Игра в чужую жизнь

Глава 14.2

***

Лин сочиняла письмо. Сидела в темной маленькой комнатке с окошками-бойницами и пыталась перенести необычную просьбу на бумагу.

В Храме Войны высокородным гостям предоставили в пользование левое крыло местной гостиницы, построенной в виде замка – мрачный серый камень, окна-щели, ров, крепостной вал и подъемный мост, который вряд ли когда-нибудь поднимется. Обстановка же служила напоминанием о последствиях войны – голые стены, стол на трех ножках (вместо четвертой – подоконник), табуретка, узкая деревянная лавка-кровать и закопченная лампа, опасно кренившаяся на бок. Кстати, желающих решить спор посредством Меча не убывало, поэтому в деньгах храм недостатка не испытывал.

Именно о Мече Ненависти хотела написать Лин. Вернее, попросить Малдраба Четвертого сделать так, чтобы на церемонии присутствовали только принцесса и принц, да и то поодиночке. Написать, естественно, не от своего имени – ее ни за что не послушают. Но если подписаться, скажем, Варластом… О случившемся с ним знали немногие, сам он с претензиями не заявится, а несколько человек останутся в живых.

Слова подбирались с трудом, еще тяжелее удавалось выводить вычурные буквы. До сих пор Лин не приходилось обмениваться посланиями на бумаге, и она не думала, что местные литеры так сложно писать. Читались-то они легко, на раз-два!

Аргументы тоже были не ахти: «…ради страны…», «…незаменимые люди…», «…неоправданный риск…», «…особая ответственность…». Она тщательно вычерчивала предложения, понимая – император вряд ли дочитает до конца. Неправильные это были доводы. Не веские.

Но не писать же: «Ваше Величество, я боюсь стать причиной смерти тех, кто мне не нравится (и вас в том числе), поэтому прикажите жрецам выдумать новый обряд, в котором мы с Мечом будем наедине. Скажу по секрету: касаться его я не собираюсь, поскольку иногда так ненавижу саму себя», или: «Ваше Величество, не пускайте моих врагов в Храм Войны вместе со мной, а то как бы они не умерли». Не поймет Малдраб столь откровенного признания, посчитает очередной блажью чокнутой девки, еще и придворных для массовки пригонит, поскольку кончина неприятеля – причина для праздника, а не для горя.

Марк говорил, она мается глупостью, ведь кому суждено утопиться, на виселице не помрет. А если проще – каждый получает то, что заслужил.

Кари серьезно и убедительно заверил, будто она слишком добрая, чтобы ненавидеть кого-либо по-настоящему (Лин вспомнила, как жрал ее чувства Огонь принца, и усмехнулась про себя), поэтому волноваться не о чем.

А девушке было страшно. Она силилась представить, как входит в зал, идет к постаменту, протягивает руку, касается рукояти… Ни о чем не думая, в голове пустота и безразличие. Ладонь разжимается… а в мозгу проскакивает мысль: «Насмотрелись, гады» – затем вскрик, грохот упавших тел, красный поток заливает плиты… Лин не хотела этого!

Еще во Влае, просматривая книги, она поражалась кровожадности Меча Ненависти. Возможно, не все это знали (или не хотели признавать), но он откликался на любые негативные чувства, даже поверхностные и не замеченные самим паломником. То есть опасности подвергался любой случайно попавшийся на глаза и чем-то досадивший человек, а не только откровенный неприятель.

Можно, конечно, всю церемонию простоять, думая о цветах и облаках. Однако Лин понимала – хоть какая-нибудь мысль да выскочит, причем отнюдь не та, с последствиями которой легко смириться. Вдруг она вспомнит, что Марк и здесь кутил с подружками до утра, послав к Реху обязанности хранителя?

Интересно, что на этот раз приготовил неизвестный противник? После Храма Любви девушка старалась свести к минимуму свои передвижения, а, оставаясь в одиночестве, почти всегда принимала светловолосый облик, помня о его нечувствительности к ядам. Эх, лишь воочию увидев смерть, Лин вспомнила об уязвимости жизни.

Тогда, возвращаясь из Сада Сердца (между прочим, по ранее испробованной методике, поскольку Геданиот заявил, что напрасно рисковать не имеет смысла, и всю последующую дорогу по прямой раздвигал перед ней кусты), она решила – отныне будет наслаждаться исключительно собственным обществом.

Не вышло.

Когда Лин заявила, что хочет побыть одна, хранители не протестовали – такое потрясение, как-никак, столько переживаний… Впрочем, Марк считал Зелину гораздо страшнее, но его слова звучали не слишком убедительно.

А вот когда принесли обед, рассчитанный, по меньшей мере, на орду голодных оборотней, и «принцесса» в обличье золотоволосой красотки попыталась снять пробу со всех блюд… Их изумлению не было предела.

Потом Кари догадался:

– Здесь нет яда!

– Забыл положить? – огрызнулась она.

Метаморф слегка смутился.

– Нет, просто понимаешь, – начал мямлить, – после аспа я всегда проверяю еду перед тем, как ее несут сюда. На меня яд не действует, но его присутствие я могу ощутить.

Что сказать в ответ, Лин не знала. Надо же, какая забота! Зато гвардеец легко нашел нужные слова – правда, не в тот адрес: