Его повели на расстрел рано утром. Конвоиры связали руки за спиной, надели на голову мешок, и что особо странно - бережно, будто не было месяцев карцера, холодной воды, крыс и побоев, повели его по ступеням. Мешковина пахла прелой картошкой, растрепанные нити щекотали нос, а звуки вокруг были чуть приглушенными. Но это было скорее не от ткани, а от пневмонии: чего только не заработаешь на должности особо опасного государственного преступника.
Или - спасителя?
И он, и его обвинители запутались в определениях уже давно.
Наконец, обдало морозом. Не тем леденящим холодом карцера, к которому он успел привыкнуть, а приятной свежестью, что румянит щеки под январским солнцем. Конвоиры перешептывались, а к запаху зимы примешался дым махорки.
- Снимите, - просипел кто-то.
Мешковина слетела, связанные руки за спиной отчаянно дернулись.
В темноте было приятно - зимнее же солнце выжигало глаза, пробиваясь сквозь веки.
- Результаты потрясающие. Но есть и неудобства. Когда жители страны бойко стоят у станков неделями без передышки, мощь государства растет. Но нам надо большего.
А подельника вашего мы так и не нашли.
Сиплый вещал ровно - словно на заседании. Заключенный осмелился раскрыть глаза. Человечек оказался действующим премьером.
- Да. Вы не спите, и люди не спят, и спать не могут, а бодро строят народное счастье. Потому - пытки вам, мистер Сон. Зато стране - польза великая.
Пленника пошатывало. От недосыпания и голода. Легкие резал январь, а в голове билась мысль - "Скоро".
Ему стало страшно. Не смерти, нет. Но изменить он ничего не мог.
- Где я?
- У дворца. Президент изволит наблюдать лично. Почему способности ваши перестали влиять на всю страну и накрывают теперь лишь квадратную милю?
- Локализовалось. Вы говорили о подельнике по имени Усталость, желая его использовать. Но сюда идет другой, Я слышу его поступь.
- Кто же? - улыбнулся премьер.
- Безумие, - шепнули губы.
Раздался заливистый дикий хохот пополам с визгом.
А потом он накрыл президентский дворец.