Грэхард

637 год

***

Ошеломление.

Именно так Грэхард охарактеризовал бы чувство, застывшее в светло-карих глазах Дерека, если бы, конечно, предположить, что владыка умел бы различать чужие чувства.

Ошеломление, сдобренное, к тому же, ощутимым оттенком беспомощности.

Широко распахнув свои и без того большущие глазищи, Дерек смотрел на него ошеломлённо и беспомощно; левая рука его дёрнулась было вверх – то ли проверить целостность зубов, то ли в запоздалой попытке прикрыться, – но не довела движения до конца.

Грэхард замер. На фалангах пальцев правой руки ещё дрожало саднящее ощущение удара – слабое, почти неуловимое ощущение, потому что голова Дерека под его ударом дёрнулась, и его кулак почти не встретил сопротивления, просто снося мягкую скулу силой инерции от удара.

Секунды тягуче текли в никуда.

Лицо Дерека искривилось болью; скула покраснела, опухая прямо на глазах.

Губы Дерека шевельнулись: он что-то сказал, но Грэхард совершенно не разобрал слов. В ушах шумело и стучало так, что решительно невозможно было расслышать что бы то ни было.

Подхватив со стола подписанный только что свиток, Дерек посмотрел прямо на Грэхарда – с пустым и обречённым каким-то выражением – и вышел.

С его уходом комната словно погрузилась в сумрак – или просто что-то померкло в глазах Грэхарда.

В лёгких раздирающе жгло, и у него не получалось сделать вдох. Хотелось подойти к окну и распахнуть плотные шторы – впустить воздуха и света! – но сил на это совершенно не было.

Мучительное чувство непоправимости произошедшего сдавило его в могучих удушающих объятьях. Он не мог понять, поверить и осознать, что он – только что – ударил Дерека.

Ударил Дерека.

Это звучит как нечто совершенно невозможное и противоестественное.

Этого просто не может быть – потому что не может быть!

Оперевшись рукой на стол, Грэхард тупо смотрел в то место, где только что стоял Дерек, и не мог справиться с навалившим на него шквалом эмоций.

Сильных, бушующих, душу раздирающих эмоций, с которыми у него никак не получалось совладать, которые он запрещал себе осознавать и обмысливать, от которых он отмахивался, запрещая себе замечать, что они есть.

Если бы Грэхард позволил себе заглянуть в своё собственное сердце и увидеть, что именно теперь там хозяйничает, то он бы выделил главным царящим там чувством отчаяние.

О да, это было оно: чёрное, беспросветное, ощущаемое как смертный приговор отчаяние.

Он любил Эсну так долго, так сильно, так мучительно; он так долго и безнадёжно боролся с этим чувством, так много сил отдал на то, чтобы его побороть; ему стоило таких трудов и усилий отказаться от собственной гордости и самоуважения, но всё же уступить этим чувствам; он сделал всё, от него зависящее, чтобы завоевать Эсну, и ради этого поступился таким количеством важных для него вещей; он, наконец, добился того, чтобы она стала его женой…

Но он так и не добился её любви.

Она любила Дерека; не его.

И он ничего, ничего, ничего не мог с этим сделать.

И эта тотальная беспомощность перед её выбором так пугала его, что он запрещал себе даже думать в этом направлении. Он запрещал себе замечать и её чувства к Дереку, и чувства Дерека к ней; он не хотел этого видеть, знать, понимать.

Она должна была быть его, и только его.

Он не желал ничего знать о том, что она не его.

Он запрещал себе чувствовать это безжалостное в своей окончательности отчаяние, он душил его в себе. Он не видел его в упор, не осознавал, не позволял себе замечать его.

Он весь был полон этим отчаянием, переполнен им, оно рвалось уже далеко за все границы и пределы, – но он его не замечал.

Пока это отчаяние не взлетело его кулаком – в лицо друга.

Друга, который…

…вторым владеющим Грэхардом чувством была обида.

Обида на Дерека, который знал – знал, знал, знал! – как ему дорога Эсна. Который знал, что это не просто прихоть, не каприз властного тирана. Который знал, как он глубоко, искренне, всей душою нуждается в Эсне.

Он никогда ничего не хотел для себя. Он жил для страны и отдал ей всё своё служение, без остатка.

Эсна была его единственным наваждением, его единственным желанием, его единственной слабостью.

Как мог Дерек – который знал, знал, знал! – как мог он… как мог он стать для Эсны тем, кем хотел для неё стать он, Грэхард!

Отчаяние и обида, переплетаясь внутри его души, рвались наружу, требовали выхода, требовали продолжать разрушать – им было мало одного удара! Они хотели крушить всё вокруг, убивать всех, кто встанет на пути, неистово пробиваться наружу ударами и боем, выплёскивая в них свою силу.

Но Грэхард не стал ни крушить кабинет, ни молотить кулаками по стенам. Тяжело дыша затхлым воздухом своего кабинета, он стоял, прикрыв глаза, и ожидал, когда неистовый поток мучительных чувств схлынет, наконец, и освободит его от своей власти.