Игры Свободной Воли

ЭПИЛОГ

ЭПИЛОГ

Межпланетная капсула, ведомая Гордоном Мак-Аревичем, вылетела из-под земли уже далеко за пределами Драйбургской биозоны, удалявшаяся от нас безжизненная поверхность ярко-фиолетового цвета была усеяна фосфоресцирующими скалами, между которых клубились зеленоватые, в лучах восходившего изумрудного солнца, ядовитые испарения.

Вскоре в смотровом стекле замерцали бортовые огни супертранспорта «Замрия», которых я уж и не надеялся увидеть.

Надо сказать, что безбедники в последний момент крупно прокололись. Со мной. И со всей этой секретностью. Конечно, на «Замрии» уже ходили самые невероятные сплетни насчет моего - опоздания? - Исчезновения? А тут еще меня с шиком доставили в самый последний момент перед стартом на Землю. Причем доставили-то с шиком, но, из-за цейтнота, не потрудились ни помыть, ни снабдить другой одеждой, взамен прослужившие мне все два дня Игр «специальной шахтерской», ни даже снабдить какой-либо легендой насчет моего экзотического вида, вызвавшего, конечно же, полнейший экстаз среди мечтающих о приключениях респектабельных туристах с супертранспорта. А Гордон понял это, только когда уже завел меня в салон первого класса. Он и так-то был, что называется, незаметным человеком, каких только и держат в Службе Безбедности, но даже незаметный человек не может мгновенно стать невидимым и неосязаемым, когда к его колоритному спутнику бросятся благополучные туристы с расспросами и поздравлениями. И я решил его выручить:

- Начальник контрольной службы хромовой шахты номер двести, господин Гордон Мак-Аревич, спас меня из-под случайного на Драйбургских разработках сто девятого обвала, поздравьте нас еще раз!

После того как я ему кинул такую палку... выручалку, Мак-Аревич позеленел и выдержав многоминутный шквал поздравлений и пожеланий благ лично ему и «его спасающей службе», быстро ретировался на Драйбург. Гы, воображаю, на скольких туристических видео-фото-камерах был запечатлен его светлый образ, причем, в виду сенсационности происходящего, сразу же ушедший в сеть. Хоть одному безбеднику карьеру испортил! Нет-нет, что вы, не специально! – Это Хил виноват, не придумал подчиненному легенды!

   Я даже выдержал импровизированный банкет в собственную честь.

А потом супертранспорт стартовал. А я начал грустить об оставленной странной девушке Алекс... Об идельности изгибов её тела, таких незаметных под повседневной одеждой, о серых глазах, таивших уникальную возможность менять цвет, как камни-александриты… Охватившая меня светлая печаль способствовала моим несбыточным мечтам…Хотя, ничто не вечно...

- Вам было страшно? - спросила меня отбившаяся от толстых родителей стройненькая семнадцатилетняя брюнеточка, с огромными, светящимися восторгом и преклонением перед героем её жизни, зеленущими глазами.

- Что вы, нелепая частная экскурсия на шахты! Случайный завал. Но для меня всё это оказалось словно детской игрой! - принимая игру в героев, бодро начал я, но тут же осекся, поймав на себе мгновенный, холодный и излишне проницательный взгляд сидевшего у иллюминатора незаметного человека со слишком уж средней, неприметной внешностью.

'Пойми, я употребил слово 'игра' совершено не в том смысле', - попытался внушить я этому пассажиру и агенту Службы Безбедности своим взглядом.

'Еще бы - в 'том'! - недвусмысленно прочитал я в его ничем не примечательных глазах.

И я забыл о нем. Юная брюнетка была очаровательно наивна головой но вполне притягательна иными качествами, а купаться в её восторгах мне даже нравилось…

...Однако, потянувшись за рекламным буклетом, я понял, что впереди меня – или мою психику, явно вышедшую на новое качество после Драйбруга, -  ждут новые ... игры! Или испытания. Следующую остановку супертранспорт «Замрия» осуществлял на планете с романтичным названием «Вера-Надежда-Любовь».

   ЧТО!??

    А-а-аа! ─ мои психические функции просто не хотели больше увязываться в единство моей многострадальной личности! Боюсь, некоторое время я выглядел, словно заправской истерик, трясясь и шепча подготовительные мантры: «Надежда – обманчива и лжива, голосуйте за Любовь! Любовь ─ это страдания, её физиологическая сторона есть атавизм, а её роль в социуме искусственно навязывается самим социумом!! Голосуйте за Веру! Вера крепка, но слепа ─  и вы делаете себя слепыми дуболомами, все голосуем за Надеждуууууу!».

  Позорно истеря, я явно лишился ореола героя в глазах той юной брюнеточки. И черт бы с ней, на новой планете меня ж наверняка встретит новая сексуальная и загадочная… агентесса Безбедности! А вот неприметный человек у другого иллюминатора, поначалу никому незаметно насторожившись, понял причину охватившей меня паники и – о чудо! – ярко и отрыто улыбнулся во все зубы, вполне довольный моей реакцией.

  Так, а не ссылают ли на «Веру-Надежду-Любовь» богословов и теософов? А куда ещё? Борясь с паническими атаками, я сказал себе: «такова уж заданная историей норма человеческого развития, что на каждом этапе решения требуют всё новые общезначимые задачи!».

 Поминая Драйбург, оставалось только поеживаться, надеяться на лучшее, верить в лучшее.. Любить лучшее?

         'Наступает миг и как бывает,

Нам прощаться время подступает,

- Я сажусь в летающее блюдце!'

Что ж у нас сердца так сильно бьются?