Имя гнева

Имя гнева

1.

Капитан спасательного корабля «Гильгамеш» Максимилиан Фукс еще раз перечитал список экипажа и в недоумении посмотрел на старпома Алексея Зимина:

– Это шутка?

– Приказ о формировании экипажа отдал адмирал Ненацки. Мне было велено доложить вам. Других инструкций не поступало.

Голос старпома звучал глухо. Месяц назад он попал в аварию при стыковке шаттла «Индепенденс» к станции «Ио-06». Пришлось выдержать несколько операций, связки спасти не удалось, и ему поставили голосовой имплант.

Зимин внимательно посмотрел на капитана, ожидая его реакции на сказанное. Для Фукса это был второй полет в качестве командира корабля, Зимин же летал уже шесть лет, что по меркам Космосоюза немало.

Когда были изобретены гиперволновые двигатели, корабли стали достигать границ Солнечной системы за месяцы, а не за годы, и уже предпринимались попытки освоения соседних звездных систем. Ценой свободы стали многочисленные аварии – при вылетах, на стыковках, в полете. Тела погибших не возвращались на Землю. Утилизация происходила прямо на корабле, после чего прах вместе с другим мусором прессовался и выбрасывался в открытый космос.

– Послушайте, Зимин, – медленно сказал Фукс. – Вы понимаете, что нас ждет? Понимаете? А я вот нет!

Зимин пожал плечами. Ему не хотелось ничего говорить этому желторотику, вчерашнему выпускнику Института открытого космоса. Что он мог знать о невыполнимых приказах? А Зимин знает. Хотя если бы мог – забыл. И потому в кармане комбинезона он носит блок инстант-ампул. Когда начинается тремор, он незаметно впрыскивает содержимое ампулы под кожу – и вот тогда не помнит ничего, кроме работы. Ему еще пять лет отлетать, и квартира в А-Цитадели будет его. Он тут же уволится, дверью хлопать не станет. Просто оставит комбинезон в спальной камере – и все. Свободен. Как брикет мусора в открытом космосе.

– Что же это происходит? – вдруг тонким голосом вскрикнул капитан Фукс, взъерошивая светлые волосы. – Мы летим вслепую на «Мигдаль». Вы в курсе, что туда посылали уже четыре спасательных экспедиции, и никто не вернулся?

– В курсе, – спокойно сказал Зимин. Ему было не все равно, но он хотел показать Фуксу, что на этом корабле есть спокойствие. Вот оно, воплощенное, стоит, слегка перекатываясь с пятки на носок.

– Теперь туда посылают нас. Ладно, допустим. Я тренировался на симуляторах спасательных миссий, примерно порядок действий знаю. Вы тоже не лыком шиты, я читал ваше дело. Но экипаж – вы посмотрите, кого дали! Профессор Струве – он же калека, полная глухота, ушной протез первого поколения, работает не на все частоты.

– Он неплохой хирург, – заметил Зимин. – Многих поставил на ноги.

– Верю, охотно верю! Все мы хороши тут, на Земле, а на «Мигдале»… Там условия частичной пригодности к обитанию. Черт, да это просто могильник! Мне говорили, там обнаружили нейроволны. Токсичные. Человек за сутки может загнуться.

– Вранье. Я был на «Мигдале». Обычная станция. Мирные колонисты, учёные. Есть, конечно, ссыльные, но не бунтуют.

– И что они там делают? Почему такая секретность?

Зимин вздохнул, раздумывая, делиться ли с Фуксом информацией, которую узнал случайно от капитана Филипса.

– На «Мигдале» будет транспортный хаб для полетов к системам Вольфа и Проциона.

– Чушь! Невозможно! Только если…

– Да. Глубокая гибернация. Сначала опробуют на ссыльных, конечно. Эксперименты уже начались.

– Эксперименты на ссыльных? Отлично! И вот вам результат, – гневно сказал Фукс. – «Мигдаль» не отвечает, а мы летим туда разбираться. Послушайте, Зимин, вы думаете, наверное, что я трус.

Зимин так и думал.

– Нет, нас в Институте учили бороться со страхом смерти. У меня сорок восемь по шкале психоустойчивости. Но я говорю, «Мигдаль» – это не то место, куда нам стоит соваться.

– Почему? – спросил Зимин, со скукой ожидая продолжения монолога про скверный подбор экипажа.

– Я видел сон.

– Что?

– Сон, – тихо повторил Фукс. – Вы будете смеяться, но я вижу вещие сны. Сбываются всегда точно. Так вот. Мне вчера приснилось, что я заблокирован в спальной камере, и ее заполняет вода. Я кричу сквозь воду, рядом полно людей, вы там тоже были, кажется. Никто меня не слышал. И я погиб.

Зимин не сразу нашелся, что сказать. Обычный кошмар салаги, который боится неизвестности и мечтает соскочить с трудного задания. Тут не нужен психиатр, чтобы разобраться. Вещий сон! Да ему такие снились каждую ночь в учебке. Теперь только темнота. Иногда снится мать – такая, какой он ее себе представлял, когда долго лежал без сна на койке в интернате.

– Что же вы молчите? – спросил Фукс. Его круглое лицо было бледным и неприятно блестело в свете биолюминисцентных ламп.