Графоманка

Графоманка

Вспыхнут твоих поцелуев созвездья
Жаром в сто солнц, загоревшихся разом...
Вздрогнет Вселенная в миг, когда вместе
Мы потеряем от близости разум...
Бережно, чтоб не спугнуть эйфорию,
Утро укроет нас солнечным глянцем...
Про приземление не говори мне!
Ну почему мы должны приземляться?

Ариша Сергеева

Алик Рощин, на самом деле его звали Альберт Пилюгин, а то имя, которым он представился, был творческим псевдонимом, под которым он публиковал стихи, получил неожиданное приглашение на слёт молодых поэтов.

Поездка оказалась для него полной неожиданностью. Как и всё, последовавшее в дальнейшем.

Стихи у него были так себе, он их на самом деле стеснялся, в основном поэтому спрятался за придуманным лицом.

Поселили их на областной базе отдыха по линии молодёжного турбюро “Спутник”.

Комнаты на два человека были обставлены настолько изысканно, что Альберт боялся пользоваться предоставленными благами. Кормили в столовой, больше похожей на столичный ресторан.

Встречи и семинары проходили в огромной остеклённой аудитории, стены которой были украшены картинами современных художников.

Полукругом стояли кресла с удобными приспособлениями для того, чтобы делать записи, перед каждыми двумя из которых находился журнальный столик, на котором лежали ручки, блокноты, типографским способом отпечатанные сборники (когда успели?), со стихами участников.

Это должно было выглядеть уютным, но юноша чувствовал себя на этом собрании талантов (стихи некоторых участников были действительно хороши), совершенно лишним.

Ведущий объявлял очередное дарование, вкратце рассказывал его биографию, делал несколько комплиментов.

Поэту подносили микрофон на удобной подставке, аплодировали авансом.

Альберт сначала заскучал, потом начал нервничать.

Стихи казались неинтересными, надуманными, рифмы пластиковыми, никаких эмоций выступления не будили.

Откуда-то изнутри поднимался страх, что следующим могут представить его, что придётся что-то своё читать.

Захотелось провалиться, или незаметно исчезнуть.

Окружающие вели себя довольно свободно. Возможно, ему только казалось так, но позы у так называемых поэтов были непринуждённые, расслабленные.

Следующим объявили Северьяна Сухотина. Самоуверенный парень в костюме-тройке с небрежно повязанным шейным платком, смутно напоминал Андрея Вознесенского.

Алику стало интересно, отчего мальчишка так заносчив, может, действительно талант. Он прислушался.

Каково же было его удивление, когда услышал стихи. Совсем недавно он ездил в соседний областной центр в командировку, где купил первый попавшийся сборник, исключительно для того, чтобы скоротать время.

Именно эти стихи Альберт читал сегодня ночью, книжка и сейчас лежала в его походной сумке. Под произведениями была другая фамилия, иные инициалы, и совсем не его портрет.

Юноша декламировал громко, артистично, явно подражая Вознесенскому. Читал чужие стихи, выдавая их за авторские сочинения.

Альберт взял со столика брошюру, пролистал до фамилии Сухотин. В голове зашумело. Дальше он ничего не слушал, и не слышал.

В нём боролись два волка: высказаться вслух, или поговорить с плагиатором наедине? Решение принять было слишком сложно. В любом случае он оказывался в роли судьи, что было неприемлемо для его ранимой души.

Звери терзали чувствительное сознание. Алик блуждал в лабиринте противоречий, раздираемый жгучим стыдом. Почему его корёжило от чужого обмана? Какое в принципе дело до того, что кто-то хочет, чтобы его заметили, не заслуживая этого?

Юноша вдруг понял, что если сейчас объявят его, он не сможет произнести ни слова. Лицо его горело от неловкости и смущения.

В это время ведущий представил Алину Маслову, имя которой Алик слышал, словно оно звучало из жестяного ведра.

– Очередная графоманка, – с неприязнью подумал Альберт, – сейчас начнёт читать стихи Ахматовой, или Друниной, выдавая за собственные сочинения.

Машинально открыв её страницу, прочитав первые несколько строк, юноша застыл. Это были настоящие стихи.

Девочка встала. Её лицо ярко пылало, руки нервно мяли блокнот в мягкой обложке. Алина никак не решалась начать.

Поэтесса выглядела потрясающе, хотя одета была просто, наверно даже слишком просто, скорее как школьница.

Русые волосы заплетены в две косы, высокий открытый лоб, симметрично-правильной формы лицо, отливающее северной белизной, оленьи глаза, стройный стан.

Всего этого Алик не заметил. Его поразило впечатление в целом. Ведь они ужинали вместе, знакомились вчера вечером, завтракали сегодня. Как можно было не разглядеть такое… такое непостижимое, безукоризненное совершенство?

Вмиг забылся плагиатор Северьян Сухотин. Альберт смотрел на девушку, ожидая, когда она подаст голос.

Декламировала Алина с таким чувством, что напомнила Алику недавнее посещение московского театра, где давали “Грозу” Островского. Приблизительно так звучал монолог Катерины: “Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела”.

В груди у юноши застрял комок. Он слушал, открыв рот.

Стихи были не просто великолепны: они не были похожи ни на что знакомое.

Альберт смотрел на девочку, переживал вместе с ней и с произносимым текстом, искал глазами соответствующее стихотворение в сборнике.

Эмоции и чувства переполняли. Разве можно после такого…

Если объявят его, он откажется, непременно на что-нибудь сошлётся. Например, на то, что болит горло.

Что-то сразу и вдруг изменилось. Алик не знал, чего именно: настроение, обстановка, воздух. Возможно, остановилось время.

Юноша хотел видеть и слышать только Алину, невольно сравнил их имена. Конечно, Альберт, никак не сочетается с такими музыкальными звуками, зато Алик в самый раз.