Грани любви. Невыдуманные истории.

Первоцвет

Бабушкам и дедушкам нашим посвящается...

http://x-minus.pro/track/24059/- думы окаянные

Дорогй читатель, пожалуйста, читай под музыку. Сам потом поймёшь, почему.

- Манька, ты чё хоть?! - раздался сердитый возглас. - Опять в окна глазеешь? Глянь-ка, котлеты погорят.

Тоненькая невысокая девчушка в неброском ситцевом платьице с покрытой белым платком головой и курносым носом быстро отскочила от большого, почти во всю стену, окна хуторской столовой. В ярких, словно весеннее небо, голубых глазах притаилась вина, густые чёрные ресницы смущённо трепетали. Тихий вздох никто и не услышал, его скрыл шум скворчащего жира, дробный и частый стук ножей, звон посуды.

- Небось ненаглядного своего в окошке увидала, - послышалось звонкое и насмешливое.

Маша, вспыхнув как маков цвет, склонилась над огромной чугунной сковородой, ловко переворачивая подрумянившиеся котлеты. Скоро обед, и столовая заполнится шумными школьниками, учителями, администрацией сельсовета. Подъедет бессменный шофёр дядька Вася и кто-то из поваров повезёт обед колхозникам на поля. Густой аромат свежесваренного борща смешивался с запахом жарившихся котлет. Крепкие руки тётки Оли, старшей сегодняшней смены, быстро толкли сваренную картошку. Любаша и Нюрка-насмешница мелко шинковали капусту и огурцы для салата.

Наверное, Маше повезло. Она попала в хорошую бригаду. Тётка Оля, хоть и грубоватая, но справедливая, не жадная до знаний. Все секреты поварского дела открывает, не прячет. Вот, например, лук мыть перед жаркой не надо, не получится золотистая корочка. А горячий борщ плотно накрывать крышкой нельзя, иначе цвет потеряет. В фарш для котлеток надо немного молока добавить, нежнее будут. И много всего разного. Нюрка только уж сильно досаждает. Хоть и молодая, а язык острый, злой. Зато с Любашей подружились. Добрая Любаша.

- Дура ты, Мань, - между тем продолжала Нюрка. - Он же на десять лет тебя старше.

- На восемь, - тихо возразила Маша.

- А мы округлили, - засмеялась Нюрка, - и потом, он птица не твоего полёта - зампредседателя колхоза по хозяйственной части.

И, оперевшись обеими руками об обитый тонким железом стол, остро глядя на Машу, добавила:

- Есть у него уже пара. С Валькой Бобриной гуляет, училкой по химии. Говорят, свадьба по осени будет.

Маша вздохнула. Повернувшись к Нюре, сказала, словно сердце открыла:

- Знаю. А мне ничего от него и не надо. Смотреть на него только, да знать, что живой и здоровый.

- Дура, - вынесла свой вердикт Нюрка, - ой, дууура...

- И пусть, - твёрдо произнесла девушка, снимая готовые котлеты, - не твоя жизнь, моя.

- А ну цыть! - прикрикнула в сердцах тётка Оля. - Ты, Нюрка, за собой смотри. Хахалей у тебя, как цыплят на птицефабрике. То один, то другой. Неча чужие судьбы языком обмолачивать, со своей разберись.

Старшей смены нравилась Маша. Вот о такой невестке Ольга всегда мечтала: работящая, скромная, улыбчивая, уважительная. Красива красотой неброской, словно василёк в поле, и не заметишь поначалу, а как разглядишь, и глаз оторвать не сможешь. Мишке бы её такую, да где там... С Пашки своего глаз не сводит. И видно, что любит, по-настоящему. Не блажь это. Как увидит его, светиться вся начинает. А у того своя жизнь. Эх, доля бабья...

Ранним утром небо ещё только серело, а Павел уже шёл вдоль лесополосы по разбитой колёсами грузовиков колее к полям. Начиналась посевная, и колхозники готовили поля под сев. 

Сапоги чавкали и хлюпали весенней грязью. Утренний воздух, холодный и хмельной запахами талой воды, просыпающейся прелой земли, бурого снега, бодрил, будоражил, врывался в лёгкие, выбивал на щеках румянец. Весенний ветер то резко нападал, ерошил волосы, раздувал полы фуфайки, то отпрыгивал назад и затихал до нового прыжка, словно играл с человеком. 

Павел жадно вдыхал утреннюю свежесть и улыбался. Он не замечал ни разбитой колеи, ни грязи. Небо совсем уже посветлело, и солнце вскоре войдёт в силу, тёплыми поцелуями согреет землю, обсушит, и самая смелая первая трава выглянет под те поцелуи понежиться. Вон, грачи галдят, прилетают к самой посевной, приносят весну на крыльях. Теперь ночные морозы всё дальше и дальше отходить будут. Звонко затинькала синица, весну встречает. Земля примет в себя семя, сбережёт, согреет, напитает, и семя прорастёт, будет хлеб у людей. Жизнь кругом. Эх... красота...

Павел шёл, и душу наполнял тихий восторг и какая-то, непонятно откуда взявшаяся, щемящая нежность. Ветер ударил в грудь неожиданно и хлёстко и тут же отступил. Повернувшись в сторону распевшейся синицы, Павел сказал неожиданно даже для самого себя:

- Хо-ро-шо! 

Рядом, зашумев, рыкнул мотор и замолчал, продолжая лишь тихонько урчать.

- Пал Николаич, садитесь, подвезу, - раздался молодой голос.

Рядом с Павлом остановился грузовик. Колхозный шофёр, молодой, веснушчатый, рыжий парень, открыл дверцу кабины для зампредседателя колхоза.

- Не шуми, Егор, - улыбнулся Павел. - Тишину спугнёшь. Подвези.

Он легко взобрался в кабину. Мотор заурчал сильнее, и машина тронулась.

- Пал Николаич, а хотите я Вам подснежники покажу? Это настоящее чудо, - предложил вдруг Егор.

- Подснежники? Хочу. Покажи.

- Только нам придётся в сторону съехать, - смутился паренёк.

- Ничего. Вези к своему чуду.

Машина свернула в сторону и ехала минут пять совсем уж по бездорожью. 

- Теперь пройти немного надо, - сказал водитель, соскакивая с подножки кабины на землю.