Йерве из Асседо

Часть 1. Комильфо. Глава 1. Василиса

В свой черед коснется слуха
тот сигнал валторны строгой,
что вязать велит пожитки.
Ни пера тебе ни пуха.
Отдохни перед дорогой.

М. Щербаков

____________________________________________________________________________________________

Впервые я закричала в начале мая.

Первые туристы поднялись на катера «Ливерпуль» и «Генуя» и поплыли не к берегам Нового Света, а на пляж Ланжерон.

Кричали торговки пирожками, квасом и рачками; мамы кричали детям: «Не перекупайтесь!»; кричали моряки друг на друга, привязывая катера к пирсам и подавая трапы, а на моряков кричали капитаны. Чайки кружили над ними и тоже, стало быть, кричали.

Дома кричал мой старший брат, потому что мама отсутствовала уже довольно долго — кормила кричащую меня, а папа был занят своими учениками и их родителями, которые на него кричали, потому что он никогда своих учеников не оценивал выше, чем на четверку.

«Четверка с плюсом – это для господа бога, а пятерка — для меня!», – кричал папа, и за это на него кричал завуч, поскольку Господа Бога упоминать на родительских собраниях было не комильфо.

— Что такое «комильфо»? — спросила я у бабушки, когда научилась говорить. — Только не кричи на меня.

— С чего бы это мне на тебя кричать? Я что — изверг? — спросила бабушка, которая всегда старалась не кричать, так как была родом из интеллигентной семьи врачей и фельдшеров, но ей не всегда удавалось. — «Комильфо» – это антоним моветона и синоним бонтона.

Вместо одного я обзавелась еще четырьмя незнакомыми словами. Так всегда было с бабушкой: она изображала из себя то аристократку, то — базарную торговку, как будто так и не определилась со своим истинным призванием.

— Я таких слов не знаю, — честно призналась я.

— Горе ты мое неразумное. Гувернантку бы тебе, как в старые добрые времена. Она бы из тебя сделала человека. Ходила бы по струночке. Была бы мне полиглотом. Может, даже стала бы вундеркиндом, как твой брат. Так нет, разве кто-то займется ребенком? Разве у кого-то имеется на ребенка время? Совсем распоясалась. Выглядишь мне, как пролетарий всех стран. «Комильфо» — это так, как надо.

— Ясно, — заключила я. — Значит, я — не комильфо.

— Будешь ты еще комильфо, — бабушка потрепала меня по голове, — oбязательно когда-нибудь станешь. Комильфее не бывает.

И продолжила чистить картошку.

С тех самых пор все и зовут меня Комильфо. Сперва воспитательницы в престижном детском саду «Сказка», где воспитывались дети работников порта и дети их знакомых и родственников. Потом так меня называли учителя из нашей с папой школы, тренер по акробатике, ведущая английского кружка в «Доме ученых», хоровик из «Дворца пионеров», Алена Зимова, Митя Караулов, вся моя родня и я сама.

Вот, например, бегу я по Бульвару, залезаю на фонтан под Пушкиным, окунаю голову в массивную чашу, под струи, льющиеся из глоток чугунных рыб:

— Комильфо! — кричат ветераны Великой Отечественной Войны. — Что ты вытворяешь? Как тебе не стыдно?! А ну слезай, не оскверняй память поэта! Он памятник себе воздвиг! Где твой дед?

После кровоизлияния в мозг мой дед заболел агнозией. Это такая неврологической природы болезнь, когда все видишь, но ничего не узнаешь. Смотришь на грушу и не понимаешь, груша это или абрикос, а может быть, и вовсе кошелек. Думаешь, что глядишь на Александра Сергеевича, а он оказывается Михаилом Юрьевичем. И как тут не перепутать собственную внучку с соседской?

Дед наловчился узнавать людей по походке, а предметы — по запаху и прикосновению. То есть, получается, что когда один орган чувств портится, можно положиться на другие. А та доля мозга, которая распознает движение, только косвенно соприкасается с частью, которая поломалась. В общем, дед мог смотреть футбол, где бегают люди, и читать газеты, а находить в холодильнике масло и хлеб затруднялся. Газеты он мог читать, потому что буквы в мозгу тоже располагаются не там, где находятся лица. Лиц мой дед не распознавал.

Я этим часто пользовалась. Когда дед приходил забирать меня из школы, я делала вид, что я — не Комильфо и удирала в подворотню с Аленкой Зимовой через лаз в заборе. Бежала я специально в не присущую мне припрыжку, отбрыкивая ногами, чтобы дед не узнал меня по походке. Он стоял посреди школьного вестибюля и кричал: «Комильфо! Комильфо, ты где?». А меня уже след простыл, и я перепрыгиваю во дворах улицы Гоголя с одной стены на другую, а Алена страхует.

Потом мне было стыдно, но я все равно не могла отказаться от исследования черных ходов, которыми был утыкан весь город, как голландский сыр. В захламленных двориках с покосившимися балконами, кривыми гаражами и облезлыми стенами можно было подглядывать за изнанкой жизни. А время там навсегда застряло довоенное, а может быть, даже и дореволюционное. На обратной стороне Одессы воображение особенно обострялось, и я могла быть Кемугодно, и вовсе не обязательно Комильфо.