Гравитация

Часть 2. Главы 7 - 8

Глава 7

Интерлюдия

Это была случайная встреча. Вряд ли она даже помнит о ней.

Я в окружении таких же отъявленных негодяев, какими нас считают обитатели соседних домов. За то, что мы удрали из приюта, нас ожидает закономерное наказание. Воспитатель не скупится на силу при вколачивании послушания в ублюдков шлюх и наркоманок. Но сейчас совершенно не думается о том, как будут распухать и багроветь синяки. Если, конечно же, повезет только на синяках. Одному парню сломали руку, но он всё равно продолжать сбегать. Нас манила свобода, и за неё можно было заплатить цену в виде воспитательных избиений.

Она кружила по небольшой дорожке перед темной машино, припаркованной возле дома напротив – невысокая, беспокойная как ртуть, с пушистыми волосами по плечи. Из дома вышла достаточно молодая женщина в светлом костюме – подобные строгие и изящные вещи не носили простые женщины. Я видел однажды по новостям английскую королеву, и эта женщина была одета почти как королева.

Рядом с ней вышагивала маленькая девочка, чуть старше меня или же моя ровесница. Такие девочки похожи на невероятных, идеальных во всем кукол, которые вежливо улыбаются несовершенному миру, но не соприкасаются с ним, чтобы его пыль не оседала на их золотых локонах и светлых туфлях. Она составляла резкий контраст с той, что мерила шагами территорию перед машиной. Я не мог не видеть, как в сдержанном взгляде куколки, брошенном на сестру, читается явное раздражение и неодобрение. Еще бы, ведь она была похожа на встрепанную птицу, которую поймали, засунули в маленькое подобие взрослого платья и заставили проводить время так, как она явно не хотела проводить теплый, летний день.

Мать девочек, (а я был уверен, что это их мать) не разделяла неодобрения младшей дочери. Но когда она что–то сказала старшей, это явно было порицанием. Мне не нужно было быть рядом, чтобы понять это. Слишком часто с таким же лицом обращались к моим соседям по комнате, или на занятиях, когда в классе царила неразбериха. Затем, из дома вышел мужчина, в окружении хозяев. Попрощался и направился вниз. Он был одинаково ласков с обеими дочерьми, потрепал младшую по голове, заставив покраснеть от возмущения, что теперь её прическа подпорчена большой отцовской ладонью. Понимающе положил руку на маленькое плечо старшей. Затем открыл дверь, ожидая, что дети заберутся на заднее сидение. Было ясно, что это состоятельная семья, посетившая с визитом людей в желтом, как лимон, доме, скорее похожем на миниатюрный дворец. Этот дом служил украшением улицы, и наш небольшой особняк всегда терялся на его фоне.

Мне было не так много лет, но я уже знаю – как выглядят люди, когда они несчастны. И мне не составляет труда понять, что смешная девочка, вынужденная играть роль учтивой и изящной куклы, с которой так хорошо справлялась её сестра, так вот, эта хмурая девочка на самом деле несчастна, как птица в клетке. Если я всеми силами хотел бы покинуть приют, хотел свободы и невероятных возможностей, прячущихся за его стенами, то и она хочет свободы от своей невероятно скованной условностями и состоянием жизни.

В то время как мои соседи начали опробовать то, что мог дать мир для развлечения и отдыха, начиная с сигарет, выпивки и заканчивая забористым косячком и горячими девчонками, не по возрасту активными с парнями, я уже знал каковы мои цели в жизни. Я не страдал фанатизмом, но искал всё, что может дать мне выход на свободу. Для того, чтобы получить желаемое, нужно хорошо потрудиться, так говорил наш священник, усыновивший меня позже. Я был благодарен ему за то, что он помог мне вырваться из этого проклятого приюта, ада на земле, как мне казалось. Ведь там царили насилие, насилие и безвыходность – тупик для тех, кто не смог пережить издевательства старших, воспитателей и сломался.

Я трудился, зная, что пот и страдания сейчас – это вклад в будущее. Я солгал бы, если бы сказал, что каждую минуту вспоминал девочку, встреченную мной несколько лет назад. Не вспоминал, но всегда помнил, как одно из светлых воспоминаний за эти годы. Тогда оказалось бы сложно объяснить – чем она так запала мне в душу. Но я был еще слишком мал, чтобы задаваться этим вопросом. Просто так легче было не вспоминать о боли и унижениях, щедро отсыпающихся на долю каждого из нас.

Я хорошо помню тот ноябрьский день. Мне нужно было подготовиться доклад по истории, и я воспользовался компьютером в библиотеке святого отца. Как обычно бывает в таких случаях, я начал искать материал, а уже позже просто щелкал мышью и листал всевозможные страницы. Её лицо невозможно было не узнать, несмотря даже на то, что прошло столько времени, и это была уже молодая девушка, а не неуклюжий подросток. Фотография на странице местных новостей графства сообщала о каком–то мероприятии, в котором приняли участие студенты колледжа. Я сидел и смотрел на ее лицо, совершенно кардинально отличающееся от всех тех, кто окружал ее на снимке. Она была по–прежнему похожа на перелетную птицу, случайно залетевшую на птичий двор зоопарка, и теперь ей не дают выбраться на волю. Да вдобавок тыкают пальцами зеваки.

И я снова видел на дне её глаз тоску, и от этого мне становилось больно где-то глубоко в груди.

Она приехала со своим женихом на встречу со старшими партнерами фирмы, в которой я стажировался после окончания университета. Было сложно не замечать того почти пренебрежения, с которым относился к ней этот мужчина, красивый и при этом – холодный и скользкий, как змея. Он замечал ее не больше, чем стул, стоящий возле окна. А она слушала разговор, который вели старшие партнеры и ее жених, и улыбалась – так, как должна улыбаться воспитанная женщина, даже если ей скучно или неприятно. Я смотрел прямо на неё, на убранные в аккуратный хвост волосы, на напряженную линию спины. И мне хотелось, чтобы она сняла заколку, позволив волнистым, непослушными волосам лежать так, как им вздумается. Хотелось провести рукой по слишком прямой спине, заставляя эту ненастоящую линию исчезнуть, уступив место мягким изгибам. Господи, я просто не мог понять, как можно не обращать на нее внимания так, как это делал её напыщенный жених. Я просто взял бы её за руку, увел бы прочь. А затем, держа обеими ладонями её лицо, сказал бы, что этот мир принадлежит только ей. И никто, никто не вправе держать её в этих проклятых рамках.