Идеальные разведенные. Бонус-эпилог

Леон. 7 лет спустя

— Пап, эту или эту? – Соня демонстрирует две, на мой взгляд, абсолютно одинаковые водолазки розового цвета.

— А чем они отличаются? – интересуюсь у дочери, показательно закатывающей глаза.

— Пап, ну ты че? Вот эта, — приподнимает одну, — фуксия, а эта, — выставляет вперед вторую, — цвет Барби. Они же ра-а-зные, — протягивает София таким поучительным тоном, что становится стыдно за то, что в свои 34 не могу различить фуксию от Барби.

— По-моему они одинаковые, — пожимаю плечами.

— Это называется возрастной дальтонизм. Когда с годами происходит изменения в сетчатке глаза. Ну ничего, это обратимый процесс, правда Принцессушка? – треплет за пухлые щеки младшую сестру и уходит.

Обреченно перевожу взгляд на королевский стульчик для кормления и громко выдыхаю:

— П-ф-ф…

Господи, дай мне сил!

— Пап, помоги этот уровень пройти, — в кухню залетает взъерошенный Степа с телефоном в руках, — ааа, Принцесса обедает, тогда я пошел, — торпедой уносится мой сын, и мне хочется последовать за ним.

А всё потому, что Диана, моя двухгодовалая дочь, трапезничает!

Ее стульчик для кормления, который, к слову, выглядит, как настоящий королевский трон, стоит прямо посередине нашей немаленькой кухни. Вокруг него мелом очерчен круг диаметром в полтора метра. Это та зона, переступать которую опасно для жизни.

Так мы все: Агата, я, Степа, Соня и наш шпиц Герман спасаемся от «нечистой силы» Дианы. Причем слово «нечистая» имеет самое прямое значение, потому что, когда ест Диана, под пищевой обстрел попадет всё и все.

Смотрю на дочь, которая руками ест суп с рыбными фрикадельками. Вернее, это месиво сначала было супом до того, как в него попали детское печенье, обслюнявленный мякиш хлеба, огурец и фруктовое пюре.

Открыв рот, моя младшая дочь сучит ножками, когда на экране телевизора начинают друг друга перебивать политические обозреватели.

Вот так, друзья, моя двухгодовалая дочь питается только с включённым телевизором под политические передачи.

— Боже, — закрываю глаза и пытаюсь сглотнуть рвотный позыв, когда вижу, как дочь руками зачерпывает это мерзкое зелье и с удовольствием закладывает в рот. — Давай-ка, я тебя покормлю, Принцесса, — встаю с ложкой и переступаю запрещенную черту. У нас катастрофически мало времени, а мне еще нужно как-то умыть Ди.

— Сам! Я сам, сам, сам, — начинает колотить руками по столу, отчего во все стороны летят суповые брызги.

— Спокойно, — выставляю руки вперед, — сам! Всё сам.

Именно «сам», потому что «сама» — слишком энергозатратно, а у Принцессы каждая секунда на счету.

Поглядываю на время и чертыхаюсь.

Если мы опоздаем, мне влетит, а сегодня я уже получил сверх нормы приличных затрещин.

— Всё, подруга, цигель-цигель, ай-люлю! Время! – пытаюсь выдернуть из стульчика пузатую Диану, встречая её неистовое сопротивление.

Кое-как мне это удается, поэтому со скоростью света несусь в уборную, выкрикивая на ходу: «Дорогу!».

Дианка заливисто хохочет у меня на руках, потому что из всех щелей сыпятся остатки еды, которую благополучно слизывает Герман, наступающий мне на пятки.

Ставлю дочь прямо в колготках в ванну и открываю теплый кран.

— Отдай, это мое, отдай, — из гостиной доносятся крики и шум, — я всё маме расскажу, — кричит Степа.

Грохот повторяется снова, и вот я уже срываюсь в гостиную, оставляя Дианку на попечение Германа.

— Следить! – пальцем наказываю шпицу, — в случае атаки оказывать сопротивление!

Пес утвердительно лает, а я с выпученными глазами залетаю в зал, где вижу картину, как моя шестилетняя дочь Соня в шлеме Дарт Вейдера скачет по подоконнику, потряхивая в воздухе какой-то разукрашенной бумажкой:

— Тили-тили тесто, жених и невеста! – Соня дразнит краснеющего и мокрого Степу, прыгающего под подоконником и пытающегося выхватить этот листок у сестры.

— Так, что здесь происходит? — рявкаю я. — Степа!

— Что Степа? – обиженно разворачивается ко мне сын. — Это она, — тычет пальцем в сестру, — она забрала мое. Скажи ей.

Смотрю на кривляющуюся Соню.

— Соня, быстро отдай его бумажку и живо слезай с подоконника. Мать узнает, влетит всем.

— Это не бумажка! — хихикает Софья и спрыгивает с подоконника, — это любовное письмо для Юлечки Филатовой, — ехидничает Сонька.

— Заткнись! – орет ей Степа.

— Степа! – ору я. — Что за выражения? Так нельзя говорить!

Где-то из ванной истерически надрывается Герман, а потом начинает орать Диана.

— Па-ап! — орет Степа, услышав вопли Дианы.

— Па-ап! — орет Соня.

— Гав, раф, раф… — надрывается Герман.

— Са-а-ам! – визжит Диана.