Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Глава 6

Пальцы были тонкими, изящными и как будто чужими, запястья с рельефно выпирающими костями двигались очень плавно, словно бы в полудрёме. В окно, гостеприимно распахнутое курящейся увяданием и кострами лондонской осени, вползал всеобъемлющий, пробирающий унылостью сумрак, а из чёрных динамиков навстречу ему призрачно струился Бетховен. Я играла на фортепьяно — простенькой ямахе, подаренной Анжелиной не так давно. Играла и то ли спала, то ли впервые за много дней получала удовольствие от прикосновений к чёрно-белой палитре музыки.

Адские получились месяцы — с истериками, бесконечной усталостью, хронической нехваткой времени и работой на пределе моих возможностей. Хотя, пожалуй, в какой-то момент я перешагнула этот предел. Да, чёрт побери, я перешагнула всё, что только возможно, бросилась с головой в новое и сперва едва от счастья не умерла, а позже — от переутомления. Теперь из зеркала мне подмигивал зелёным глазом скелет, но скелет этот с гордостью назывался студентом Лондонской академии музыки. И факт этот скелету мил был просто до неприличия.

Когда приглашение было прочитано, решение принялось стихийно, само собой — без обдумывания, взвешивания и длительных колебаний. Я просто сказала «да» — и, к вящей радости, Льюисы единогласно меня поддержали. А вот мама, к сожалению, нет. Гневные слова мчались сквозь пространство и время, сталкивались над океаном, кружились, как вороньё — но ни на минуту не пошатнули моей решимости. С неприсущей мне твёрдостью я положила трубку. И, воспользовавшись предложением четы Льюис, осталась до осени в США.

Жаркое лето промчалось одной минутой. Конечно, академия музыки не была учебным заведением высокого уровня аккредитации и, следовательно, не требовала начального музыкального образования но, тем не менее, пласт знаний, коей мне предстояло поднять в кратчайшие сроки, был невероятно велик. Я должна была сдать вступительные экзамены самостоятельно. Я не хотела пользоваться связями и средствами, которые от щедрот предлагались мне. И, с жадностью голодного сенбернара вгрызшись в гранит науки, я едва не сломала с налёта зубы — первая же неделя неадекватного штурма фортепиано закончилась переигранными руками и отстранением меня от вожделенного инструмента на целых семь дней, а методичное штудирование курса музыкальной литературы — сборной солянкой в памяти. Пришлось, скрипя душой, обороты сбавить.

Не буду долго рассказывать о том, как перебиралась в далёкий Лондон, как терялась, впервые переступая порог альма-матер, и как дрожали колени, когда вытаскивала билет. Лишнее томление и ожидание — рассказчику не лучший союзник. Тем более о том, что экзамены я сдала очень даже неплохо, вы вполне можете догадаться сами.

Начало жизни студенческой малой кровью не обошлось. Невзирая на мою бесконечную любовь ко всем без исключения городам, выбраться за территорию сравнительно небольшого кампуса мне очень долго не удавалось, так что Туманным Альбионом любовалась я исключительно из окна в редкие минуты досуга.

Учёба увлекла без остатка. Выматывала, да, но вместе с тем была целым огромным миром, где жили самые разнообразные знания и восхитительные, неординарные, талантливые и самобытные люди. С некоторыми я лишь здоровалась в кафетерии, выбирая аппетитный пончик во время ленча, другие были моими собратьями-первокурсниками, но держались поодаль, создавая небольшие «группки по интересам». Третьи же стали моей собственной компанией. И свела нас, пожалуй, сама судьба. Но давайте обо всём по порядку.

