Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Глава 2

Он казался огромным миром, огнями проступающим сквозь кобальтовый рассветный туман. Прижавшись лбом к прозрачному стеклу, я смотрела вниз, и, забывая дышать, повторяла один и тот же вопрос: «господи, Малахова, неужели ты действительно будешь здесь жить?» Город очаровывал, манил, величаво показываясь во всей своей красе. Тёмные квадраты в окружении ярких огней. Море огней! Море, способное затмить кармин горизонта! Море районов, кварталов, домов! От края до края! Не перечесть их, даже глядя с высоты, истинных масштабов не представить! А самолёт снижался, снижался — картина прояснялась, чётче была, ярче и реальнее от того. «Что же готовишь ты мне, город мечты? Как встретишь?»

Ощущение реальности вернулось в тот миг, когда подошвы моих кроссовок уверенно коснулись твёрдой земли. Отовсюду лилась чужая речь. Я понимала её, каждое слово знала почти, но всё же чувствовала: я не дома. Дом мой далеко. А значит и сама я должна перейти к иному восприятию.

На какое-то мгновение гвалт и краски сбили с толку. Растерянно озираясь вокруг, я вдруг ощутила себя до безумия одинокой. Во время перелёта меня не сопровождали, и теперь мне предстояло самостоятельно отыскать встречающих. Но разве реально это в такой толпе?

— Кристина Малахова? — Приятный женский голос, а вот имя моё и не моё будто — так странно звучит. До смешного странно. Но, обернувшись всё же, приветственно поднимаю ладонь.

— Да. Это я. Здравствуйте. — И улыбаюсь. Не так широко, как она, но кажется: в улыбке моей искренности много больше.

— Меня зовут Линда. Линда Льюис. Рада встрече с тобой. — В светло карих глазах действительно читалось что-то такое… тёплое, с каплей облегчения и неуверенности. — Что ж. Наша машина на восточной стоянке. Идти не долго. Твой багаж заберут — не волнуйся об этом. Пойдём?

Но я затормозила всего на миг. Линда говорила быстро. Очень быстро. Слова пролетали пулями сквозь до предела напряжённый разум, и лишь краями цеплялись, смысла оставляя след, но не понимания. Оно отображалось где-то на периферии. Господи… Сосредоточься, Малахова! Сосредоточься, и просто старайся казаться нормальной.

Мига хватило на то, чтобы снова затеряться в толпе спешащего куда-то народа. Пришлось спешно отыскивать элегантный брючный костюм вместе с облачённой в него Линдой. Она, впрочем, тоже заметила: я так и не двинулась с места.

— Всё хорошо? — обернулась.

— Да… Да, хорошо. — А что дальше сказать? Сотни слов смешались в памяти — Английский, Русский… Будто ощутив моё замешательство, Линда сама подсказала нужный ответ:

— Понимаю, тебя утомил перелёт. Столько часов в воздухе — не мудрено. Ну ничего. Полчаса, и будем дома. Читала о Пасифик-Палисейдс?

Конечно же, я читала. От края до края карту города изучила, и название каждого района отпечаталось в памяти вместе с кратким описанием: «Санта-Моника — шопинг, серфинг и солнце; Беверли Хиллз — роскошь и безупречный имидж; Брентвуд, Пасадена, Малибу, Манхэттен Бич…» Но Пасифик-Палисейдс?.. Она не шутит, нет?

Смотреть фото и видеть своими глазами — абсолютно разные вещи, и никогда в своей жизни я не испытывала такого непередаваемого восторга, благоговейного восхищения и разочарования с ними вместе. Прекрасные дома, цветы, зелень, а люди?.. Люди всё те же, такие же. На первый взгляд. Всё время, что тёмно-синее авто тихо скользило по проезжей части, Линда говорила. Тараторила скорее — бегло и настолько неразборчиво, что мне невольно приходилось останавливать её тихим:

— Простите, пожалуйста. Вы не могли бы говорить медленнее? — И щёки розовели предательски, ведь неожиданно оказалось, что разговоры с учителями не идут не в какое сравнение с повседневным общением, когда хочется вести себя легко и непринуждённо. Выходит, что выходит. Но в любом случае, привыкать нужно срочно. Иначе никак.

