в этом хаосе некоего подобия цивилизации. Вытащив из холодильника четыре холодные бутылки пива, я открыл их, разнёс страждущим, и снова упал в кресло. День обещался выдаться трудным.
Через полчаса все расчухались, приоделись и собрались на кухне. К тому времени я принял душ, доел остатки вчерашней колбасы и шпрот, выпил ещё одно пиво и был готов к любым подвигам. Последним на кухню вышел Алексей. С большим достоинством он явил нам свой большой пивной живот, уныло болтающийся членчик и белесые ноги в носках.
- Сатир из Вифлеема! – приветствовал его я.
Дамы страшно возмутились его виду, и под их гневные крики и мой хохот Алексей вынужден был удалиться и вновь вернуться, но уже облаченным в мятую простыню.
- Я не понимаю, - удивленно говорил он, игриво похлопывая себя пухлыми ладонями по припухшим щекам. – Чем, собственно, обязан?.. И весь этот восторг?! Право, я удивлён, удивлён…
Разлив остатки пива по кружкам, мы дружно чокнулись и выпили. Солнце, прорвав на минуту тлен смога, ворвалось на кухню и хлёстко засверкало в нашей посуде. Грусть и отчаянье охватила меня, моё сердце сжалось, и чтобы не пасть духом, я поднялся.
- Так! - постучал я вилкой по стеклу и полез на табурет. – На повестке дня несколько душетрепещущих вопросов, и первый из них, который более всего мучит массы, это полное иссик… иссек... иссякновение! запасов алкоголя в сей скорбной обители.
- И сигарет!.. – бурно поддержали меня из зала. – Сигареты тоже кончились!
- Засим, - продолжил я, - предлагаю путём быстрого прямого открытого голосования выбрать гонца и заслать его в ближайший продовольственный магазин, дабы восполнить эти пробелы! (Аплодисменты!) Остальные вопросы на данный момент считаю второстепенными и недееспособными! Спасибо.
Я раскланялся и слез. Все не сговариваясь, посмотрели на Алексея.
- Мне, что ли, идти, - изумился он.
- Да! Да! Да!
- Ну ладно… Мне не трудно.
Он допил своё пиво и сделал вид, что хочет сбросить простыню.
- Не смей! – заверещали женщины.
- Так и быть, - величественно отозвался он и ушёл одеваться.
Когда он снова пришёл одетым в джинсы и рубашку, меня осенило:
- Стоп! – воскликнул я. - Я иду с тобой, а то ты пропадёшь на век (я тебя знаю!) и мы тут все умрём от жажды. Мы мигом! – обратился я к дамам.
Я вскочил со стула и нацепил какую-то футболку.
Кстати, девушки, - сказал я. - Денег то после вчерашнего, тю-тю, маловато в смысле…
- Да ладно уж, на, берите…
Вера (та, что была со мной) протянула мне пятьсот рублей, а Надежда (Лёшина) дала сто.
- Вот видишь, Алексей, – не преминул заметить я, когда мы ехали в лифте, – кто как работает, тот так и пьёт! Получается, я в пять раз больше на своей наработал, чем ты…
- Ерунда, - отмахнулся Лёшка. - Моя ещё ночью мне свои коронки золотые подарила… В знак глубокой признательности и любви! Целую горсть…
- Они что, к члену прилипли или просто от старости на простыню выпали, а ты их подобрал? – Полюбопытствовал я.
- Почему сразу от старости, - не конфузился Алексей. – Любишь ты Жигунов позлословить! Обычная цинга…
- Ну ты гигант, – хохотал я. – Не пробить!
- Эх, знал бы ты, как я через это страдаю! – очень серьёзно ответил Лёха.
- Лёш, если честно – даже представить страшно…
- То-то и оно…