Имена

Глава семнадцатая. Глава восемнадцатая.

Глава семнадцатая.

Разведка орудует. Сбор учеников Эроса.

Пока Эрос болел и спал, Патрикей искал, рыл землю и собирал сведения об учениках академика, чтобы собрать их всех в одну большую научную кучу для выполнения государственного заказа.

Слишком много учеников профессора обнаружилось среди поэтов и писателей. Дело было серьезное и Степнову самому пришлось внедриться в эту ненавистную ему сферу.

Первым объектом для изучения был один поэт. Бескрайний бегал за ним по пятам, как скаженная собака, пока они не прибежали, каждый естественно в своем порядке, на прием к высоко сидящему начальству. Ну, очень, высоко сидящему.

- Следующий!

Поэта пригласили в кабинет, а Патрикей сделал вид, что его здесь нет и быть не может. И его никто не заметил.

- Прошу иметь, не жаловать. Поэт-самозванец Штоф Переделкин, - представился поэт высокому сидельцу.
Поэт Переделкин побежал было с протянутой для приветствия рукой к Самому, но был сбит охранником с ног и отброшен обратно за черту невыхода на ковер перед власть придержащими ее за горло. Нисколько не растерявшись Переделкин, как настоящая неваляшка - яркая рубашка, мгновение и он тут же крепко стоял на своих двоих и улыбался во весь рот, ожидая продолжения беседы.
- Кто? Штоб?
- Штоф! Штофик! Я назван в честь своего отца Налива. Полное его имя Налив Пере-ли-во-вич Наливайко - Незевайкин. Переделкин я по матери.

- Тьфу, какая гадость!- сплюнул властелюбец.
- Точно! Без рюмахи не выговорить!- согласился с властью поэт.
- Так и что, поэт? Чё те надо?
- Ничего. Просто поэт самозванец Малыя и Великия всего земного шара.
- Прямо таки на весь земной шар?
- На весь, батюшка, на весь! И прямо и криво, и вбок, и вкось, и взад, и вперёд! Ужели будем мараться, и поэтизировать только на краюшек шара?!

Сам или Сам Самыч, он же Соломонов Иван Израилевич, как человек с вполне привычным для слуха именем и адекватным ФИО, еще на заре своего администрирования принял единственно правильное решение и решил не полемизировать со всей этой поэтизирующей оравой. Ни с какими поэтами. Ни на какую тему.

Ему еще в начале  жизни хватило одного краткого диалога, чтобы в дальнейшем никогда больше не усомниться в их умственной на его взгляд неприкосновенности, точнее будет несоприкасаемости мозгов поэтов с их разумом. Поэтому Иван Израилевич молча всех выслушивал и делал вид, что почти соглашался. Экономия времени выходила колоссальная. Он почти согласился и на этот раз:
- Ну, как хотите! Заходите, как будет время.

- Еще раз для лучшего запоминания. Я поэт самозванец Штоф Переделкин!- расшаркался перед ним поэт всего земного шара.

- Да, да, да. Идите, - помахал ему Сам Самыч, думая что вослед. Но не тут-то было, Переделкин и не думал уходить,  напротив, с воодушевлением принялся декламировать какие-то до невозможности гадкие стишки.

- Всё, всё. Только не это! Не сдаюсь, но от меня то, что надо? Только быстро! Сами видите, я на кресле. Высоко поставлен! Мне долго со стихами возиться уровнем развития запрещено.
- Осведомлены. Всё знаем, мил человек, всё знаем. Говорю поэтому кратко. Нам нужен проход!

Таких просьб на такую тему к Соломонову еще не поступало. Никогда. Ни устно, ни письменно.
- ???
Поэт самозванец воспользовавшись небольшим замешательством чиновника, не глубоко вдаваясь в подробности, затараторил, как пулемет " Максим", на мчащейся по долинам и по взгорьям тачанке. Если сильно сократить, то Штофом было изложено приблизительно следующее:
- Мне срочно нужен проход в центральный архив. И во все нецентральные. Доступ к старым газетам, журналам, маленьким книжонкам для выискивания в них стихов неизвестных поэтов, для последующего переделывания их, а какие может итак сойдут, затем обработка и затем распечатывание их под своим именем.

Иван Израилевич был этим более чем удивлен и не смог скрыть  чувств:
- Что-о-о??? Переделкин, вы не поэт? Вы дурак!
- Не смею спорить. Но, дурак не дурак, поэт не поэт, а свои дюжину книжек и полную банку регалий имею. Так-то вот!
- Что за банку?
- На три литра. Скоро надо уже менять на пятилитровую. Я туда скидываю свои регалии.
- Чего-о-о?
- Награды. Я же вам доложился, что я поэт всего земного шара всех жанров и направлений.
- И вы, вот так мне в открытую об этом говорите?
- Я  это сказал только вам, ито, только потому, что я честный человек. И без тени стыда горжусь этим! Я  даю жизнь стихам, лежавшим в забвении. Тем, которые их написали, уже ничем не помочь, а  стихи-то за что должны страдать?
- Но это, же не ваше?
- Как же не моё, если я их отыскал и дал им жизнь?! Как оно может быть не моё?! Я в данном отрезке времени самый настоящий отец поэзии! Причём всего земного шара.
- А если я расскажу?– поинтересовался Соломонов.

Но этот вопрос нисколько не шокировал поэта. Переделкин всегда знал, что у всей номенклатуры есть страшная священная тайна, посредством которой они и становятся номенклатурой. И не обязательно даже знать в чем она заключается, можно просто "блефануть" и дело будет в шляпе. Но с оглядкой, иначе можешь быть убит, либо сразу на месте, либо на выходе из этого места. Может быть, у кого-нибудь нет, и не было никакой тайны, но страх  есть у всех! С такими производными лучше не шутить, почём зря. И если уж собираешься кем-нибудь манипулировать, то только ради пользы своего дела.
- Тогда я тоже расскажу,- многообещающе пообещал бесстрашный узник чужого слова.
- Понимаю. Что нужно?
- Полный проход в любой архив.
- Так уж в любой?
- В любой, по интересующей теме.
- Будет! Тырьте, дорогой, чужое за милую душу! Плагиатствуйте, мил дурачок, себе на здоровье!

Чиновник замолк на мгновенье, он задумался: «Плагиатствуйте! Слово, какое шикарное! Такое прямо необычайно звучное! Но, увы, смысл. Жаль, что нельзя его будет поиспользовать в предвыбркомпании. Смысл, конечно, не тот, но как звучит!? Хотя, если так пойдет и дальше, а почему бы и нет? Вон, помощнички пиарщики, самый гнусный смысл как-то переиначили во вполне удобоваримый. И «пипл схавал» за милую душу! Желудок, как и мозг надо постепенно приручать и приучать к ядохимикатам. Тогда ничто не сможет отравить истиной окончательно затравленные всякой пошлятиной мозги. Нам ни здоровый желудок, ни такой, же мозг, абсолютно не нужны. Раб должен быть рабом, а не свободным».