Грёзы о миражах

Глава I

Технически, главные врата города никогда не имели названия. И всё же, так вышло, что люди звали их «Глотка». Причин этому было несколько. Самая банальная из них – таверна, располагавшаяся неподалёку. На её вывеске красовалось: «Горячая глотка», но мало кто помнил про первое слово. А завсегдатаи и второе редко выговаривали. Менее прозаичной была некогда богатая фантазия местных жителей. В стальной решётке, нависавшей над тем, кто осмеливался войти в город, они видели челюсть. Таким образом, было вполне уместно называть длинный коридор за ней той самой глоткой. Тем более, что в глубинах города имелся район, всё так же, неофициально, именовавшийся «Утробой». Хотя происхождение этого прозвища, за давностью лет, стало туманным.

Филипп жил далеко и от того, и от другого. Он, как многие жители города, с прозаичным названием Лазаретовск, старался их избегать. Больше из-за суеверия, чем реальных фактов. Хотя последних хватало. Как-никак, у «Глотки» часто бывало много иногородцев. А «Утроба» была прибежищем для всякого отребья ещё до упадка. Теперь же там разрасталась язва, если продолжать аналогию. Впрочем, эта зараза постепенно поглощала весь город. Даже страну. Будто какая-то эпидемия. Или же зависимость, ставшая хуже, чем алкоголизм или наркомания. И, как всегда, всё начиналось с благих намерений. Филипп же стал одним из немногих, что чудом избегали её. Каждый день балансируя на грани. Тяжело было не поддаться соблазну, наблюдая мир таким, каким он стал благодаря Гедеону и его «великому чуду».

В последнее время всё стало ещё хуже. Филипп потерял счёт дням. Каждое утро, выходя из дома, он шёл уже знакомой дорогой, видя всё то же, что всегда. Только и замечал, как некоторые вещи ветшают день ото дня. Недавно прошедший дождь размыл часть брусчатки, теперь на этом участке приходилось быть более аккуратным. В эйфории «чуда» кто-то устроил драку у фонтана на площади. Её перекрыли, а значит – придётся обходить на пару кварталов дальше. Уличные торговцы побросали свои лавки. Зато их облюбовали стаи мух. Гниль того, что не было украдено, буквально манила их. Хотя мимо можно было пройти безвредно, Филипп всё-таки предпочитал держаться подальше. Да и запах был способен сбить с ног. Сомнительным благом было то, что улицы становились свободнее с каждым разом. Ходить проще. В общем, город на глазах превращался в город-призрак. Наверняка, так происходило во всей стране. А то и по миру. С трудом верилось, что всего полгода назад всё было иначе.

Как ни странно, осталось место для рутины. Особенно много её сохранилось в жизни Филиппа. Она держала его цепкой хваткой. Что доставляло своеобразную радость. Благодаря ей он не тонул в трясине, как остальные. Хотя день ото дня видел всё меньше смысла в этом. Как и в жизни в целом. С утра Филиппа ждала работа. Он выходил из дома спустя час-два после рассвета. Добирался до здания конторы, отворял ветхую дверь, бывшую таковой ещё годы назад. И оказывался в окружении бумаг. Тусклая лампа на старом писчем столе, чудная печатная машинка и бесчисленное количество стеллажей с макулатурой. Филипп даже не видел никого из сотрудников последнее время. Он приходил машинально. Садился за свой стол, брал очередной лист и начинал перепечатывать. Не задумываясь о тексте. Просто переводя рукописи в замысловатый формат. Машинка не выдавала ничего. Но Филипп знал, что всё набранное сохраняется. Он в любой момент мог перечитать что угодно из того, что когда-либо вводил. Но делал это кое-как. Лишь следил, чтобы не вкрались опечатки. Да и то не слишком-то внимательно.

Не видел Филипп и начальства. Последняя их встреча случилась не менее чем три месяца назад. Он даже начал забывать лица. Зато зарплату получал регулярно. Как и многое другое, он просто находил её на своём столе в назначенный срок. Впрочем, даже если бы однажды ему перестали платить – парень всё равно продолжал бы работать. Иначе чума могла коснуться и его.

Страх перед заразой заставлял суетиться. Искать смысл там, где его не было. Трудиться, не смотря на медленно нараставшую апатию. Казалось, что чудесное забытье может стать спасением из рутины, но Филипп слишком отчётливо видел последствия. В отличие от тех, кто первыми принял учение Гедеона, парень знал, на что будет обречён влачить жалкое существование без капли радости. Быть готовым на что угодно ради ещё хоть капли магии? Всего однажды Филиппу встретился тот, кто достиг в этом самого дна. Зрелище было максимально отвратным и страшным.

– Верни его, отдай! Свет, он так прекрасен. Почему, почему его не стало?!

Живое существо, грязное и всё в лохмотьях. Оно едва напоминало человека. Истощённое. В болезненных, даже на вид, язвах по всему телу. Взгляд затуманен, а речь невнятна. Филипп даже не мог понять, какого пола оно было. И не смотря на очевидный факт, что ему нужно удовлетворить базовые потребности, сущность хотела только одного. Вновь получить дар Гедеона. Любую жалкую каплю его. А ведь тот не давал ничего, кроме необъяснимого чувства удовольствия и счастья. Вот только, чем чаще люди прибегали к нему, тем слабее он работал. Так, пока совсем не развивался иммунитет. И тогда, сколько бы человек не принял магии в себя, он уже не чувствовал ничего. Как и не чувствовал удовольствия от простых вещей. Любая еда казалась пресной. Вода не утоляла жажду. А остальные потребности и вовсе казались чем-то второстепенным. Рано или поздно все становились такими, как то существо. А до тех пор, бессмысленной тенью себя шатались по улицам. Филипп старался избегать их. Ради хоть какой-то толики ощущений, они могли совершить что угодно. Количество преступлений резко возросло, когда Гедеонизм разошёлся по стране.

– Всё печатаешь?!

Филипп глубоко задумался и не заметил, как в контору кто-то вошёл. Внезапный голос заставил его ощутимо вздрогнуть. Ойкнув, гостья легонько засмеялась. Но притихла, встретив недовольный взгляд парня.

– Вовсе незачем подкрадываться. Но да, как видишь, печатаю. Здравствуй, Лиза. Рад тебя видеть, если можно так сказать.