***

— Имбирный чай с апельсином, пожалуйста, — улыбнулась я невысокой женщине в шапке и белом переднике, споро собирая на разнос нехитрую снедь студента. Хотелось кофе — латте, эспрессо или капучино с нежной молочной пеной, — но отчего-то в этой части кампуса подавали исключительно чай, зато чай самый разнообразный — жасминовый, вишнёвый, клубничный и даже ромашковый с корицей и кардамоном. Рай, одним словом, для любителей подобного изобилия. Причислить к ним я себя, увы, не сумею, но буфет этот обожаю за рассыпчатые тёртые пироги и тот факт, что идти сюда всего ближе. Особенно в такие дни, как сейчас — снова на сольфеджио задержалась, а перерыв не резиновый, как о том не мечтай. Никто меня ждать не будет.

— Ты пела Стрейзанд на своём факультете два дня назад. — Мужской голос с хрипотцой, прозвучавший где-то вне зоны моей видимости, заставил поперхнуться салатом. Он ко мне? Или не ко мне?

— Пела, — всё же предпочла подтвердить, обернувшись и держа вилку с зелёным листом шпината наизготовку. Смутилась, осознав, что голос прозвучал слишком громко. Рядом, держа в руке маленький стакан чая, стоял темноволосый парень и с задумчивым интересом меня разглядывал.

— Отлично, — заключил, падая на свободный стул.

— Отлично пела? — смутилась я.

— Отлично, что я тебя обнаружил.

Стало чуть-чуть обидно. Хвастаться не люблю, конечно, но в тот день спела я действительно хорошо. А он так вот. Но, с другой стороны, заметил ведь и запомнил, хотя на нашем эстрадно-вокальном я его не встречала. Мимо пробегал, получается?

Незнакомец тем временем удобно устроился, подтащил к себе моё прозрачное блюдце и точным движением разделил пирог на две равные половины.

— Как джентльмен, возьму ту, в которой повидла меньше — не возражаешь?

— Да забирай уже весь, — сказала — и от собственной щедрости обалдела. — Может должно быть наоборот? Истинный джентльмен разве не угощает даму?

— Себе покупать — долго. Начну — и опоздаем мы однозначно. У меня сейчас «история музыки» в противоположном крыле. Бежать далеко. Знаешь?

— Ладно. — И в молчании вернулась к салату.

— Я Джек, если что. — Сделал глоток, скривился, вынул из рюкзака красную трубочку и, принявшись потягивать напиток через неё, вздохнул так, словно по меньшей мере половина мира встала наконец на положенное ей место. — Я на втором курсе. Гитара, классика, всё такое, рок в свободное время. Желторотых мы обычно не приглашаем, но мне за тебя слово замолвили. Ты какую предпочитаешь музыку?

— Классика, рок… меломан вообще, если в подробности не вдаваться. А…

— … Подходишь. — Он уже расправился со своей половиной пирога и принялся за мою. — Наша альма-матер поддерживает самодеятельность студентов — вокально-инструментальные ансамбли, рок-группы… такое всякое. Самые-самые (по мнению ректората) дают концерты в парках по выходным. В этот уикенд концерт моего сборного коллектива. Первый концерт — в прошлом-то году мы не выступали — а с вокалистом беда вышла — в подробности вдаваться не буду. — Бросив взгляд на циферблат наручных часов, он отодвинул опустевшее блюдце. — Если тебе это интересно, приходи в репетиционную корпуса «В» сегодня после занятий. Будет — поверь мне — просто чертовски круто.

***

Он оказался прав.

Глэдис, Амалия, Джек да я – вот и весь безымянный, маленький коллектив, сплочённый не долгой дружбой, привязанностью или знакомством, а неумолимым, неиссякаемым вдохновителем – музыкой, в безумно мудрых руках которой изо дня в день чужие друг другу люди становились одним неделимо целым. Амалия – наш ударник, сердце, горячая кровь гитары – мастерство Джека, быстрые, тонкие пальцы Глэдис - осязаемое тело костей и плоти, а голос вокалиста (мой голос) – душа для нас. 

