Гранатовые зёрна

Гранатовые зёрна

–Она опять ничего не ела, Владыка, – голос Нибериуса почтителен, но Аид слишком хорошо знает его и потому без труда чувствует за этим почтением и насмешку, и сочувствие. Такое сочувствие, от которого ещё тоскливее.

Аид не удивлён. Уже не первый день он слышит это. Для олимпийского бога, конечно, несколько дней ничего не значат, но Аиду отчего-то очень неприятно это презрение и этот голод в знак протеста.

Протеста Персефоны. Похищенной им Персефоны…

–Может быть, – Нибериус склоняет голову осторожно, слишком хорошо зная своего владыку, но всё-таки жалея его, и от того решаясь на подобное предложение, – мы её заставим?

Аид только слегка поворачивает голову, чтобы взглянуть на Нибериуса, а тот уже понимает ответ. Аид не пойдёт на это. Он не привык быть жестоким.

–Владыка, – сочувствие к Аиду побеждает в Нибериусе и он решается продолжить, – если вы опасаетесь, что это будет на вас, то напрасно. Один ваш жест и я всё сделаю сам и всю вину возьму на себя.

Аид усмехается. Нибериус хороший слуга, замечательный помощник, который, как и его Владыка научился не сидеть на месте, который перенял постоянную подвижность своего хозяина, постоянную деятельность. Аид не похож на своих братьев: великого Зевса и Посейдона, он не такой. Он не сидит на троне (у Аида его вообще нет), он не спит так много и на пирах не напивается до потери разума. Аид сдержан и расчётлив.

Это Нибериус хорошо знает. Но не понимает он того (да и не дано ему, рождённому в мире смертных и спустившемуся в царство Аида после смерти) понять этой тонкости: Персефона должна сама принять пищу. Принять не потому что умирает от голода (что ей, дочери Деметры и Зевса несколько дней без еды? Пустяк!); не потому что её заставили, а потому что она смирилась и приняла…

Чего уж скрывать? Его, Аида, и принимала!

Но она упёрлась. Даже словом его не одарила.

–Ступай! – велит Аид Нибериусу. Нибериус чувствует мощь в голосе Владыки, но не пугается: он знает, не на него Аид зол, а на себя.

***

Персефона прекрасна. Аид знает это. Знает давно, и не спрятаться ему от этой красоты и от этого знания. Он памятлив и даже одного взгляда ему хватило бы, чтобы запомнить эту красоту. Но разве обходится одним взглядом? Глаза воронов, что наблюдают за Персефоной, пока она танцует на плодородном лугу – глаза Аида. Ветер, касающийся её волос – на службе подземного царства – но что с него взять? Ветер лёгок. Он придумал служить трём братьям сразу: шпионит Зевсу, шпионит Посейдону и Аиду не забывает доложить.

Аид знает, что может пойти честно к Зевсу, честно и открыто просить отдать аз него Персефону, но есть одна тонкость, едва ли понятная смертному: просить – равно унижаться. А чтобы Аид и унижался перед Зевсом?

Это раскол, идущий не из зависти даже, а из неприятия. Аид не так презирает Посейдона, как презирает Зевса. Посейдон в глазах Аида слабак, а Зевс…

Зевс, по мнению Аида, порочен, жалок, ничтожен, и слишком подвержен сиюминутному желанию. Зевс ставил всегда впереди всего себя, свои потребности и свои желания, а Аид – дисциплину и поддержание своего царства. Зевс если и навещает мир смертных, то чтобы поживиться какой-нибудь красавицей, а потом бросить её, позабыть, вместе с общим дитём на растерзание ревности своей жены – Геры. Ревности холодной, не любящей женщины, а оскорблённой владычицы. Гере не так важно, любят её или нет, важно, что её откровенно оскорбляют и позволяют ей знать всё о похождениях Зевса.

Аид не принимает слабостей Зевса. Аид не воплощение смирения, и за ним есть похожие случаи, и он поднимался в мир смертных, но все его визиты к красавицам заканчивались иначе – он был скрытен, а вернувшись к себе, приглядывал за последствиями, хотя и таиться ему не от кого было. Но из уважения к порядку, к своему царству, которое Аид берёг – он не мог пустить всё своим ходом.

Да, Аид мог бы пойти честно к Зевсу и просить отдать ему Персефону. Вероятнее всего, Зевс бы даже согласился, но тогда это был бы не Аид. Аид непримирим, дисциплинирован и не потерпит такого унижения для себя. Не его ведь один авторитет тогда качнётся, а всего царства! Не ему одному насмешка (он бы это, может быть, и стерпел), но попадать в должники Зевсу? Всем царством попадать? Всем царством своим держать обязательство?

Нет! не может быть и речи! Аид – бог подземного царства, верховный бог смерти, властитель ушедших душ умеет решать иначе. Похитить Персефону – это подлость, но Аид не в любовницы её тянет, а в жёнах хочет видеть. Для него немыслимо идти на поклон к Зевсу, невозможно уговаривать его и давать Зевсу оружие против себя.

Между подлостью к ней и подлостью к своему царству выбирает Аид.

И ничего не успевает понять Персефона, гуляя по лугам, что поднялись цветами и травами по воле её матери, когда начинает дрожать земля и из пустоты появляется колесница. Чьи-то руки хватают Персефону, и она не успевает даже вздохнуть, вскрикнуть, а колесница уже катит вниз, и закрывается земля за нею, словно и не было ничего.

А дальше? дальше ужас. Персефона знает Аида мельком, видела несколько раз, не знает, что он наблюдал её чаще. И дрожит перед ним, полагая самое худшее. Тогда она ещё говорит с ним, тогда ещё даже (в юности своей наивной), спрашивает:

–Ты убьёшь меня?

Но нет, Аид качает головой – убивать он её не собирается.

Персефона смелеет:

–Тогда…что?

–Будешь моей женой, – отвечает Аид, и лёгкая улыбка касается его собственных губ. Она напугана, она сражена его нахальством, но как же она прекрасна!

Персефона молчит. Страшно молчит. Сознаёт? Ненавидит? Аид может залезть в её мысли – его могущества хватит, но он оставляет ей её тайны, лишь торопится стыдливо убедить:

–Я не хотел, чтобы вышло так, но иначе выйти не могло. Ты ещё молода. Однажды ты поймёшь. Но даю тебе слово…

Его слово. Нерушимое слово властителя смерти.

–Даю слово, – повторяет Аид, поднимая левую руку в клятвенном жесте, – что не причиню тебе вреда и отнесусь к тебе с уважением.