Гравитация

Часть 1. Главы 13 - 17

Глава 13

Дожди пришли неожиданно. Их принес с собой туман, который становился каждое утро все гуще и холоднее. Он медленно завоевывал территорию, прокладывая путь настоящей осени – сырой, промозглой и ветренной. Где–то внизу, у подножия берега море все чаще начинало беспокоиться, предвкушая скорые шторма, на которые осень тоже никогда не скупилась.

Первый день осенней непогоды был серым, молчаливым и незаметным. Дождь выглядел небольшой моросью, которая косо ложилась на оконное стекло и, судя по этим следам, становилась все больше и сильнее. Такие дни заставляли плотнее закутаться в теплые вещи и забраться в самый дальний угол дома, надежно защищающий от подступающих холодов. Еще хотелось спать. Это желание было таким же глубоким и первобытным, как и инстинкт самосохранения, связывающий человечество с животным миром, готовящимся залечь в спячку. Осенью всегда хочется спать, даже если ты выспался и чувствуешь себя бодрым. И стоит больших трудов не поддаваться искушению нырнуть в кровать, соорудив теплую нору из одеял и подушек, чтобы не вылезать оттуда до весны.

Не хотелось лишний раз выйти за порог, но необходимость в виде опустевшего холодильника требовала прогулки за хлебом насущным. В тысячный раз пожалев об отсутствии машины, я с недовольством выбралась наружу – из уютного тепла в неопределенную плаксивую сырость. Дождь, или то, что претендовало им называться, раздражал. Он был слишком мелким, слишком резко бьющим в лицо, словно с неба падали не капли воды, а сгущенные кусочки тумана. От него сразу утяжелялась ткань одежды, на лице словно выступал мелкий пот, и сырость медленно проникала во все тело, пытаясь добраться до костей.

Погода не изменилась и тогда, когда я выбралась из магазинов спустя пару часов. Она оставалась прежней, и, мне почти казалось, что моросящий дождь будто бы назло бьет только в лицо, не меняя направления. Решив не обращать на это внимания и не злиться на погоду, которая не работает по заказам человечества, я заторопилась назад.

Улица делала поворот почти под прямым углом, поднимаясь на пологий склон, вершину которого занимали дома. Сам же склон был засажен декоративной акацией и другими кустарниками, которые весной придавали улице более красочный вид. Сейчас на половине из кустов еще оставалась листва, уныло шуршащая под легкими порывами ветра. Я дошла до середины уходящей вверх дороги, когда внимание привлекли виднеющиеся за блеклой листвой огоньки. Красный и синий, чередующиеся и мигающие сквозь косые линии дождя, который становился все сильнее.

Непроизвольно я замедлила шаг, затем и вовсе остановилась, подчинившись требованиям встревоженного инстинкта. Еще пара шагов – и меня будет видно с вершины. Я решила отойти как можно ближе к кустарнику и, прячась за остатками листвы, осмотреться.

Черный Рено стоял перед моим домом, и огоньки поблескивали, оповещая о том, что он принадлежит полиции. Не обращая внимания на дождь, возле машины стояли два человека. Крепко сложенный мужчина, гражданская одежда которого не могла никого обмануть. И женщина, узнать которую не составило труда. Почему–то я была уверена – Тагамуто приехала сюда, так открыто не за тем, чтобы снова расспросить меня.

– Если ты хочешь ощущать себя живой, то должна быть готова к переменам каждую секунду, в любой момент. – Гаспар наклоняет голову, вглядываясь в моё лицо, и глаза его полны чего–то, что его тяготит и почти печалит.

Его глаза полны понимания. Он понимает то, что я сделала, черт возьми.

В следующее мгновение я бросаю пакет и почти бегом ухожу в сторону от дороги.

За всю свою жизнь я не предполагала, что наступит день, когда я буду метаться как загнанный в угол зверь. Я не знала – что произошло, но вид полиции внезапно напугал меня до чертиков. Сейчас я так же понимала, что я одна. Одна в холодном, промокшем городе, и мне не к кому броситься за помощью. Очевидно, я не рассчитала того, что меня легко обойдут в слишком неумелой игре с таким опытным соперником. Было бы проще попробовать не сопротивляться и позволить Тагамуто объяснить мне ситуацию, но я была не готова. Не готова вот так просто сдаться и оказаться снова – беспомощной и связанной, пусть даже это будет полиция, а не подручные Габриила.

При мне оставалось немного наличных – недостаточно для долгой дороги, но их вполне хватило бы добраться до дома сестры. Но там мне некого было просить о помощи. Я ехала в городском автобусе, надвинув капюшон так низко, как только можно, и ощущала две вещи – пустынное одиночество и холодную ярость, которая неспешно затапливала меня. Она не согревала, наоборот – разливала по венам холод, но он заставлял все вокруг быть более четким и ясным. Когда я вышла на пустынной остановке, то знала – куда направляюсь и что собираюсь делать.

Безлюдные улицы не обращали внимания на меня, единственного пешехода, рискнувшего в такую погоду топать по лужам. Дождь становился все сильнее, и я чувствовала, как струйки воды стекают по кожаной куртке вниз. Дома походили на старые корабли, сбившиеся слишком близко друг к другу у причала. Я огляделась, пытаясь различить сквозь косые линии дождя машины, стоящие перед домами. Затем подошла к двери одного из безликих домов и шагнула в черный провал темного, неосвещенного коридора.

Через несколько минут я стояла в другом коридоре, который мог гордиться наличием пары тусклых ламп, кое–как разгоняющих масляную черноту. Выход на пожарную лестницу к моему недовольству был закрыт, и я оглядывалась, ища другие варианты. Хотелось надеяться, что звук разбивающегося стекла был достаточно тихим. Я протиснулась в образовавшуюся дыру и вновь оказалась под холодным дождем.

Длинная конструкция балкона пожарной лестницы охватывала приличный кусок этажа. Запрещая себе смотреть вниз и пытаясь ставить ноги так, чтобы они не скользили по мокрому металлу, я двинулась вперед. Два окна вправо. Третье. Угол старой деревянной рамы немного отходит. Поддавшись, он позволяет просунуть осколок битого стекла и повернуть им оконную щеколду. Чистое везенье, что окно ничем больше не оснащено. Я влезаю в открытую створку и стараюсь двигаться как можно тише. Почти бесшумно. Окно расположено в старом закутке, который сейчас служит чем–то вроде чулана и кладовки одновременно. Он расположен в углу квартиры так, что в тонкую щель между дверью и косяком можно увидеть практически все, происходящее.