Свой первый день на просторной открытой сцене я помню смутно. Отрывками из обрывков — радио-микрофон, скользящий в мокрой от переживаний ладони, взгляды абсолютно незнакомых людей, ритмичные удары бас-барабана, подсчёты средств, собранных за этот концерт…

Мы полюбились Лондону. А он полюбился нам. Сумев со временем совладать с нагрузкой, логически распределив силы и время — исчерпывающийся, как выяснилось, ресурс, — я смогла наконец получить удовольствие от того, чем занималась теперь. С каждым днём работа нашей безымянной группы нравилась мне всё больше — ей хотелось отдаваться всецело, совершенствуясь, развиваясь, выходя на новый уровень и таща за собой ребят… Но мы были лишь самодеятельностью, чем-то второстепенным. Мне стоило каждую минуту об этом помнить.

Собираясь, тем не менее, всем составом в нашей репетиционной, мы всё больше проникались атмосферой вольного творчества — перепетые нами песни непременно отдалялись от оригинальной своей версии, становясь чем-то практически новым, чистой воды импровизацией, не аранжировкой даже. Вот только создавать что-то принципиально своё никто не рисковал первым. Быть может, не достаточно ещё доверяли друг другу? Или дело было в неуверенности первых шагов?


А время бежало пальцами виртуоза — день-ночь, день-ночь — бекар-диез — чёрная, белая клавиша — одна за другой.

Постепенно тёплые, дружеские почти отношения налаживались не только с однокашниками, но и с власть имущими — бессменным руководством академии музыки. Оно, в общем, не удивительно. Недаром ведь Лика пригласила меня именно в это место — не сложно ведь замолвить слово за свою протеже, когда ректор учебного заведения — близкая родственница. А дело обстояло именно так.

Анита Девидсон, смешливая блондинка с внимательным, немного хитрым взглядом зелёных глаз, вызывала чувство стойкой приязни. Кричать и ругаться женщина не умела, но некий стальной стержень позволял держать всех, от педагогов до первокурсников, в ежовых рукавицах, что, смею заметить, весьма непросто. Ещё Анита любила кофе. И, пожалуй, именно это стало залогом дружбы. Как отказаться от чашечки божественного напитка в конце трудного дня? А если к нему прилагаются ещё и восхитительные булочки… О да… противостоять подобным соблазнам Кристина Малахова не умеет.


Вот и сегодня, распрощавшись коллективом и прихватив с собой приятно шуршащий пакет, внутри которого прятались аппетитные шоколадные круассаны, я направилась прямиком в святая святых — кабинет Аниты Азалии Девидсон. Во-первых, хотелось пошептаться о паре хороших концертов, а во-вторых, просто насладиться восхитительным горячим кофе с шапкой воздушных сливок.

Побарабанив кончиками пальцев по светлому дереву, застыла, ожидая ответа. Сквозь замочную скважину струился тёплый свет, слышались шаги, но никто не спешил радовать тихим «войдите». Повторив попытку несколько раз, вздохнула. Анита ведь знала, что я приду — договаривались заранее — и она (в этом нет никаких сомнений) меня услышала, как и я её — по шагам. Так почему не отзывается? И что делать — вернуться к себе или войти, если не заперто?

— Не сейчас, — донеслось вдруг, но, повинуясь моему толчку, дверь уже распахнулась, являя мне Аниту с тёмно-красным стаканом в руках и ворох рассыпавшихся по полу бумаг. Тихий гул вибрацией пронёсся по воздуху, отозвался покалыванием в ладони, всё ещё лежащей на дверной ручке…— Я же сказала… — обернулась ректор, заслышав скрип, и тотчас ошеломлённо, как-то потерянно улыбнулась. — Кристина, ты? Прости, — смахнула прядь волос, упавшую на лицо, — с кофе сегодня не выйдет. Мне немного не до того.

— Да уже вижу, — я прикрыла дверь и, бросив принесённый пакет на стол, попыталась изъять сосуд из крепко сжимающих его пальцев. Втянула воздух носом, скривилась. — По какому поводу гуляем?

Конечно же, меня попытались выгнать. И конечно же, я осталась, сообщив, что буду сидеть здесь в роли препятствия нарушениям правил данного учебного заведения, которые гласят, что «алкоголю в сиих стенах не место!» И вообще, как я могу удалиться, если хорошему человеку плохо?

