Илиата. Повесть первая

Илиата

23 год Э. З (эры зáмерших) Эрмар.

Она просыпалась всегда ровно за два часа до первого рассвета. Внутренние часы ещë с самого детства были точны и постоянны. Родители считали это недостатком и какой-то болезнью, но сама она относилась к этому, как своей особенности.

Жила Илиата одна - с мужчинами у неë не складывалось, детей по природе иметь не могла, хотя и хотела, и к Богам с мольбами обращалась, но всë впустую. По молодости принятие своего одиночества ей тяжело давалось, но с годами пообвыклась, да и смирилась. Отдала всю себя пекарскому ремеслу, заимев собственную булочную с большой кухней, крепкими печами и постоянными покупателями.

Так и жила, радуя утренних охотцев свежей выпечкой: хрустящим хлебом и нежными пирогами со сладкими булками. Справлялась, по привычке, сама, даже в подмастерья никого не привечала, пока однажды не столкнулась с пропажей.

Как-то заметила Илиата, что по утру, бывало, не досчитывалась она вечерних пирогов. И ведь ни крошки вокруг, ни следов. Сетовала на себя - вдруг уже старость приближается, память да внимательность путает? Вечерами проверяла на дважды всю булочную - замки на местах, ставни не тронуты. Куда ж тогда пироги пропадают?

Спустя несколько дней, решила она как-то подкараулить, сперва подготовившись - потому как она, будучи крепкой и весьма крупной женщиной, не смогла бы спрятаться ни в шкафу, ни в печи. Сшила мучной мешок из нескольких старых и, выбрав самое удачное место, где видно все ходы на кухне, на ночь в мешке том и спряталась, прихватив кочергу для расправы.

Сидела и слушала. Долго ждала Илиата, почти задремала, как вдруг слышит тихое: "шлëп". Словно на пол булка упала. Дрëма тут же исчезла, слух обострился и слышит - сопит. Жуëт и сопит кто-то! Да прямо тут же, на месте.

Илиата из мешка выскочила, да как гаркнет:

- Ах ты!

И кочергою замахивается. Воришка от неожиданности пирогом-то и давай давиться, на бок завалился, за горло себя хватает, по груди стучит, ужом на полу вьëтся. Женщина угадала момент и огрела его по спине, да так, что кусок из глотки и вылетел. Захрипел воришка, раскашлялся, она смотрит - это же дитë совсем! Зим десять от силы, не больше. Сжалось сердце у Илиаты, сменила она кочергу на кружку с вечерним молоком, да отпоила им мальчишку. Лампу запалила настенную, да на полу рядом присела, задумалась: за воровство проучить его надо бы, но не убивать же за это? Страже отдать? Так они его тогда совсем изведут. И что получится? Что она своими руками под гибель его и подведëт? Нет, так не пойдëт, - решила она, на полуночника глядя.

Тот всë молча сидел, рукавом лицо утирая. Весь словно чëрный, как сажа, темнотой будто бы окружëнный. Глаза чистые, ясные, только взгляд не детский совсем - мудрëный, жизнью ученый.

- Поймала всë-таки, - подал голос воришка, ухмыляясь задиристо.

- Чай не дура-то, пропажу заметила, - в тон ему отвечала Илиата, - днëм-то спроситься нельзя было? Иль язык у тебя только ночью ворочается?

Мальчишка рассмеялся, тихонечко так, пошикивая. С пола поднялся, кружку пустую на стол поставил и смотрит на булочницу, словно в душу заглядывает.

Илиата фыркнула - еë таким не проймëшь, многое за свою жизнь она пережила и попробовала. Встала следом, принимаясь мешок сворачивать.

- Так что с тобой делать-то? Пироги как выкупать будешь? Я в убыток с тобой не пойду. Или стражу кликнуть? - она сурово глянула на него. Тот ощетинился весь, а тени вокруг словно маревом растеклись. Поняла Илиата кого к ней подкинуло. Слыхала она об этих вечных детишках, безродных, Богами силами наделëнных. Вздохнула только - всякого была понаслышана и уже понимала, реши этот малый сейчас зверем кинуться, никак она не спасëтся. Да и будет, она уже хорошо пожила, хоть и кривенько.

- А давай я к тебе в подмастерья пойду? Шибко вкусные у тебя пироги.

Пока Илиата с жизнью прощалась, не сразу расслышала. Мальчишка повторил свой вопрос, добавляя:

- Или по хозяйству помогу. Тяжело, должно быть, на одной спине всë тащить. Да и на ногах целый день, ещë и печи горячие. А это и дрова и вода и мешки с мукой, - гнул он своë, да сладенько так, явно знаючи как в сердца добираться. Смекнула женщина, куда он клонит и поддела в ответ:

- Так ты себя видел-то? Тощий весь, как скелетина. Тебя первым мешком и придавит, а мне отмывай потом. Нет уж. Сама справлялась и дальше сдюжу. А ты, коль пирогами доволен, будь добр монету выкладывай. Я с мельником твоими речами не рассчитаюсь. Засмеëт.

Насупился воришка, бровями водит, то хмурится, то сопит. После по карманам полез. Выудил две серебреных, на пальцах звонко подкинул, да на стол приложил.

- Это всë, что есть при себе. За остальными идти надо. Но, - он спаясничал, - ты же решишь, что я сбежать удумал.

Полез себе за ворот, что-то с шеи снимая и на стол так же кладя. Смотрит сурово и говорит:

- Вот тебе мой задаток - моя личная вещь. За ней я вернусь, даже если помру по дороге. И украсть я еë не смогу, чтоб от долга сбежать. Сам себе не позволю, - и так твëрдо он об этом сказал, что Илиата поверила. На беду свою или счастье? Кто ж его знает, в будущее она не умела смотреть.

На том и порешили. Мальчишка в мгновение с тенями слился, да и исчез целиком. Подивилась женщина колдунству, заодно поняла, отчего всë бесследно; монетки в кармашек смахнула и пальцами вещи коснулась. Серебристо-серый кусочек металла, неровный весь, розоватыми бликами под светом лампы играет. Да только выглядит хрупким, хоть и красивый. Сама в металлах она не шибко смекала, вот и решила по утру у брата своего, кузнеца, поспрашивать.