Грег врал так забористо, что его бесплатно кормили в каждом трактире по пути следования труппы. Иногда даже наливали кружечку эля, лишь бы не замолкал, а все потешал общество своими баечками.
Я прямо диву давалась, откуда он берет все эти россказни про духов, ведьм, оборотней и прочее старье. Каждый знал, что нынче в Альбионии не осталось ни капли колдовства. Может все ушло через море с драконами, а может — просто пропало.
Но это знание никому не мешало слушать Грега, разинув рот.
Хозяин труппы, дядюшка Барни, вовсю пользовался тем, как любит Болтуна Грега народ, и вечно выпускал его развлекать посетителей трактиров, пока мы ужинали.
Вот и нынешним вечером он распинался о чем-то таком чудесном. И я слушала вместе со всеми, забывши про свое неверие напрочь. Уж больно складно врал, того гляди совсем заслушаешься.
— Стало быть, как выйдешь на перекресток в ночь Отворения врат, в самую полночь, — надобно просить старых богов, чтобы указали тебе путь. Ежели будет на то их милость, то и увидишь тропку. И приведет она тебя в такие места…
— На какой перекресток? — среди слушателей порой попадались недоверчивые.
— Да на любой! — моментально нашелся Грег. — Ибо каждое скрещение путей в такую ночь дорожка в особые места, смекаешь?
— Ну и куда ж она приведет, дорожка та? — крестьяне во всем любили ясность, оттого и донимали рассказчика.
Но сбить Грега с толку было не так-то просто.
— Сказано тебе, темнота, — насмешливо хмыкнул он, поднося ко рту кружку с подогретым вином, — как пойдешь по тропке, так и попадешь в места особые, колдовские. Их по здешним лесам мноого. Да только просто так они никому ни в жизнь не откроются. Вот ежели в ночь Отворения врат — дело другое.
Вино с хитрыми пряностями, что заказал на всех дядюшка Барни, знатно закружило мне голову. Иначе зачем бы я выкрикнула громче иных мужиков:
— Ты, Болтун, говори да не заговаривайся! Зачем простому человеку колдовство? Нечего бродить в такую ночь по всяким тропкам. Уж не знаю, как там чудесные места, а на разбойничью заимку нарваться — проще некуда. Или на зверя какого, не приведи Единый. Ведь и косточек тогда не найдут. Так что не сбивай мужиков с пути.
На меня Грег посмотрел с обидой. Ну да, вроде как я своего задирать принялась, а такое в нашей труппе было не в чести. Но все-таки ответил мне в тон, укоризненно качая головой:
— Ты, Канарейка Джен, не любо, — так не слушай, а сказывать не мешай. Про пути-дорожки колдовские еще деды наших дедов знавали да внукам своим заповедали. Ясное дело — просто так, без нужды, туда соваться нечего. Но вот ежели страсть как хочешь новую судьбу получить, то другой дороги тебе нету.
— Да я бы, может, с радостью свою судьбу переменила! — я чувствовала, что меня несет, но остановиться уже не могла. — Только нет больше в нашем мире чародейства. И никто, ни старые боги, ни сам Единый, не сможет указать мне никакого пути. Вот если только сама найду…
Я перевела дух и откусила от тыквенного пирога. Пироги в этом трактире были особо хороши.
Грег следил за мной со странной усмешкой. Не иначе — замыслил что-то.
— Ну так и найди, раз такая бойкая, — весомо обронил он. — Сама. Выйди ближе к полночи на перекресток — тут поблизости я один приметил — и отыщи заветную тропку.
— И выйду! — рявкнула я, уже понимая, что влипла в недоброе дело. — Показывай, в какой стороне твой перекресток.
Дядюшка Барни забубнил что-то насчет того, будто молодежь мается дурью. Но мы его, ясно, не послушали. Вышли на трактирное крыльцо, и Грег махнул рукой:
— Туда ступай, не промахнешься. Да поспеши, дело к полуночи. Коли вернешься, — расскажешь, чего повидала.
И снова усмехнулся этак, загадочно. Не то пакость подстроил, не то благодеяние сотворил. Я только плечом дернула и пошла, куда показано.
Перекресток и впрямь оказался близко. Только не видно было ни демона. Тут-то я и порадовалась, что лампу-светлячка с собой захватила.
Надо же старых богов почествовать, по сторонам перекрестка поклониться, а в такую тьмищу и куда кланяться не найдешь.
Вздохнула я, отбила поклоны, как положено, и сказала:
— В ночь Открытия врат кланяюсь вам низко, старые боги. Тебе, пресветлая матушка Лива, тебе, Орн Богатый, тебе, лесная хозяйка Салва, тебе, мать ночи Ула! Коли будет на то ваша милость, укажите мне путь, дайте новую судьбу взамен прежней!
Проговорила я все это, и замолчала. Стояла, водила фонарем по сторонам… и таки дождалась. Будто сама собой у меня под ногами образовалась неширокая тропка, уводящая вкось от перекрестка куда-то в лес.
Там, куда она вела, было сыро и мрачно, и холодный осенний ветер гудел среди вершин.
Мне сделалось жутковато, но отступать было очень уж позорно. Поэтому я собрала все свое нахальство, воинственно шмыгнула носом, подняла фонарь повыше и шагнула на тропу.