Игрушка беглецов

ГЛАВА 1 (Габриэлла). НАСЫПЬ, УСЕЯННАЯ ЦВЕТАМИ

Я появилась на свет дважды. Во второй раз главным правилом моей жизни стало не думать о прошлом. Я следую ему неукоснительно, но тот день помню до мельчайших подробностей: первый вдох и огонь, охвативший мои лёгкие, холодные слёзы бабушки, падающие на мою кожу, и рваные рыдания, когда она сжимала меня в объятиях, благодаря Вселенную за спасение единственной внучки.

Быть здесь и сейчас — это правило, которое нельзя нарушать. Но я нахожусь в единственном месте, где законы жизни не властны, ведь здесь распоряжается Смерть.

Закрываю глаза, поднимаю лицо к небу, чувствуя, как по коже приятно танцуют солнечные лучи. Шёпотом, утопающим в шелесте трав, произношу молитву:

— Мы не виним предателей, сбежавших на Тальпу. Не возвращаемся к прошлому, но помним: искусственный мир обречён. Великий Пожар превратил нас в эдемов, солнечных людей. Мы служим Солнцу, воде, воздуху и земле. Мы называем Вселенную Иоланто и верим в скорое Исцеление. Пускай моё сердце стучит в одном ритме с сердцами ближних. Пускай Иоланто направляет меня.

Я вдыхаю насыщенный древесный запах и ароматы цветов. Среди них чувствую особенный — тонкий, нежный. Он похож на предрассветный воздух — самый чистый, лишённый ярких запахов трав и цветов, уснувших на несколько часов, звенящий от всеобъемлющей пустоты и одновременно наполненности. Это священная фацелия: её цветы пахнут капельками дождя на лепестках и росой на траве. Ненавязчивый аромат обещает богатый урожай, вечное лето и несколько минут одиночества.

Открываю глаза. Аметистовая аллея пылает всеми мыслимыми оттенками фиолетового — это цвет божества Иоланто. У многих цветов и кустарников даже стебли такие же. Фиолетовое море разбавляют лишь светло-рыжие стволы деревьев и зелёная трава. Среди цветов я вижу множество бутонов священной фацелии. Они похожи на большие шишки, только фиолетово-лиловые. Ячейки, напоминающие соты, блестят капельками воды. Цветы уже распустились, по форме они подобны бабочкам.

Я вхожу в туннель из деревьев и наслаждаюсь нежно-лиловым свечением, в котором оказываюсь. Поднимаю руку и легонько провожу по свисающим гирляндам цветов. Лепестки такие нежные, что боязно их касаться.

Прохожу вперёд, сворачиваю дважды направо и попадаю в один из самых отдалённых уголков сада.

Сажусь на изогнутый ствол дерева и прямо передо мной оказывается насыпь. Она густо укрыта цветочками, изображающими два лица. Если верить цвету бутонов, то у моего папы были рыжие волосы, а у мамы светились золотом, как у меня, хотя ей так и не суждено было стать солнечным человеком…

Я смотрю на могилу, но в моём сознании мелькают совсем другие образы: высокий крепкий мужчина с тёмными волосами и бледной кожей и женщина с выразительными голубыми глазами. Больше такого цвета я никогда не встречала.

Время от времени мне снится, как мужчину и женщину тащат люди в серых костюмах и масках, скрывающих лица. Есть и другой сон: я вижу силуэт мужчины — высокого, с широкими плечами; он поворачивает ко мне лицо, и луч света, медленно подползающий к нему, обещает раскрыть мне, кого я вижу, но в последнюю секунду всё тонет во мраке, и тайна остаётся неразгаданной…

Как обычно, стоит вспомнить о видениях, и начинает болеть голова. Однако надоедливый шум в ушах не мешает расслышать в звенящей пустоте звук приближающихся шагов.

— Я знала, где тебя найти, — раздаётся голос, и мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит.

Обычно звонкий и крепкий, здесь, на кладбище, он звучит намеренно тихо. Молча киваю, ощущая, как тёплая рука Ноны ложится на моё плечо. Девушка садится рядом.

Будь на её месте кто-то другой, я уже покраснела бы от стыда, ведь изнываю от ускользающих воспоминаний на кладбище, в одиночестве. Я старалась бы приветливо улыбаться, интересоваться самочувствием и желать душистой фацелии. Спрятала бы грустные мысли так далеко, что позже едва ли вспомнила бы о них.

Нона знает о моих видениях, догадывается, над чем размышляю, скрываясь от ближних в глубине Аметистовой аллеи. Да, она знает многое, но я поправляю волосы, чтобы спрятать рисунок за правым ухом прядями и сине-зелёными перьями, которые украшают мои волосы. Об этом изображении на коже я не рассказываю даже подруге, ведь догадываюсь, что она скажет: наверняка её объяснения будут связаны с нашими родителями и прошлым всего человечества, а у Ноны и так хватает проблем из-за её философских речей.

И мне из-за них тоже проблем хватает.

— Как рука? — спрашивает девушка.

Я поднимаю ладонь и задумчиво разглядываю её в лучах Солнца. Ничего не указывает на то, как ещё вчера вечером я не могла исцелить саму себя, и хотелось плакать от стыда и бессилия.

Нона рассматривает мою руку и, хоть я ничего не говорю, задумчиво кивает, убедившись, что теперь всё в порядке.

— Аврея несколько раз спросила, где ты, — сообщает подруга, и я с лёгкостью различаю улыбку в её голосе, — почему не молишься со всеми.

— Истинная молитва завтра, — неосознанно парирую я.

— Да, но все привыкли, что не только она является всеобщей. А вот то, что тебя нет рядом, — это что-то новенькое.

— Моя бабушка тоже была там?

— Нет. Поэтому Аврея и посчитала, что может спрашивать о тебе по нескольку раз, — Нона усмехается, а потом её голос становится серьёзным: — Она хочет знать о каждом шаге.

Ничего удивительного: у нас не принято что-либо друг от друга скрывать. Но иногда хочется просто побыть в одиночестве и собраться с мыслями. Хорошо, что мне везло до этих пор скрываться в Аметистовой аллее так, что никто не замечал моего исчезновения.

Я тут же мысленно ругаю себя на подобные мысли и провожу ладонью по лицу, как будто так можно смахнуть любые переживания, но голос звучит устало, когда на выдохе я произношу:

— Она одна из авгуров: вряд ли ей интересно следить за мной. Тем более, зачем? Старейшины наверняка знают обо всём, что бы ни происходило во Фрактале.

Я оборачиваюсь и смотрю на Нону. На девушке простой топ и шорты бежевого цвета, украшенные цветами и листьями. Я невольно усмехаюсь: даже ради молитвы подруга не стала надевать платье. Впрочем, как обычно.