— И вправду плохо, — кивнула ректор, падая в кожаное кресло. То возмущенно скрипнуло, протестуя против такого жестокого с собою обращения, и повернулось на несколько сантиметров вправо, явив мне печально склонённый профиль Аниты.

— Не хочу лезть в душу, — присела на мягкий стул у окошка я, — но если есть желание, можешь выговориться. Я — могила. По крайней мере, обсуждать твои проблемы мне явно не с кем.

Несколько секунд Анита молчала, барабаня пальцами по подлокотнику.

— Показывай, что принесла, — махнула рукой наконец. — И завари мне чаю, пожалуй. Тогда и поговорим.

Кивнув, я послушно углубилась в недра тёмного шкафа, перебирая баночки и коробочки — целую коллекцию разнообразных напитков, к которым Анита имела слабость.

— Давно ты с Ли связывалась? — обратилась ректор к моей спине, в очередной раз скрипнув своим потрясающе удобным креслом.

Щёлкнув кнопкой электрочайника, я застыла, вращая в пальцах серебристую ложечку.

Новая жизнь увлекла настолько, что к телефону я прикасалась от силы пару раз в неделю и то лишь для того, чтобы сбросить короткое сообщение маме и Льюисам. На большее сил и времени, увы, не хватало.

— Недели две назад, — заключила наконец и вздохнула покаянно. — Просто некогда было.

— Концерты — они такие, — задумчиво протянула ректор, и тотчас махнула кистью руки, — мне без сахара, Криста.

Кивнув, я перетащила на стол две белоснежные чашки, на боках которых пухленькие ангелочки, похожие на перекормленных карапузов, терзали золотые лиры излишне толстыми ручками.

— Круассаны шоколадные, — объявила торжественно, разворачивая ещё теплую выпечку. — Тебе понравится.

— Да уж, — невпопад вздохнула Анита. — Я слышала много хороших слов о твоих последних концертах. Растёшь, как на дрожжах. Я начинаю понимать Ли. Ты — не самый плохой вариант протеже звезды мировой эстрады.

— Спасибо, — опустила голову я. — До хорошего уровня мне ещё очень далеко.

— Не скажи. — Взяв круассан двумя пальцами, собеседница принялась осматривать золотистые бока. — Сейчас ты хорошая пародистка. Знаешь, что недавно один любитель спутал тебя с моей сестрой?

Хмыкнув, я сделала небольшой глоток.

Неудивительно, в общем-то. Получив возможность самостоятельно выбирать себе репертуар, я, конечно же, отвела душу, перепев всё, что только можно, из композиций любимой группы. Да и, что душой кривить, беззастенчиво пользовалась чудесным сходством с Ли, подчёркивая оное то одеждой, то макияжем.

— Бывает. — И улыбнулась. — Бедняга. Он-то, поди, обрадовался.

— Думаю, да. Но не об этом речь. Я сейчас подумала, что ты вполне сможешь мне помочь. — И замолчала, глядя в глубины чашки. — Как думаешь, потянешь недельный гастрольный тур?

Теперь уже я окунула взгляд в чай. Лампа отбрасывала косой блик, от малейшего движения покрывавшийся мелкой рябью.

— Не знаю даже, — качнула головой наконец. — Да и какой мне тур?

— По Соединённым Штатам, — широко улыбнулась собеседница и тут же стала серьёзной. — Ли, — отвела взгляд, будто бы не зная, как сказать, — приболела, — произнесла тихо. — Перед началом очень серьёзных гастролей, в организацию которых вложено много сил и средств. Продюсеры недовольны, принимающая сторона, конечно же, тоже. И слишком накладно всё отменять.

Несколько секунд я тупо пялилась в пространство, баюкая в ладони оставшийся круассан.

— И, — начала, буквально ощущая какую-то недосказанность, — ты хочешь, чтобы её заменила я?