Линда не ошиблась — поездка действительно заняла не больше получаса, и эти тридцать минут стали весьма информативными, так что, выбираясь из машины, я просто пообещала себе, что больше ничему не стану удивляться. Двухэтажный коттедж, венецианские окна, бассейн с золотыми рыбками? Не важно. Всё не важно. Посмотрю завтра, расспрошу завтра. В Москве ведь полночь почти и, господи, как же хочется спать!

А потом я ослепла. И оглохла. И, жмурясь непроизвольно, сделала трусливый шаг назад. Нечто выскочило из-за угла, пробежалось по газону и предстало предо мной в образе экстравагантной дамы неописуемо ярких цветов крайне широкого спектра.

— Ух ты! — вместо приветствия. — Чего стоишь, как дуб? Ты Кристина или новый предмет декора? Так в нашем дворе статуи и так есть. Проходи, что ли…

И понеслась…

Есть люди, пребывание рядом с которыми становится изощрённой пыткой, а есть обаятельные, харизматичные, способные одним лишь словом расположить. Есть и другие — по-домашнему близкие — бесшабашные или серьёзные, исполненные радости или грусти, но всегда уютно тёплые, как коты. С ними тебе просто хорошо, и в какой-то миг ты хочешь быть, а не казаться. В какой-то миг ошибаться не страшно, не страшно выглядеть смешным или глупым. С такими ты открыт и искренен, будто знал весь век.

Изумившее меня создание оказалось старшей дочерью Джорджа и Линды Льюис — наследницей прибыльного фамильного дела, надеждой семьи и внешне абсолютно неадекватной особой. Но всего несколько часов показали Дженифер в ином свете. Эрудированная и остроумная, она рьяно стремилась разбить систему, выражая себя сумасшедшими причёсками цвета взбесившейся радуги, неимоверными прикидами и макияжем аля «папуас в боевом раскрасе». Была в этом какая-то притягательная безуминка, пьянящий вкус свободы, смелость, переходящая все границы и бесконечная уверенность в себе. Джен точно знала, что прекрасна и, что удивительно, окружающие действительно верили в это. Даже я со временем привыкла к хаотично наляпистому внешнему виду этого жизнерадостного павлина.

А ещё в доме семейства Льюис всегда было солнце. Звонкоголосое солнце с длинной рыжей косой. Анжелина — так его звали, но чаще — Анжелас или Анж. Младшенькая и нежно любимая, на первый взгляд она казалась противоположностью Джен. Серьёзная, рассудительная, благоразумная и вежливая. Девушка с осколками замечтавшегося неба в огромных глазах… и маленьким бесёнком, с хитрой мордашкой выглядывающим из тихих глубин. Бесёнок никогда не отказывался от проказ, подстраивал мелкие пакости, громко хохотал и носился по саду вслед за сестрой, а потом распугивал золотых рыбок, с гиканьем бросаясь в маленький бассейн. Фауна оказалась стойкой. По крайней мере никто после купания не сдох. Лишь Джулия — домоправительница и всевидящее око — закатила глаза, а через миг нас сгребли в охапку и буквально швырнули в океан — плавайте, мол, там, вредители мелкие.

Но были и другие моменты. Тогда Анжи распускала волосы, и, закрывая глаза, плавно опускала руки на чёрно-белые клавиши.

— Ты… играешь на этом? — спросила я в первый вечер, любовно поглаживая чёрный лакированный бок прекрасно настроенного фортепиано, размещённого в отдельной комнате с мягким ковром и множеством удобных кресел. Гостиная Музыки — так Льюисы именовали этот комфортный уголок, и собирались вместе, с удовольствием слушая шедевры мировой классики и произведения наших современников.

— Сколько себя помню, — широко улыбнулась Анжелина. Изящная ладонь с длинными тонкими пальцами коснулась тёплого дерева. Вторая на ощупь отыскала аккорд — инструмент вздохнул, оживая.

— Тоническое трезвучие* соль-минора? — тотчас спросила я. Непотдельная заинтересованность блеснула в ясном голубом взгляде.

— Абсолютный слух*? — Выгнула бровь Анжелас. Снова запели ноты.

— Фа-ля-до-. Это субдоминанта* до-мажора?

— Да. А куда разрешишь*?

Но ответить я не сумела. Прикусила уголок губы, задумавшись. Головой покачала.

