Гралия Том I

Часть II Глава 12. Не может быть иначе

Глава 12. Не может быть иначе

Как хорошо, когда молчишь

И сам с собою говоришь.

Во всем ты прав, себе понятен,

Любой почин благоприятен.

Но стоит рот тебе открыть,

Не слышен ты – плетьми побит.

Лошади равномерно двигались вперед, преодолевая широкое степное пространство, разделенное малыми перелесками. Весларский лес остался далеко позади. Лошади шли не спеша. Да их никто и не подгонял. Чеар чувствовал себя полностью раздавленным, его спутнице Лите в это время тоже было совсем не до смеха.

Чеар в сотый раз прокручивал в голове то, что произошло прошлой ночью. Вспоминал, как вез Литу через лес, как привел ее в сознание, а она, увидев знакомое лицо, попыталась задушить его. Он превосходил ее по силе, да и не было рядом послушной своры, поэтому ему не составило труда скрутить девушку, связать ей руки и ноги. Все, что смогла сделать Лита, это укусить его, но то был жест отчаяния.

Потом долгая ночь и езда по земельному тракту. Чеар пару раз засыпал в седле. Лита в моменты его забытья безуспешно пыталась развязать веревки на своих руках, а также ту, которая связывала две лошади и с помощью которой она была привязана к седлу. Под утро она сдалась.

После восхода Ченезара они миновали лес и двинулись вдоль его края на восток, в сторону лагеря Шор Кана.

Увидев направление и поняв, а вернее, сделав верное предположение, что Чеар возвращается в Пещерный гарлион, Лита только и сказала: «Безумец!» После чего больше не проронила ни слова.

Близился полдень.

Чеар понимал, что нужно остановиться и отдохнуть, но не мог позволить себе этого. Он ехал, стараясь не смотреть на Литу, прислушивался к себе, к тому «я», что испортило ему отношения с любимым человеком, защищая мораль и правду, тому «я», что не могло видеть и терпеть несправедливость. Это «я» было похоже на Шуеш, такое же загадочное, искреннее, честное, но, вместе с тем, и до обидного непонятное.

Лита тем временем продолжала молчать. Она сидела на лошади, демонстративно отвернувшись, глядя куда-то в поля. В начале дня ее спина была прямой, как струна, но проведенное в пути время заставило ее ссутулиться, а подбородок уже не был высоко вздернут, теперь он прислонился к плечу.

– Лита! – наконец прервал молчание Чеар, – я хотел бы объясниться.

Девушка молчала и никак не отреагировала на его слова.

«Может, оно и к лучшему, – решил про себя Чеар, – так будет проще. Никто тебя не перебивает, не пытается ударить или оскорбить».

– Я знаю, что ты меня сейчас ненавидишь. Ты хочешь моей смерти или мучений. Оно, конечно, верно, только скорые решения рождают неисправимые ошибки, так говорил мой отец.

Девушка продолжала молчать, и только глухой топот копыт о землю да стрекочущие кузнечики были ответом Чеару.

– Понимаешь, я не вижу смысла в том, что делаешь ты и те, кто подобен тебе. К чему эта жестокость? В чем смысл – говорить о свободе, справедливости, если, по сути, освобождаемому не предоставлять выбор? Ты же предлагаешь рабу не свободу, а выбор между «грязной» и лживой жизнью и смертью. Одни идут за тобой. Другие погибают. Так их выбор был не смерть, а прежняя жизнь. Может быть, не так все плохо было у них в старой жизни?

Порывы теплого ветерка ласкали лицо. Воздушная стихия как бы успокаивала, убаюкивала Чеара, гладя его по щекам, взъерошивая волосы на лбу.

– Вспомни рабов из дома, в котором мы были вчера ночью. Ни один из них не предал своего господина. И, заметь, там было много разных людей: дети, взрослые, старики, толстые и худые, высокие и низкие, уравновешенные и агрессивные, хитрые и глупые. Все они как один защищали «узурпатора» и его семью. Тебе не кажется, что в этом есть что-то противоестественное? Ведь, по твоим словам, все высокородные заслуживают кары. А что там говорят твои правила о тех, кто откажется присоединиться к вам? Ах да, припоминаю, их убьют. Так, выходит, ты бы всех их перебила?

Лита повернула к нему лицо и бросила в его сторону безразличный взгляд.

– А может, и не было никакого издевательства и унижения? Может быть, эти люди были счастливы и довольны всем. А что, если их хозяин заботился о них и не преступал морали, не считал человека вещью, давал им частичку вольности или и вовсе освобождал их со временем, и они становились просто его наемными слугами? Ты об этом не думала?

Лита хмурилась и смотрела вперед. Ветер причудливо завивал ее мягкие волосы и безуспешно пытался разгладить появившиеся морщинки на лбу.

– Смотри дальше. Многие ли высокородные издеваются над рабами, мучают их, убивают? Нет. Это же невыгодно. Чем более жесток хозяин, тем опаснее раб. «Вещь» бездушна и ей все равно – сломается ли стул, на котором она сидит, разобьется ли чашка, которую она подает, вырастет ли урожай, который она выращивает. Но если раб понимает, что с ним обращаются, как с обычным человеком, он делает все на совесть и отношение к хозяину у него доброе. Вот твой отец – мучил, убивал, насиловал? Не припомню. А многие ли из высокородных в варте Блув делали подобное? За то время, что я жил там, не припомню ни одного случая. Правда, в варте Южный бриз был один уродливый душой садист. Так его казнили за изуверство. И, заметь, наказание ему пришло от великого гарла, суд приговорил его к смерти. Выходит, что-то не так в твоей безупречной цепочке оправданий насилия.

Лита сверкнула глазами, злобно посмотрев на Чеара, но все также продолжала молчать. Ее тонкие губы теперь были сжаты в одну линию, а прищур глаз сменился на угрожающий. Гнев овладевал девушкой, а что такое гнев в ее исполнении, Чеару не раз приходилось видеть, и этого он явно не желал.