— А у меня есть выбор? — выгнула бровь ректор, отставляя в сторону опустевшую чашку. — Если сильно захочешь, ты с этим справишься. Мы не останемся в долгу. Найдём, чем отплатить. Сейчас же необходимо срочно найти выход из сложившегося положения.

Зажмурившись так крепко, как только смогла, я ущипнула отозвавшееся болью запястье, но не проснулась.

Нет, ну это уж слишком хорошо, чтобы быть реальностью. Абсурд, бред. Как я, девчонка из села, могу помочь? Разве кто-то поверит неумелой пародии? Ли неповторима. Я, дочь доярки и дальнобойщика, не имею права даже помышлять о попытке её заменить. Но вот, напротив меня сидит Анита. И если просит о таком, значит, верит в то, что это возможно? Откажусь сейчас и никогда себе этого не прощу. По ночам просыпаться буду, коря за трусость. Мол, как могла упустить такой шанс? Он ведь выпадает только раз в жизни.

— Ладно, — решившись, нарушила повисшую тишину. — Но, Анита, я хочу достоверно знать, во что собираюсь ввязаться.

Теперь отвернулась Анита.

Сгребла чашки, подняла ладонь, будто бы собираясь щёлкнуть пальцами и, пробормотав под нос что-то явно ругательное, покинула кабинет.

— Хорошо, — произнесла по возвращении и, тщательно протерев посуду, водрузила на законное место, к оркестру других перекормленных херувимов. — Слушай. У многих людей есть свои вредные привычки, — говорила Анита, аккуратно складывая попавшийся под руку лист. — И, к сожалению, Ли — одна из таких. Её в своё время жизнь потрепала. На самом деле мы с ней даже не сводные сёстры, а очень-очень далёкие родственницы. Сестрой я её назвала, когда забрала под своё крыло. У неё были не самые лучшие отношения с семьёй. Но всё равно известие о том, что родители погибли от рук… преступников, загнало девочку в долгую депрессию. Она сбежала и жила на улице. С беспризорниками. Сначала успокаивалась алкоголем, а потом… — Поднявшись с места, женщина подошла к окну, вглядываясь в вечернюю синь. — А потом подсела на иглу, — закончила резко, как топором бухнула, и, сложив руки на груди, повернулась ко мне. — Лечим её, лечим, но стресс — и она снова срывается, что ты с ней ни делай. Привычки детства искоренить практически невозможно.

— Значит, — побарабанив пальцами по столу, я схватила опустевший пакет, желая занять руки, — если коротко, солистка «Fallen Angel» — наркоманка. — И вздохнула, глядя на то, как коричневая пергаментная бумага превращается в измятое чёрт знает что. — Да уж. Габаритные тараканы.

— Габаритные, — кивнула Анита, возвращаясь на своё место.

— Но это не клеймо на всю её жизнь, ведь вы с этим боретесь. А обстоятельства… они такие… не знаешь, с чем столкнёшься через неделю и где окажешься сам. — И, набрав зачем-то побольше воздуха, закончила, будто бросаясь в ледяной омут: — Я стану двойником Ли на этих гастролях.

***

Лика Девидсон, раскинув руки, мчалась сквозь хохочущую голосом мёртвых ночь. Лика Девидсон снова была счастлива и безумна и что-то тёмное, словно небытие, из которого возвращались все, спасённые ею, врывалось в охрипшее горло вместе с угольно-чёрным ветром её свободы.

***

Анита почти не ощущала свою вину. Да и винить себя ей было, по сути, не в чём. Это такая игра. И такие правила. К тому же, из лжи её прорастёт добро — в этом Анита не сомневалась.

Тёмное питьё в стакане пахло солью и ржавчиной. Топча бумаги высокими каблуками, Анита делала тягучие глотки чистейшей энергии. Ей предстояла долгая и безумно трудная ночь, для которой ректору Академии музыки наверняка понадобятся все силы.

Осенний ветер долго ещё скулил, запертый в оставленном кабинете.

Анита делала шаг из распахнутого окна.