— Не знаю, Анжи. Я… не училась. Просто… отец немного знал. Это начальная теория. А так-то… я вряд ли понимаю, что делаю. И за фортепиано в жизни садилась пару раз. Так-то.

— А хотела бы?

— Сесть или учиться? — заинтересованно подалась вперёд я. Тотчас в улыбке расплылась. — Знаешь, ко всем вопросам ответ один — да.

Вот только ни на то, ни на другое времени и сил не доставало пока.

Первые дни было трудно. Организм не желал привыкать к смене часового пояса, новый климат вызвал головную боль и жар, а постоянное звучание чужой речи утомляло за несколько часов. Ещё было страшно. Страшно, что не вольюсь, не привыкну, не потяну школьную программу. Страшно, что разочарую людей, согласившихся принять в своём доме чужого, по сути, человека. Но они в меня верили, поддерживая и подбадривая, давая советы и позволяя больше отдыхать. Анжелас с улыбкой таскала в мою комнату горы вкусностей, а Джен, разваливаясь на широченной постели, их бесцеремонно поедала, оставляя меня с охапкой обёрток и удивительно хорошим настроением. То же было и в школе. Аке несмышлёныша, Кристину Малахову водили за ручку, аккуратно будили на уроках, прощали запинки и десятки косяков, за которые остальные получали по полной программе. Так было в самом начале, а потом как-то незаметно для себя самой я ощутила лёгкость. Период реабилитации остался позади, и не клонило в сон больше, и болтать выходило так же бодро, как у неутомимых сестричек Льюис. А ещё не возникало желания переспросить. Событие это было решено отметить. Решено, конечно же, без меня.

— Вставай, страна народная! Вставай на смертный бой! — Так вопила Джен, расталкивая моё бренное тело ранним субботним утром. Слова песни, с жутким акцентом произнесённые по-русски, понимались с трудом, а вот захватнические меры, предпринятые в отношении моих подушки и одеяла, не нуждались ни в толковании, ни в переводе.

Глазоньки мои ещё распахнуться не успели, сон красочный в далёкие дали не ускользнул, а перед носом уже материализовался стильный планшет с надкусанным яблоком. Страница «лучшие рестораны Лос-Анджелеса». И что мне с ней делать? Оказалось, выбирать, и быстро, ибо (вот просто Джен сейчас цитирую), пока я перья пушить буду, закроется даже то, что работает круглосуточно. К счастью, многоцветная прорицательница ошиблась, и уже через два часа я сидела в окружении людей, что искренне радовались за меня, и день этот отдали любым капризам не из праздности, но в награду. «Человек стоит столько, сколько стоят его ум, честь и трудолюбие, — не один раз повторял Джордж Льюис. — Каждый получит ровно столько, сколько заслуживает». В словах этих читались уважение и похвала. И было чертовски приятно. А ещё это мотивировало идти дальше, делать больше, не разочаровывая никого из тех, кто в меня верит.

В тот день я впервые набирала российский номер. Знала, что дорого, но и это было наградой. Хотелось рассказать многое, но, боже, разве можно выразить всё словами через океан? Мама скучала — это читалось в усталых интонациях и рваных вздохах. Скучала и я. Вот только сестрички Льюис так и не дали мне загрустить.

Время неслось пассажирским лайнером — часы сутками складывались, а те, в свою очередь, вереницей многоцветных дней. Лос-Анджелес осени не рад был. Статная и гордая, она неожиданно встречала сопротивление и, сдаваясь, оставляла нетронутой многочисленную зелень улиц, парков и площадей. Лишь иногда, гуляя без чётко намеченной цели, можно было заметить павших воинов, чья листва пылала ярким прощальным огнём.

Мне безумно нравились прогулки здесь. Лос-Анджелес был драгоценным алмазом, волшебным чудом и, казалось, я могла бы в пальцах его вращать вечно, любуясь яркими бликами на каждой из множества граней. Сестрички Льюис охотно потакали этому моему капризу. Ох, чего только не насмотрелась я за время, проведённое в США. Однажды нелёгкая занесла нас в эпицентр уличного флешмоба, и два часа мы прыгали с огромным плакатом странного содержания, подхватывая нечленораздельный клич. Был и другой день — сумасшедшие догонялки на многолюдном пляже, в которых с радостью поучаствовал добрый десяток улыбчивых африканцев и даже длинноногая девица модельной внешности, потерпевшая головокружительное фиаско в неравном поединке с неутомимой Джен. Всего было много. Даже, пожалуй, слишком много — не перечесть. Но особенно мне нравилось неторопливо идти, куда глаза глядят, выбирать наобум повороты, отыскивать новые, невиданные доселе места, а, заблудившись, дозваниваться в центр охраны, чтобы, услышав краткую лекцию, с ветерком примчаться в Пасифик-Палисейдс на безукоризненно-чёрном внедорожнике Джорджа Льюис.

