И рыба, и мясо

И рыба, и мясо

Кое-как миновав сугробы в человеческий рост, Булочкин въехал во двор и озадачился поиском хоть небольшого участочка для машины. Разумеется, место никак не находилось, потому что дворы сталинок в принципе не предназначены для такого количества авто, каким обладают нынешние жильцы. А снежная зима урезала парковочное пространство примерно втрое.

Наконец Булочкин втиснулся между двумя отечественными легковушками. Выходить не хотелось. Забиться бы в норку, прикрыть мордочку лапками и просидеть так до весны, когда беспокойные местные… А что они? У них спячки не бывает. А весной, пожалуй, ещё и обострение случится.

Перед капотом Булочкина горделивой поступью прошагала молодая женщина с коляской. Увязая тонкими каблуками замшевых ботфорт в снегу, она так сосредоточилась на своей неотразимости, что не заметила, как прямо на неё задним ходом попёрла серебристая «немка». В последний момент мамаша всё-таки увидела совсем рядом красные огоньки и, толкнув коляску, успела отпрыгнуть.

– Куда прёшь?! – крикнула она, обернувшись.

– Сама куда прёшь! – донёсся визгливый женский голос из приоткрытого окна машины.

– Очки купи, курица слепошарая!

– Сама очки купи!

Серебристая машина, наконец, развернулась, с треском смяв засыпанный снегом заборчик палисадника, и покатила прочь из двора. Так, теперь ещё и штакетник восстанавливать. А там, наверное, клумбы или ещё чего… Хорошо хоть тощенькую наряженную ёлочку не задела, а то бы местные с Булочкина шкуру спустили.

Мамаша, плюнув вслед автоледи, достала смартфон и, пялясь в экран, поплыла дальше.

Булочкин попытался настроить себя на максимальную благожелательность к жильцам, но пока не очень-то получалось. За какие грехи он должен здесь отдуваться? Ведь надо же тому быть, что именно помощник директора управляющей компании должен бегать по «объектам», выслушивать, фиксировать, разъяснять и так далее. Да, не этого он ожидал, когда посылал резюме в контору.

Утром директор компании Постригушин, завтракая прямо под новогодней гирляндой в кабинете, направил подчинённого в очередной раз попытаться решить спор между жильцами сталинки и предпринимателями, занявшими подвальное помещение дома. Половина подвала отошла мясному цеху, вторая – рыбной ферме.

– Учти, бизнес согласован наверху, – сказал Постригушин, уплетая салат и работая челюстями, как комбайн. – Эти сумасшедшие бабки так всех достали, что именно их подвал и решили продать под эту ерунду. Рыбная ферма, ага, – хохотнул директор. Изо рта при этом вывалились жёванные куски огурца, которые он сгрёб лапищей и отправил обратно в пасть.

Когда на тарелку начальника плюхнулись слюнявые кусочки, Булочкина замутило. И до сих пор тошнило. От мысли о старухах, которым до всего есть дело, хотелось выть.

У расчищенной лавочки уже собирались местные. Разумеется, только бабки в твидовых пальто, смешных шляпах, длинных ещё не съеденных молью шубах и валенках. Раскрашенные, как девки из публичного дома, да ещё набрызганные какой-нибудь «Красной ударницей».

Вдохнув поглубже, Булочкин вышел из машины.

– Вон он, – указала на директорова помощника тётка в огромной шубе из непонятного меха и пуховом платке. Прозвучало как «Держи его!».

Бабки синхронно развернулись в сторону коммунальщика. Натянув улыбку, Булочкин поздоровался и только открыл было рот, как его чуть не сшибла с ног лавина голосов.

– Жуткая вонь… мясорубки… и трещат, и трещат…рыбные потроха… собаки пропали…хамка… – И всё это одновременно.

– Так, так, уважаемые женщины, спокойно. Давайте по порядку. – Булочкин достал ручку, блокнот и картинно поправил очки. – Итак, вас беспокоит рыбная ферма в подвале, верно?

– Точно, – кивнула крючконосая бабуля в малиновом берете. – Оттуда идёт невозможная вонь, а ещё от сырости плесень появилась и стены разваливаются.

Булочкина схватили за рукав и поволокли в промозглый подъезд. Действительно, внутри пахло болотной сыростью, штукатурка пошла изгибами трещин, а по стенам расползались рощи чёрной плесени. Всё это жуткое «великолепие» кто-то отважно попытался прикрыть мишурой, бумажными снежинками и новогодними открытками, нарисованными не то фломастерами, не то маркерами на альбомных листах.

От вида рисованных праздничных пёстрых кексиков, мандаринок, конфет, хвои и яблочек снова замутило. Да ещё эта тухло-сырая вонь.

– Так. – Булочкин быстро записал жалобу и выскочил обратно во двор. Глубоко вдохнул. – Дальше.

– Мясной цех с другой стороны, – вступила в разговор старушка в шляпке и перстнях, нанизанных на пальцы в кружевных перчатках. – Постоянно шум, ни сериал посмотреть, ни передачу. И спать невозможно. И опять же, запах.

И правда, откуда-то сильно тянуло мертвечиной.

– Они там собак прокручивают. И кошек. – Низенькая старушонка в меховой шапке, надетой поверх белой пушистой шали, подошла вплотную и заглянула в блокнот Булочкина. – И мою Чернушку тоже пустили на фарш.

– Вы это серьёзно? – выдавил Булочкин, перестав писать. От мысли о прокрученных кошках и собаках ком подкатил к горлу. И снова вонь.

– Угу, – грустно кивнула бабушка. – А участковый заявление не принял, говорит, мол, сбежала твоя Чернушка. У неё медальончик был такой, в виде сердечка с буковкой «Ч».

Булочкин молча смотрел в грустные прозрачные глаза старушонки. Потом тряхнул головой.

Ещё час он записывал жалобы бабушек, пока круги не поплыли перед глазами. Когда фантазия старушенций иссякла, Булочкин клятвенно пообещал разобрать каждое заявление и спрятался в машину.

В увешанной мишурой приёмной, куда вернулся Булочкин, обедал Постригушин. Перемалывая котлеты, он нависал над столом и забрасывал жареный фарш в рот огромными кусками.

– А эти что? – в перерыве между чавканьем спросил директор. Его пиджак натянулся на пузе так, что грозил расползтись по швам.

– Кто? – не понял помощник.

– Бизнесмены, кто. – Вдруг Постригушин захрипел и, бормоча ругательства, выплюнул что-то на ладонь. – Чего это?