Иду за мечтой

Глава 1

Светлана Велесова

Иду за мечтой

Когда привычный мир рушится, невозможно поверить, что однажды всё наладится. Человеку свойственно цепляться за прошлое и всеми силами стараться оставить всё, как было. Я это знала по себе. Сколько раз мама говорила: «Не отваживай сватов, в девках останешься». А я всё носом вертела: то кривой, то рябой, то вообще не из нашей деревни. Родные только руками разводили, а правда была в том, что я замуж не хотела. Зачем? Семья у нас была большая, дружная, крепкая. И трудиться любили, и праздники весело праздновали, и в беде не бросали. Дедушка с отцом во мне души не чаяли, братья любому за малую слезинку были готовы голову оторвать. Бабушка утешала расстроенную мать, мол, не бери в голову, ей только пятнадцать, погоди пару годков – сама замуж запросится.

Но когда приходит война, перемены неизбежны. Отец и братья ушли на фронт и сгинули в первую же зиму. Бабушка такого не пережила. Остался дед, глава семьи, мама да мы с сестрёнкой. Но беда никогда не приходит одна. Хоть солдаты и отбросили кочевые племена дамратов к границам королевства, отступая, те жгли всё на своём пути. Деревню нашу минуло, жили мы в глуши, но дальние поля и пастбища погорели. Ни урожая зерна, ни сена запасти не удалось. И новой зимой много скотины пало от голода. Люди перебивались рыбой, благо в реке её полно, и теми немногими запасами, что остались с лета. Кто из мужиков выжил, в лес на промысел ушли. А потом грянул мор. Говорили, тоже дамраты с собой принесли. Странная болезнь косила в основном стариков да маленьких деток. Дедушки тоже не стало, он очень старенький был, а мама слегла от горя по младшей дочке. Сестрёнка солнышком была. Чистая, светлая, радостная и голос как колокольчик... Ей и пяти лет не исполнилось.

Спрятав горе, я взвалила заботы о больной маме и доме на себя. Каждый день ходила в лес, и там, наплакавшись вволю, чтобы мама не видела, собирала хворост, сбивала палкой оставшиеся после белок кедровые шишки и проверяла силки на соболя. Пару раз брала дедовский лук. Стрелять я умела, да только от голода так отощала, что не могла тетиву натянуть. Поэтому ходила на речку и отцовской снастью удила рыбу. Иногда везло, но чаще возвращалась с пустыми руками. А однажды на реку вышел медведь-шатун, и пришлось уносить ноги, бросив и снасти, и улов. Это меня, наверно, и спасло. Медведь позарился на жирную рыбину, а не на худосочную пигалицу. С тех пор на речку я ходила с опаской, но медведя того больше не видела.

А потом не стало и мамы. Она умерла тихо, во сне. Просто угасла от тоски. Когда её хоронили на деревенском кладбище, я не плакала. Слёз уже не было. Наверно, я их все выплакала по братьям, отцу и сестрёнке. Смерть бабушки с дедушкой не принесла такого горя, уход стариков воспринимается иначе, а на маму затаилась обида. Глубоко в душе поселилось чувство, что она меня бросила. Поэтому, когда тётя Маруша, мамина сестра, и её муж захотели меня взять к себе, я воспротивилась.

– Не обижайтесь, тётя Маруша, не пойду я к вам.

Сидели за пустым столом, так как предложить к кружке горячего травяного отвара мне было нечего.

– И будешь одна куковать в таком домище? Его же не протопить хворостом, тут дрова нужны. Вон у тебя какой колотун.

По деревенским меркам у нас и правда был огромный дом. Дед с отцом и братьями строили на большую семью. Два этажа, пять спален, горница, кладовые, что когда-то были полные, две печи, чтобы всем долгой зимой тепла хватало. Сейчас в пустом доме сквозил смертный холод. Тётя Маруша права, хворостом не протопить печку, но её тепла хватало, чтобы, забравшись на полати и укутавшись в пять одеял, не околеть от холода до утра. А потом я разогревалась работой. Только с каждым днём заставлять себя таскать воду, готовить похлёбку из картофелины и горсти овса и ходить в лес за очередной охапкой хвороста становилось всё трудней. Мне казалось, я живу по привычке. А на самом деле жду, когда смерть заберёт и меня.

Добрая женщина потянулась через стол и ласково взяла мои ледяные ладони в свои тёплые мозолистые руки. Её муж, дядька Казим, сидел угрюмый. Он с войны вернулся без ноги, выстрогал протез и работал в поле с утра до ночи. И с нами делился запасами, да на две семьи не хватило. Они старшего своего сыночка потеряли. Остались два моих двоюродных братика семи и пяти лет. Такие же худосочные, как вся ребятня в деревне. Им самим есть нечего, а до весны ещё два месяца. Куда мне к ним?

– Не упрямься, Милеша!Нам вместе держаться надо. Будешь помогать по хозяйству, переживём зиму, а там всё наладится.

Я молчала. Дядька Казим встал.

– Пойдём, Маруша, ты позвала, пусть сама решает. – Глянул на меня, надевая меховую шапку. – Надумаешь, приходи, чай, не чужая.

И стуча протезом по дощатому полу, вышел в сени. Тётя Маруша встала, я тоже поднялась с лавки.

– У всех горе, Милеша, только горевать долго плохо. Тебе жить надо, замуж выйти. Муж поможет заново хозяйство поднять. А там детишек нарожаете, и горе сразу померкнет, а то иссохнешь как мать.

Она ушла вслед за мужем. Я покружилась по горнице, забросила хворост в печь, сходила в студёную купальню умыться перед сном. Дрожа как осиновый лист и стуча зубами от холода, полезла на полати под одеяла, свернулась калачиком, но сон не шёл.

Слова тёти не выходили из головы. Умирать я не хотела. Просто не знала зачем жить. Но если ничего не буду делать, умру от голода, а если выживу, по весне пожалуют сваты. Ради такого наследства, что мне досталось, любой парень готов жениться. Вон давеча Иван и Федька напросились в лес со мной за хворостом. Зачем пошли, я не поняла. Но хоть сани помогли до дома дотащить. А оно вон как оказывается. Уже присматриваются. Не сказать, что я этого не ждала. В деревне, когда большое хозяйство в доме, без мужчины никак. Только замуж мне по-прежнему не хотелось.