— А что? — философски пожимала плечами Джен. — Идти обратно не интересно — мы там уже всё видели. Почему бы не покататься?

Но домой мы возвращаться по обыкновению не спешили, ибо там (пожалуй снова процитирую Джен) всех, кого можно, до белого каления довели. И это действительно было так. От наших шуточек страдали все — начиная четой Льюис и заканчивая плюгавеньким садовником, приходящим два раза в неделю. Впрочем, долго обид никто не держал. Даже в старших здесь ещё жили дети, так что не раз наша троица получала мелкие ответные пакости. Так и жили — учились, гуляли, смеялись вместе за огромным столом, и с каждым днём становились друг другу всё ближе. С каждым днём были всё дружней.


В тот вечер в коттедже мы по обыкновению своему не задержались. Неожиданно холодный ветер принёс с собой неминуемый запах осени, коснулся лица ментолом и растворился на губах привкусом горькой грусти. Но было ли нам до него дело? Набросив на плечи тёплые куртки, мы радостно носились по небольшому парку. Точнее нет. Не так. Носились Анжи и Джен. Я же стояла, подпирая спиной тонкий шершавый ствол. Рядом пристроилась Эвелин — ещё один персонаж, периодически присоединявшийся к нашим сумасбродствам. Девушка целеустремлённая и рассудительная, Эв казалась самой старшей из нас. Чудилось порой, мятежный дух давно уснул в ней, сделав Эвелин похожей на серьёзного юриста с долгой карьерной лестницей, оставшейся за согбенной непосильными трудами спиной. Впрочем, даже её благоразумия не хватало на то, чтобы перебороть наш бессмертный оптимизм, так что к концу вечера и она с раскрасневшимися щеками присоединялась к какой-нибудь безумной игре, вариантов коих было бессчетное множество. Невзирая на то, что каждая из нас давно вышла из периода беззаботного детства, салки и всякие «щас догоню» были у нас в чести. А что? Для здоровья полезно, а еще развивает скорость, реакцию и заполняет пробелы словаря лучше нудных лекций в области филологии. Другое дело, что выученное таким образом не только напечатать, а даже произнести стыдно. Хотя, это смотря в чей адрес. Вон той рыжей я сейчас поведаю всё, что думаю, и сверх того. Бонусом, да.

— Не спи! Замёрзнешь! — прозвучало вдруг над самым моим ухом, и любимая куртка цвета палой листвы была ловко сдёрнута с расслабленно опущенных плеч. Русская фраза удалась Анжелине с большим трудом, но всё же победе рыжая была рада, и теперь с гиканьем принялась носиться вокруг меня, помахивая вожделенным предметом гардероба.

— Больше никогда не буду тебя родному фольклору учить, зараза рыжая! — погрозила пальцем я, а через мгновение уже бросилась вслед за наглой воровкой, не забыв прихватить тяжёлую артиллерию Эвелин для поддержки.


За пару часов набегались так, что не чувствовали ног и, подпирая друг друга, как студенты после празднования успешной сдачи сессии, побрели к дому. По крайней мере надеюсь, что к нему, ибо, страдая топографическим кретинизмом, маршрут до школы я худо-бедно освоить сумела, а дальше начались плутания в трёх соснах. Хотя нет, вру, ибо сосны здесь не встречаются. Зато кипарисы есть! А еще пальмы. Так что ж это я, выходит, в трёх пальмах плутаю? Странное какое-то выражение получается.

