Группа дополнительных занятий

Глава 1

Профессор Иллеш ушел за мелом, а когда вернулся, за ним вошел паладин, настоящий, в синем плаще, ввел под локоть паренька. Руки паренька были скованы кандалами.

Элин сжала челюсти, скрыв зевок, подумала: вот это просто отлично. Уснувшие было маги шуршали, возились, поднимались с парт, выглядывали из-за баррикад учебников. Стриженые брат и сестра с ряда у окна водили носами вслед новоприбывшему и пялились смелее всех.

Еще бы, думала Элин, как раз их сорта персона. Уголовник.

Профессор Иллеш показал на вторую парту, куда никто не садился, потому что там сложнее всего было списывать и спать. Паренек втиснулся в проход сам, паладин, позванивая набедренниками об углы парт, за ним. Расстегнул кандалы на одной руке, присел, стукнув об пол булавой, зацепил браслет за скобу под столешницей. Подергал цепь. Элин опустила руку, нащупала такую же скобу под своей партой. Поджала губы.

Паладин встал, чуть не своротив налокотником чернильницу Элин. Она поймала, отодвинула к другому краю. Паладин обошел ряд, встал у стены, сбоку от полок устаревших методических пособий, которые брали иногда вместо черновиков, совков для мусора и растопки. Студенты уже не перешептывались, а переговаривались в полный голос. Элин сказала себе не прислушиваться. С нею, за неимением соседа по парте, никто ничего не обсуждал.

Не то чтобы мне этого хотелось, подумала она. Это очень удачно, что местная публика избавляет меня от необходимости терпеть не только их общество, но и беседы. Было бы невыносимо. О чем они могут дискутировать, кроме собственных неуспехов и дурных решений, которые в конечном итоге поселили их здесь, в гостеприимных облупленных стенах Ея Императорского Величества Училища магических умений и промыслов?

В народе – “лесопилка”.

А выходцы – ”полешки”.

Ея Императорское Величество имеет к этому учреждению отношение такое же, как преподаваемое здесь – к высокому искусству магии, думала Элин. Более чем опосредованное.

– Ну ладно, ладно, – сказал профессор Иллеш, и гомон поутих. – Проснулись? Тогда давайте по домашнему заданию. Что я вам задавал? Вы у меня кто?

Элин подняла руку. Университетский пиджак, с которого, конечно, пришлось отпороть эмблемы, задрался. Студенты совсем затихли, пробежал только по задним рядам шепоток.

Профессор Иллеш сел за стол, перелистнул несколько страниц в книжке, оглядел класс и понял, наконец-то, что перед ним развеивание чар, первый семестр. С грохотом открыл ящик стола, извлек из него и, отодвинув стопку тетрадей, выставил на столешницу глиняный кувшинчик. Элин потянула руку выше, ворот пиджака подпер ухо.

– Кто-нибудь еще? – спросил профессор Иллеш со вздохом.

Элин ухмыльнулась. Оставьте надежды, никто здесь ничего не знает, кроме меня, а я – не вашими стараниями.

– Ну хорошо, прошу вас, – он кивнул Элин, подвинул кувшинчик на край стола, а сам отошел к доске и принялся писать. Элин выбралась из-за парты, быстро распушила волосы, зачесала пальцами на правый глаз, и, на ходу одергивая пиджак, вышла к кафедре. Откашлялась.

– Прошу, прошу, – сказал профессор Иллеш, коротко обернувшись от доски. – Чтобы развеять чары, нужно?..

Элин коснулась пальцем края кувшинчика и проговорила заклинание задом наперед. Взяла кувшинчик, наклонила над ладонью, из горлышка потекла струйка. Элин поставила кувшинчик назад, достала из рукава платок, вытерла ладонь. Сказала четко и громко:

– Сначала нужно осмотреть сосуд, чтобы обнаружить, какие чары были наложены, в случае посуды это, скорее всего, чары непроливания, и если нигде не обнаружено надписей...

– Хорошо, хорошо, достаточно, – сказал профессор Иллеш. Элин замолкла. На нее смотрел только Ферик с задов, будущий целитель, который когда-то пытался общаться со всеми, но так ни к кому и не прилип. Впрочем, откуда бы Элин это было знать, ее ни в одну компанию не звали. И она не просилась, и не интересовалась хитросплетениями местных отношений. Она с этими людьми, будем надеяться, ненадолго.

Еще на нее смотрел новоприбывший. Элин могла его теперь разглядеть, и то и дело бросала взгляд. Он сидел на краю скамьи, одна рука висела вдоль тела, иногда он ею дергал, словно забывал, что прикован, и наручник ездил по скобе с тихим скрежетом. Другую руку он сложил на парту и ковырял пальцем одну из многочисленных надписей, которые оставляли на столешницах предыдущие поколения выходцев из села, государственных содержанцев и малолетних преступников. Волосы у паренька были длинные, нечистые, обрамляли нелестно грубоватое, с тяжелыми чертами, лицо. Элин тряхнула головой, поправила прядки справа. Имей она возможность благопристойно собирать волосы – она бы так и делала.

Паладин у полок, кажется, задремал.

– Что это были за чары? – спросила Резель, длинная и тонкая, похожая на громоотвод, девчонка. Лицо у нее было бледное, вытертое, взгляду не за что зацепиться, и Элин отличала ее только по росту.

– Непроливания, вербальные, для малых форм, – сказал профессор Иллеш. – Все ведь сделали это задание без проблем? У вас должно быть в учебнике.

Студенты помолчали. Элин прищурилась. Она видала учебники, которые тут выдавали, и научиться из них можно было только смирению и бренности бытия: невообразимо путаное устаревшее бормотание, перемежаемое неприличными, работы предыдущих учащихся, картинками. И хорошо, если все страницы были на месте.

– Нету такого! Про вербальные для глины нету, – возмутился стриженый от окна. Кенан. Сестра его, похожая на него до той степени, что только голос выдавал в ней девушку, поддакнула. Они оба были чернявые, бровастые и круглоголовые, чему совершенно не помогала прическа. Словно их не так давно обрили от вшей. Элин передернуло.

Профессор Иллеш потер пальцы от мела, сошел с кафедры. Сестра Кенана, которую звали как-то то ли в рифму, то ли созвучно, развернула к нему учебник. Профессор принялся листать.