Сумерки устилали Город Ангелов плотным покровом серо-стальной ткани. Я не смотрела в небо — сегодня оно было печально мрачным. Казалось, миг, и потоки ледяных слёз хлынут с его необъятных просторов. Воздух, тяжёлый и влажный, напоен был озоном и солью. Странная сонливость касалась лица и плеч. Веки слипались, рот то и дело распахивался в долгом зевке. А потом я вдруг ощутила это. Будто в спину кто-то посмотрел — недобро так, пробуждая волну неконтролируемого страха. Вздох — ощущение исчезло. Снова улица, сонливость… но я невольно ускоряю шаг. Сердце быстрее стучит, отдаваясь в ушах бешеным ритмом, и адреналин прогоняет усталость прочь. Хочется в коттедж вернуться скорее.

— Ты чего, Криста? — не выдержала наконец Анжелас, когда с черепашьей скорости я перешла практически на бег. — Летишь, как на пожар.

— Тушить, что ли? — бесцеремонно вставила Джен. — Так, если приспичило, не стесняйся. Тут у народа живые изгороди знаешь, какие. Садись, мы прикроем. Терпеть для здоровья вредно.

— Да ну тебя, — отмахнулась Эвелин. И обратилась ко мне уже совсем в другом тоне: — а и вправду, Криста, что не так?

Вот она, деловая хватка будущего детектива. Но что сказать? Мне почудилось: кто-то посмотрел? У меня резкий приступ паранойи?

— Всё хорошо, Эв… Просто… Джен права. Мне бы скорее в коттедж вернуться. Срежем путь?

Пасифик-Палисейдс — район зажиточных горожан, тихая, уютная гавань для тех, кому повезло в жизни. Здесь никогда не бывает шумно по вечерам, а каждый мало-мальски разумный человек окружает себя огромным количеством средств всевозможной защиты. Даже наша живая изгородь несла лишь декоративный характер, искусно скрывая каменный забор с колючей проволокой, что (мы знали точно) всегда гудела тихонько, пропуская смертоносный ток. Свернув сейчас в узкий проулок меж двух огромных имений, мы рассчитывали срезать добрую часть пути, как делали иногда, возвращаясь с прогулок или из школы. Впрочем, чаще нас всё-таки отвозили туда, куда мы желали попасть. Но сегодня, увы, было иначе. Любовно обихоженные, засаженные деревьями и цветами, дома вокруг излучали необъяснимую враждебность. Каждый — непреступная крепость, и стучать, кричать без толку век можно — на помощь никто не придёт. И снова взгляд — ищущий, алчущий, злобный. Ладони потеют, колени мелко дрожат — я почти бегу, мчусь вперёд, но взгляд всё ближе, ближе…

— Да что с тобой сегодня, в конце концов? — Смуглая рука Дженифер крепко сжала моё предплечье, вынуждая задержаться на месте. — Паранойя?

А потом Анжи бросила короткий взгляд за наши спины.

— Да нет, — пролепетала испуганно. — Кажется, нет.

— А вот мне не кажется, — тихо процедила Эвелин, инстинктивно оттесняя нас к одной из каменных серых стен. В нескольких шагах от нас расслабленно стояло двое мужчин. Высокие, бледные, с бесконечным голодом в чернильно-чёрных глазах. Ни намёка на радужку. Только тьма и широкие, исполненные жестокости улыбки. Несколько секунд мы молчали. Просто стояли, растерянно глядя вперёд, и вдруг испуганный окрик Джен разрушил оцепенение единственно правильной мыслью:

— Валим отсюда! Валим ко всем чертям!

Мы действительно попытались. Но… будто во сне, я не могла сдвинуться с места. Ноги, намертво приросшие к тротуару, подчиняться не желали, а из-за угла, который ещё мгновение назад мог бы стать нашим спасением и защитой, появилось ещё двое. Получается, четверо. Четверо, как и нас. И снова я задёргалась, силясь метнуться прочь. Рядом точно такие же движения совершала Эвелин. Вот только равновесие не удержала и, вскрикнув, кулем повалилась назад. Даже рук в свою защиту не выставила, словно и впрямь нитью незримой спелената была. В этот момент что-то щёлкнуло во мне. Некая новая функция стиснула сознание крепкой железной хваткой, оставив лишь зрение и слух. В отрешении наблюдала я, как черноглазые медленно прохаживаются вокруг нас, в отрешении воспринимала тихое, неразборчивое бормотание Анжелины, и лишь где-то глубоко внутри безумным вулканом пылала паника. Впрочем, я знала, ей на волю не вырваться пока. А черноглазые тем временем определились.

— Начнём? — произнёс один из них, уверенно склоняясь к хрипло дышащей на земле Эвелин.

— Щит-то поставил? — хохотнул второй. Джен затравленно вскрикнула, ощутив коснувшуюся шеи ладонь. Попытавшись обернуться к ней, я покачнулась неловко — и уже через миг ужасающей болью спину встретил шершавый асфальт. Голову, к счастью, я приподнять сумела, вот только от увечий это меня не спасло. В горле свернулся невыносимо горький ком, перед глазами заплясали чёрные тени…

— Конечно. — Тот голос, что я услышала первым.

А потом произошло нечто непостижимое.

Будто сам воздух разверзся, являя нам ещё одного человека — статного мужчину со светлыми волосами, собранными в небрежный конский хвост. Беглый взгляд, и голос его разносится повелительно, резко:

— Оставь её, — а в руке смертоносно сверкает остро отточенная сталь.

Всего одного мгновения расслабившемуся черноглазому не хватило на то, чтобы увернуться. Казалось: движения, слишком быстрые, смазанные для моего восприятия, происходили где-то за гранью, но всё равно я с удивительной ясностью увидела, как, поймав отражение сумеречного неба, нечто колюще-режущее нашло свою цель.

— Тварь! — вскрикнул поверженный черноглазый, грузно оседая вниз.

— Да нет, — как-то устало усмехнулся светловолосый и, выдернув своё оружие, огляделся лишь для того, чтобы понять: бить ему здесь больше некого. Несколько других мужчин, что тоже явились из ниоткуда, спокойно смотрели на нас.

Раньше я никогда не сталкивалась со смертью. Даже на похоронах не была, и то, что происходило сейчас перед глазами, наверное, врезалось бы в память на всю оставшуюся жизнь. Врезалось бы. Хотя об этом, наверное, позже.

Поверженный черноглазый, еще мгновение назад державшийся хозяином здесь, как-то странно осунулся. Руки судорожно задёргались, нижняя челюсть откинулась, демонстрируя два клыка и ряды ровных белоснежных зубов… а потом контуры искажённого лица поплыли, смазались, меняя цвет, и вот уже в полуметре от меня покоится куча тряпья и серого праха, еще пару мгновений назад бывшая живым существом.

Я не знаю, почему не кричала. Наверное, из-за страха, что, всё-таки вырвавшись из далёких глубин, липким комом забил горло. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни завизжать. Зато прекрасно ощутила, что могу двигаться. Действительно, могу!

Это мы осознали вместе со всё ещё стоящей Анжелиной. Склонившись с удивительно хорошей скоростью, рыжая протянула мне руку.

— Хватайся! — И рванула, протащив меня по шершавой дороге прежде, чем я сумела хоть как-то сменить вертикалью неприятную горизонталь.

Рядом барахталась Эвелин. Как я, при падении она ударилась спиной и теперь тщетно дёргалась, опираясь на ладонь Дженнифер. Попытки подняться никаких результатов не приносили.

— Стойте, — прозвучало тихо и спокойно. Склонившись к Эвелин, светловолосый мягко коснулся её лба. Прекратив дёргаться, девушка расслабилась, задышала ровно, спокойно, чуть-чуть приоткрыв рот. Уснула будто. Но может ли быть такое? Не принимаю! Не хочу принимать! Пока оглядывалась, сестрички Льюис мирно отправились в ряды спящих.

— Нет! — выбросила руку, пытаясь отступить, и поняла, что пальцы дрожат. Интересно, а влага на щеках — это то, о чём я думаю? Никаких слёз, Криста! Никаких слёз!

Самовнушение не помогло. Всхлипнув, я попятилась ещё.

— Не прикасайтесь ко мне! Нет! Не прикасайтесь!

— Успокойся.

Боже, какой мягкий голос. Но его обладатель только что, на моих глазах убил человека. Ох, как же страшно! А сейчас стоит и смотрит прямо на меня. А глаза… Глаза невероятные: голубые, как летнее небо, глубокие, манящие, яркие… Заглянув в них, я совершила последнюю глупость в этот день, ибо колени подкосились, на грани слышимости прозвучало тихое: «прости», и, покачнувшись, я зевнула. Грязный тротуар показался таким же уютным, как любимая постель. Я опустилась на него, спокойно подложив ладонь под щёку.

Спать. И ни о чём не думать. Просто. Спать.